28. Падение вильно.

Алексей Михайлович все еще безусловно доверял патриарху и не вмешивался в его деятельность. Он считал удачным разделение обязанностей – “собинный друг”, вроде бы, управляется в тылу, а сам он может не отвлекаться от военных дел. Тем более, что обстановка внезапно осложнилась. Русские рассчитывали на зимнюю передышку, а Ян Казимир призвал посполитое рушенье в мае, но оно собралось как раз к зиме.

45-тысячная литовское войско ринулось в контрнаступление в Белоруссии, а 60-тысячная армия Потоцкого двинулась на Украину. Город Буша отказался сдаться – его захватили штурмом, и солдаты превратились в палачей, пересажали на колья и выпотрошили 16 тыс. жителей. Такая же участь постигла окрестные местечки и села. Хмельницкий выступил навстречу, завязались кровопролитные бои под Охматовом. Но с гетманом были лишь те казаки, которых быстро удалось поднять, остальные на зиму тоже разъехались по разным городам, хуторам. Поляков было намного больше, они теснили украинцев. Те укрылись в гуляй-городе из возов, два дня отбивали атаки. Потом не выдержали, снялись и начали отступать. А к Потоцкому прибыла еще крымская орда. Но казаки успели серьезно потрепать врагов, немало шляхтичей сложили свои гордые головы, и их товарищам не захотелось преследовать Хмельницкого. Вместо этого взялись опустошать окрестные села, резали и вешали. Татары таким расточительством не занимались, для них “ясырь” составлял весь смысл войны. Набрали 200 тыс. пленных и угнали в Крым.

В Белоруссии части Радзивилла подступили к Новому Быхову, но на штурм не решились. Город держали казаки Золотаренко, и паны знали, что они будут драться насмерть. Постояли, посовещались и пришли к выводу, что лучше идти на Могилев. 2 февраля литовцы показались возле города, начали окружать. В Могилеве находился небольшой гарнизон стрельцов воеводы Воейкова и полк Поклонского из местной шляхты, перешедшей на службу к царю. В последний момент русское командование успело провести к ним сильные подкрепления – 400 дворян, 2 приказа стрельцов и 3 полка солдат. Неприятеля встретили огнем, пиками и саблями, три дня бились на вылазках, не подпуская литовцев к крепости.

Но Поклонский со своим полком изменил, перекинулся к Радзивиллу и среди ночи открыл ворота. Враги ворвались в город. Русские не растерялись, дружно вступили в рукопашную. Оставив внешние обводы валов, отошли во внутренний острог и закрепились в нем. К ним присоединились многие горожане. Они уже испробовали, как живется под властью царя и, в отличие от шляхты, предпочитали остаться под ней. Ночью 18 февраля Радзивилл предпринял второй штурм. Государевы ратники и белорусы отбили его.

Не только в Могилеве, но и в других местах православное простонародье принимало сторону русских. Королю сплошь и рядом доносили, что “мужики бунтуются, панов своих не слушают и говорят, что вместе заодно с Москвой”. Литовские отряды жестоко карали их. Воеводы отписывали царю, как неприятели, “освобождая” свою территорию, “крестьян мучают и жгут и в полон емлют”. Полки Лукомского и Лисовского, сея смерть и разорение, прошлись по Полоцкому и Дисненскому уездам, 19 февраля обложили Витебск. В Великих Луках стоял корпус Шереметева, он послал на выручку сына Матвея с конницей. Литовцы не ждали, что подмога городу подоспеет так быстро. А русские мчались форсированным маршем и обрушились на них, как снег на голову. Разметали, захватили обоз, знамена, только пленных взяли мало, “а то всех рубили с сердца” – Матвей и его воины видели, что натворили враги по белорусским селам.

В такой обстановке Алексей Михайлович не счел возможным надолго задерживаться в тылу. Он приказал боярину Юрию Долгорукову срочно созывать распущенных на зиму воинов, вести в Белоруссию. К Хмельницкому отправил на подмогу полк Василия Бутурлина и Григория Ромодановского. А сам в феврале приехал в Москву, провел официальные торжества по поводу взятия Смоленска, через месяц снова передал гражданские дела Никону и возвратился к армии.

Постепенно прояснялось, что опасность не столь уж велика. Паны добились успеха только там, где русские растерялись или их застали врасплох – литовцы заняли Борисов, Копысь, Оршу, Озерище. Но от других крепостей их отразили. А героическая оборона Могилева фактически похоронила планы зимнего контрудара. Главные силы Радзивилла застряли, осаждая его. Долбили стены цитадели из орудий, принялись рыть подкопы, закладывать и взрывать мины. 8 марта последовал третий штурм, 9 апреля четвертый. Оба обернулись для литовцев лишь тяжелыми потерями.

А тем временем русские войска уже сосредотачивались для летней кампании. Собирались те же три группировки, Шереметева, царская и Трубецкого. Северная и центральная нацеливались по сходящимся направлениям на Вильно. Южная должна была двигаться на Брест, навстречу Хмельницкому, наступающему с Украины. Предусматривались и отвлекающие операции. Чтобы уберечь украинцев от татарских набегов, Алексей Михайлович поручил донским казакам напасть на Крым. А Ордину-Нащокину с отрядом из 700 ратников было велено совершить рейд в польскую часть Лифляндии (Латвии), подступить к Динабургу (Даугавпилсу). Ордин-Нащокин просил побольше войск, доказывал, что он сумеет взять Лифляндию под контроль. Но царская ставка не хотела разбрасывать силы на второстепенные направления, потребовала выполнять приказ. Захватить Динабург отряд, конечно, не смог, но задачу выполнил. Отвлек неприятеля, литовцы перебросили в Лифляндию корпус Комаровского, а Ордин-Нащокин с боями отошел на свою территорию.

На помощь гарнизону Могилева Алексей Михайлович выслал несколько полков под командованием стольника Леонтьева. В конце апреля он вышел к разрушенной Дубровне. Неприятели начали было восстанавливать ее, но не успели. Русские взяли недостроенные укрепления одной атакой. С ходу разогнали литовские отряды, расположившиеся в Орше и Копыси. Радзивилл узнал о приближении Леонтьева, занервничал. Попытался все-таки взять крепость, 1 мая бросил подчиненных на пятый штурм. Однако их очередной раз побили. Радзивилл сжег пригороды и посады Могилева и ушел восвояси. А защитники после трехмесячной осады встретили присланную подмогу.

Ситуация коренным образом менялась. В тяжелых зимних и весенних боях войска Потоцкого и Радзивилла измучились, было много больных. Шляхта стала разъезжаться по домам. А свежие царские армии в конце мая возобновили наступление. От главных сил Алексея Михайловича и Черкасского вырвался передовой полк лихого и отчаянного окольничего Хитрово – 5379 солдат и конницы. Он очистил от противника Борисов и устремился на Минск. Литовцы заняли оборону на подступах к городу. Хитрово сбил их решительной атакой, и они побежали. Пытались разрушить за собой переправы через р.Свислочь, но не сумели. Русские быстро починили мосты, вдогонку за неприятелем ворвались в Минск.

Враги переполошились, бросили город, покатились в поле. Только тут опомнились, командиры кое-как навели порядок, и выяснилось, что их значительно больше, чем русских. Построились, изготовились к битве, и Хитрово наткнулся на них “не со многими ратными людьми, которые через реку перебрались”. “Учинили большой бой”, и “литовские люди” отбросили царских ратников. Но Хитрово предусмотрительно приказал солдатам закрепиться в городских воротах. Осаживая атаки, он отступил под прикрытие стен, и Минск остался за русскими.

Следом подошли казаки Золотаренко, подтягивалась вся армия царя и Черкасского. Правда, изначальные планы нарушились. Северная группировка Шереметева завязла, осаждая крепости Велиж и Озерище. Но Алексей Михайлович и его воеводы решили, что справятся сами, от Минска повернули на Вильно. Для обороны столицы Литвы Радзивилл и Гонсевский собрали 20 тыс. воинов. Но город был плохо укреплен, никто никогда не думал, что русские доберутся сюда! А горожане перепугались осады и бомардировки, началось брожение. Бежавший из плена Григорий Петров докладывал, что “мещане виленские приговаривали… город сдать и государевых бояр и воевод встретить с образы и с хлебом от города за 10 верст, потому что им против государевых людей сидеть в городе не в силу”.

Радзивилл рассудил, что в таких условиях защищать Вильно будет трудновато. Единственным выходом представлялось не подпускать русских к столице, дать полевое сражение. Он выбрал удобную позицию на левом берегу р.Вилии, приказал строить укрепленный лагерь. Писал королю, умолял о подкреплениях. Но особой надежды на выручку из Польши не питал, одновременно послал делегацию в Ригу, просил помощь у шведов. Однако русские наступали стремительно. В июле вокруг литовского лагеря стали рыскать разъезды казаков и детей боярских, отлавливая “языков”. А за ними пылили по дорогам полки, начали располагаться в шалашах и шатрах – после марша Черкасский дал ратникам три дня отдыха.

Литовцы пробовали тянуть время, виленский епископ вступил в переговоры. Но сразу стало ясно, что это всего лишь хитрость, литовцы увиливали от любых конкретных условий. 29 июля русская армия выдвинулась на исходные позиции и атаковала лагерь Радзивилла. Его воины стойко отбивались, сражение длилось “от шестого часа дни до ночи”. Но натиск не ослабевал, русские утюжили оборону из пушек, повторяли атаки, и наконец, вломились вовнутрь укреплений. Неприятели стали откатываться по мосту на другой берег Вилии. Для прикрытия оставили на верную смерть немецкую пехоту. Ее перебили полностью, но она спасла остатки войска. Когда русские прорвались к переправе, литовцы подожгли мост и оторвались от преследования.

Вильно не осмелился сопротивляться, открыл ворота. Только в городском замке заперся пан Жеромский с отрядом, и его пришлось штурмовать “жестокими приступы”. 31 июля замок взяли, а 4 августа в столицу Литвы торжественно въехал Алексей Михайлович. У Радзивилла осталось меньше 5 тыс. человек, он отступал поспешно, уже без боев. А части Черкасского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа – Ковно, через три недели – Гродно. Казаки Золотаренко переправились за Неман “промышлять под городом Брестом”.

Южнее наступала армия Трубецкого. Она осадила Старый Быхов, но овладеть этой твердыней опять не получилось. Гарнизон упорно держался, русские месяц простояли под стенами, и Трубецкой изменил тактику. Ведь противник этого и добивался, связать царские рати крепостями, и воевода решил больше не задерживаться. Блокировал город заслонами, а сам выступил на запад. Губернатор Слуцка Петерсон как раз и пытался воспользоваться осадой Старого Быхова, собирал шляхту, наемников. Узнав, что русские двинулись на него, заметался, 28 августа вывел войско навстречу, но его смели мощным натиском, “тех литовских людей и немцев побили многих и секли до города”.

Петерсон с оставшимися у него подчиненными укрылся в Слуцке, сдаваться отказался, а крепость была сильной, и Трубецкой не стал тратить времени и сил на осаду. Слуцк, как и Старый Быхов, оцепили заставами, и армия двинулась дальше. На соединение с Петерсоном шел еще один большой отряд литовцев, 29 августа его перехватили у Тинковичей и разнесли во встречном бою. Но к Слуцку стянулись неприятельские силы со всех ближайших городов, они остались без гарнизонов. Почти без сопротивления Трубецкому достались Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним.

Донские казаки поручение царя выполнили, принялись клевать крымские улусы. Хану стало не до Украины, и Хмельницкий с полками Бутурлина обрушился на Галицию. Польские замки рушились или сдавались один за другим. Коронный гетман Потоцкий отступал – рассчитывал, что шляхта возьмется за оружие хотя бы для защиты польских земель, собственных владений, начнет стекаться под его знамена. Хотя брат Потоцкого Павел предпочел другой выход, капитулировал, “добив челом государю”. Хмельницкий обложил Львов, а польское войско расположилось неподалеку, возле Слонигородка. Коронный гетман намеревался извне помогать городу, бить по тылам осаждающих.

Против него выделили казаков миргородского полковника Лесницкого и стольника Ромодановского с солдатским и дворянским полками. Потоцкий зняли великолепную позицию. Построил укрепленный лагерь, со стороны русских его прикрывало глубокое озеро, справа и слева тянулись леса, болотистые протоки. Поляки выставили посты и чувствовали себя в полной безопасности. Но именно на этом мастерски сыграл молодой русский командир. Ромодановский сговорился с казаками, они разобрали дома в ближайших деревнях, в ночь на 18 сентября навели через протоки переправу из бревен. Без шума перерезали польские караулы, а воевода немедленно бросил через переправу все имеющиеся силы – остальных казаков, солдат полковника Гротуса, дворянскую конницу.

Потоцкий сперва не понял, что происходит. Узнал о появлении каких-то казаков и выслал лишь отряд кавалерии. Ее сразу же опрокинули. Побитая шляхта прискакала в главный лагерь и заразила его паникой. Русские обходят! Вот-вот выйдут в тыл и прижмут к озеру! Поляки бросили понастроенные ими укрепления и хлынули к Слонигородку. Ромодановский погнался за ними, приказывал не отставать. Стражники пропустили свое воинство через ворота, а закрыть их не успели, русские влетели в город. Началась потасовка на улицах, вспыхнули пожары. Потоцкий решил собрать свои части, стал выводить их через другие ворота и строить в поле. Ромодановский тоже провел полки насквозь через город и развернул к бою.

Поляки приходили в себя. Как и под Минском, оказалось, что русских меньше. Потоцкий успокоил, подбодрил свое войско и велел атаковать. Теперь туго пришлось царским солдатам и казакам. На них навалились пехотные роты, раз за разом бросались хоругви панцирных гусар. С трудом осаживали врага огнем, сходились в жарких рукопашных. Но Ромодановский сберег в резерве конницу. Дождался момента, когда его ратники дрогнули, подались назад. Поляки воодушевились, кинулись “дожимать”, их строй сломался, и тут-то по флангам ударила дворянская кавалерия.

Враг смешался, натиск захлебнулся. А недавняя паника и бегство не прошли бесследно. Шляхту снова охватил прежний ужас – обходят, окружают. Она покатилась назад. В это время на помощь Потоцкому спешило ополчение из Перемышля, оно вполне могло переломить ход битвы. Куда там! Поляков ослепил страх. Едва вдали показалось облако пыли и какие-то отряды, пронесся крик: “Свежее войско идет на нас!” Это подхлестнуло удирающих. Они уже не слушали сигналов трубы, команд Потоцкого и офицеров, бросали знамена, оружие.

Перемышльский отряд увидел что творится, повернул коней и тоже ринулся наутек. Русские и казаки преследовали, рубили противников, не давая им остановиться и опомниться. Польская армия была рассеяна, только темнота спасла ее от полного уничтожения. А на Руси в этот день взошла звезда нового блестящего полководца, Григория Григорьевича Ромодановского. Воеводы, который за всю свою жизнь не будет знать ни одного поражения! Первая победа принесла ему чин окольничего, приглашение к “государеву столу”, высокое назначение воеводой Белгородского разряда (округа).

Хотя Хмельницкий, которого прикрывал Ромодановский, не стал брать Львов. Он, как и раньше, не хотел развивать наступление на польские земли, не хотел задерживаться в Галиции – опасался, как бы хан без него не погромил Украину. Вступил в переговоры, взял с города большой выкуп и снял осаду. Ян Казимир не преминул воспользоваться переговорами, прислал своих предствавителей, сулил Хмельницкому любые милости, если он разорвет отношения с Россией. Богдан, по своему обыкновению, вел себя весьма самостоятельно, от беседы с королевскими послами не отказался. Ответил не без иронии, что казаки готовы даже стать союзниками Речи Посполитой, если она “признает русский народ свободным, как 10 лет назад признал испанский король голландцев”, то бишь навсегда откажется от претензий на Украину. Ну а связи с царем он расторгнуть никак не может – если паны этого хотят, пускай ведут переговоры с самим царем.

А вести переговоры с Россией полякам было совсем не просто. Она была неоспоримой победительницей. Отхватила у Речи Посполитой всю Белоруссию, Литву. Уступать их Алексей Михайлович не собирался. Рассматривал их не как завоевание, а как возвращение исконных русских земель в состав своей державы. В дополнение к имеющимся титулам государь принял новые – “ всея Великия и Малыя и Белыя Руси самодержец” и “великий князь Литовский”. Никон тоже стал именовать себя патриархом Великия и Малыя и Белыя Руси. Победы чрезвычайно подняли авторитет нашей страны. Вслед за Украиной принятия в подданство царю настойчиво просила Грузия. Прислал посольство господарь Молдавии Георгица Стефан, заключил договор, признав себя вассалом России.

Царь, как водится, не забыл воевод, рядовых воинов, доблестно послуживших ему. В ту пору не было принято пренебрегать и павшими. Любой ратник, идя в схватку, мог быть уверен – если он сложит голову, его семья не будет бедствовать, получит поддержку от государства. Знал ратник и о том, что он-то сражается за Веру, царя и Отечество. Неужели Господь не учтет? А Православная Церковь поможет заслужить вечную награду. Павел Алеппский описывал службу в московском храме, где оглашались имена всех воинов, погибших за 2 года войны. Не скопом, а персонально! Каждого! “Архидьякон читал очень медленно, с расстановкой, а хор, не переставая, тянул вечную память”. Если страна была так внимательна к своим героям, то как же не быть героизму? Впрочем, можно отметить и другое. Если медленно и с расстановкой поминали всех павших, то потери русской армии в 1654-1655 гг были не так уж велики.