25. Королевские забавы.

Европейские революции постепенно успокаивались. Кромвель, превратившись в “почти короля”, решил восстановить и парламентские структуры. Организовал выборы под строгим надзором. Никого, мало-мальски заподозренного в нелояльности, к ним и близко не допускали. Но парламент, даже избранный таким способом, выразил сомнение – а является ли пост лорда-протектора легитимным? Кромвель самолично явился в палату общин и предъявил ультиматум: подписать признание о законности его власти или идти вон. Сто депутатов удалились, остальные подписали. Но… между оставшимися и диктатором возник другой спорный вопрос. Тот же самый, по которому прежние парламенты ссорились с королями. Финансовый. Денежки-то касались и карманов депутатов! Они отказались утвердить предложенные налоги и пошлины, заговорили, что пора бы сократить дорогостоящую армию. Итог был закономерным, парламент приказал долго жить вслед за предшествующими.

Кромвель надумал править без парламента. Сам вводил налоги. Тех, кто объявлял их незаконными, сажал. Адвокатов, бравшихся защищать таких подсудимых, тоже сажал. И судей тоже, если они выносили неугодные решения. А инакомыслящих давил под флагом “защиты религиозных свобод”. По его собственной инициативе лондонцы вручили ему петицию, просили предпринять решительные действия против “атеизма, гнусности, еретиков, папства, распущенности и богохульства”. Что ж, Кромвель всегда любил решительные действия, рьяно взялся исполнять “пожелания трудящихся”.

“Папистов” и роялистов он заклеймил как “нехристей и не англичан”, гонения обрушились и на “епископалов”, сторонников прежней англиканской церкви. Им запретили занимать любые государственные должности, быть учителями и наставниками, за отправление католических или англиканских служб отправляли в тюрьму. Один католический священник, изгнанный из Англии еще 37 лет назад, при короле, на старости лет вернулся помирать на родину. Мирно завершить жизнь ему не дали, схватили и повесили. Досталось и сектантам. Правда, их Кромвель не объявлял врагами, не казнил. Принимал во дворце их лидеров, беседовал как “свой”, предлагал помолиться вместе и убеждал, что правит страной вынужденно, а в душе хотел бы удалиться от мира и стать пастухом. Но радикальная литература признавалась ересью и сжигалась, а сами сектанты могли исповедовать что угодно, только не идти против лорд-протектора и его политики, иначе оказывались в одних камерах с католиками.

Для контроля за единомыслием Кромвель создал специальную комиссию из 38 человек. А в графствах назначались особые “эжекторы”, они должны были шпионить за населением, держать под надзором служителей церкви и проповедников, арестовывать оппозиционных граждан, следить за “исправлением нравственного порядка”. Пресекать все, что не соответствует пуританской морали – песни, танцы, смех, привлекать к суду нарушителей. Но для себя лорд-протектор считал аскетизм совсем не обязательным. Жил так, как представлял себе “королевское” времяпровождение. В его дворцах играла музыка, закатывались балы и буйные пиршества. На свадьбе своей дочери диктатор очень развеселился и изволил шутить с гостями. Хотя чувство юмора у него было далеко не утонченным, он “плескал вино на платья приглашенных дам и перемазал все стулья, на которых они должны были сидеть, растаявшими сладостями”. Дамы делали вид, будто не замечают, послушно опускали задницы на растекшиеся кремы и пирожные. Иначе вдруг лорд-протектор огорчится, обидится? Нет, лучше уж сесть.

Под “единомыслие” не попадали и евреи. Их количество в Англии увеличивалось. От католических и англиканских храмов мало что осталось, но строились синагоги. Спорить с таким “исключением” не смели, иудеи находились под прямым покровительством Кромвеля. А он и впрямь набрал такую силу, какой никогда не имели британские короли. Издал закон о полном слиянии Англии, Шотландии и Ирландии, разделил государство на 11 округов, во главе их назначил генерал-майоров. Им предписывалось “обеспечение мира для нации” – подавлять мятежи, выколачивать подати. Попробуй-ка пикни! Бездомных, безработных и прочих праздношатающихся стали отлавливать и определять на принудительные работы. Их руками, почти дармовыми, Кромвель отремонтировал британские дороги. У него теперь имелся могучий флот, 60-тысячная постоянная армия – такой не было ни у кого в Западной Европе.

В других странах начали “забывать” о недавнем презрении к англичанам, преступлении цареубийства. Наперебой искали дружбы, дипломатические связи с Британией восстановили Испания, Франция, германские княжества, Венеция, Генуя, Дания, Португалия, Швеция. Принципиальной позиции держалась только Россия. Лорд-протектора раздувало от гордости, он все больше уверял себя, что и в самом деле Бог избрал его для великих целей. Объявил себя покровителем сектантов во всем мире, наподобие протестантского “папы римского”. Заявлял: “Если бы я был на 10 лет моложе, не было бы короля в Европе, которого я не заставил бы дрожать”. Загорелся идеей создать союз, в котором объединились бы Англия, Нидерланды, шведы, датчане, германские протестанты, и Кромвель возглавит “крестовый поход против папизма”. Хотя это было чистейшими химерами. Ни голландские олигархи, ни немцы, ни скандинавы ничуть не мечтали плясать под его дудку.

Соседняя Франция была себе на уме. Наводила мосты с Кромвелем, но дала пристанище британским роялистам, пригодятся. Людовик XIV жестко наводил порядок в своем королевстве. Парижский парламент опять попробовал своевольничать, отказался зарегистрировать очередной указ. Король явился на заседание, учинил разнос и изрек свою знаменитую фразу : “Вы думаете, что государство – это вы? Нет, государство – это я!” Мазарини изречений для учебников не произносил, он действовал тихо, зато надежно. Попросту купил парламентских лидеров крупными суммами, и послушание восстановилось.

К 1654 г. Людовик счел свое положение достаточно прочным и с запозданием решил торжественно короноваться. По французским традициям, церемония проходила в Реймсе, но она получилась бледненькой и скомканной. Не было большинства принцев и высших аристократов – кто бежал, кто пребывал в ссылке. А архиепископ Реймсский получил этот пост по знакомству, в качестве доходной должности. Выяснилось, что он вообще не знает церковной службы, ее пришлось проводить рядовым священникам.

Но Францию измучила затянувшаяся война с Испанией. Сразу после коронации Людовик был вынужден отправиться на фронт. Причем испанцы назначили главнокомандующим перебежчика Конде. Правда, он был протестантом, зато блестящим военачальником, почему бы не использовать? Противостоял ему Тюренн. У каждого было около 15 тыс. наемников, маневрировали по Фландрии, периодически встречались в боях – одолевал то один, то другой. Денег не хватало, жалованье солдатам платили нерегулярно, и полководцы кормили их грабежами. Когда подводило животы, брали друг у друга французские или бельгийские города.

Однако и внутренний разброд во Франции никак не удавалось преодолеть. Сбор налогов по-прежнему вызывал восстания. Возникла и новая оппозиция, “благонамеренные”. Под покровительством папы римского они создали легальную организацию, Общество Святых Даров, ее структуры распространились по многим городам. К ним примыкали ортодоксальные католики, выступали за укрепление церкви, борьбу с ересями и грехами. Мутили воду, устраивали столкновения с протестантами. В Бордо по обвинению в “дурном поведении” арестовали сотни женщин и девушек, заключили в монастыри. Но тайно “благонамеренные” установили связи с испанцами и подыгрывали им.

Не угомонились и провинциальные дворяне, шумели о “вольностях”. Некоторые брали на себя защиту крестьян от сборщиков налогов, а за это крестьяне должны были им платить. Мазарини и Людовик додумались сыграть на понятиях чести и благородства. Разослали воззвание – король обращался к дворянству, требовал забыть о междоусобных дрязгах, сплотиться для победы над внешним врагом, Испанией. Это сработало, дворяне воодушевились, извлекли из сундуков побитые молью парадные камзолы, сняли со стен поржавевшие латы и шпаги, съехались к королю – располагайте нами, ваше величество! Но Людовик принял их весьма сухо, велел ехать обратно в поместья и ждать, когда он их призовет под свои знамена. Хотя так и не призвал. Большинство французских дворян эпохи Фронды никогда в жизни в армии не служило, пороху не нюхало, кому они были нужны?

Франция кое-как выползала из неурядиц, а в это же время на грани гражданской войны оказалась Швеция. Уже весь народ возненавидел Христину и ее окружение, разорявших страну. Крестьяне не выдержали поборов, вспыхнули восстания в провинциях Смоланд и Нерке. Их подавляли войсками, предводителей колесовали, рядовых бунтовшиков вешали. Тем не менее, справиться с мятежами не удавалось два года. Доведенные до отчаяния крестьяне поднимались снова. Но богатства, выжатые из провинций, королева продолжала пускать на ветер, транжирить на своих любимчиков. В столице нарастало возмущение. Христина встала поперек горла и мелкому дворянству. Оно надеялось подзаработать на войне, а войны не было, королева мешала начать ее. Заговорили, что ее кузен Карл Густав был бы куда лучшим королем – победоносный полководец Тридцатилетней войны, прогремел по всей Европе!

Оппозиционные настроения подогревал канцлер Аксель Оксеншерна, а когда он умер, риксдаг провел на пост канцлера его сына Эрика, полностью разделявшего воинственные планы отца. Против королевы начали составляться заговоры. Их раскрывали, выявленных участников казнили. Но ведь только выявленных. А сочувствовали им почти все. Христина все-таки была умной женщиной. Она поняла, что рано или поздно ее свергнут или прикончат. Но и распрощаться с милыми забавами, превратиться в дисциплинированную и аккуратную правительницу, было выше ее сил. Королева предпочла вступить в переговоры с канцлером, и они нашли решение, удовлетворившее обе стороны.

В 1654 г. Христина добровольно уступила трон Карлу Густаву. По официальной формулировке отреклась, “чтобы отдаться служению музам”. За это ей оставили часть завоеванных германских земель, несколько городов и балтийские острова. В личных владениях Христина сохраняла права королевы и получала доходы с них, но передавать их кому-либо не могла, после ее смерти они должны были вернуться под юрисдикцию шведского короля.

А Христине больше ничего и не требовалось! Отныне она была свободна, располагала солидными средствами, и покатила путешествовать. Скакала верхом, в мужском костюме и ботфортах, с ней неслась толпа ее фаворитов, авантюристов, проходимцев. Буйное сборище устраивало театрализованные въезды в города, шокировало публику скандальными выходками, переворачивало вверх дном трактиры попойками и оргиями. Проехали таким образом через Данию, Германию, Голландию. В Брюсселе Христине предложили перекреститься в католичество, и она согласилась – это было новым, еще не испробованным развлечением.

В Швеции известие о ее вероотступничестве немало порадовало нового короля и канцлера. Уж больно хороший предлог нарушить соглашение! Они постарались раздуть негодование в народе и лишили Христину королевской власти в оставленных ей провинциях. Но оговоренные доходы продолжали высылать, а то вдруг надумает вернуться, затеет смуту? Ну а власть ее не очень-то волновала. Из Бельгии она повернула в Вену. Немало удивила императора Фердинанда, явилась к нему на прием в турецкой чалме и шароварах. Император, правда, сделал вид, будто ничего особенного не произошло. Он еще не знал о переходе Христины в католицизм и загорелся идеей обратить в истинную веру столь высокопоставленную лютеранку.

Да ей-то на веру было глубоко плевать. Она обрадовалась возможности побыть в центре внимания и в Вене крестилась по-католически во второй раз. Оттуда направилась в Италию. Поразила Венецию, въехала в город в совершенно невообразимом наряде с коротенькими панталонами. А в Риме папа Александр III встретил ее с распростертыми объятиями. Строил планы – вдруг получится вернуть окатоличенную королеву на шведский престол? Однако Христину политические проекты занимали меньше всего. Она поселилась во дворце Фарнезе и объявила, что собирается “изучать искусства”.

“Искусства” ограничились тем, что она изучала тела натурщиков и собирала вокруг себя нищих художников. О, для них она оказалась сказочной благодетельницей! Можно было солидно подзаработать, рисуя голую королеву, получить подарки за труды в ее постели, да еще и каждый день оттягиваться на дармовщинку. Христина каталась по Риму верхом в облике “амазонки”, выставив на общее обозрение обнаженные груди, по ночам врывалась со своей оравой в грязные таверны на Тибре и закатывала дикие гулянки, от которых шалели видавшие виды пропойцы с проститутками, а хозяева злачных заведений хватались за головы и считали убытки, как от погромов. Сам папа неоднократно приглашал Христину к себе, увещевал уняться. Не тут-то было, благие пожелания пропускались мимо ушей.

Наконец, экс-королеве наскучил Рим, она ринулась в Париж. Здесь она тоже произвела фуррор. Французское дворянство славилось грубостью и распущенностью, но с Христиной не мог сравниться никто. Писали, что “не только скромные женщины не могут долго слушать Христину, но и порядочные мужчины стыдились разговаривать с ней”. “Северная Минерва” нарочито отвергала любые правила приличия. В театре развалилась в кресле, вывалив ноги на барьер ложи, выражалась так, что завяли бы уши у боцмана. Поведение сочли слишком уж вызывающим, и ее спровадили назад в Италию. Вскоре Христина снова заявилась во Францию, попросилась “изучать искусства”, ей дозволили остановиться в Фонтенбло. Но один из фаворитов, Мональдески, изменил ей с француженкой, экс-королева осерчала и приказала его зарезать на своих глазах. Людовику XIV очень не понравилось подобное самоуправство в его государстве. Мазарини передал Христине строгий выговор от короля. Она обиделась и нахамила. За это ее окончательно выдворили, и она осела в Риме.