15. Шведская угроза.

Россия в данное время вообще не могла начинать большую войну с поляками. 1649 г. выдался тяжелым – недород, нашествие саранчи. На царя обрушилось и личное горе – умер годовалый наследник Дмитрий. На Терек напали ногайцы, “многих казаков побили и жен их и детей в полон поимали”. А вдобавок ко всему, резко ухудшились отношения со Швецией.

В общем-то Швеция была довольно отсталой аграрной страной, в городах жило 5 % населения, в Стокгольме насчитывалось всего 30 тыс. жителей. Но крестьяне были отличными солдатами, а шведские дворяне – храбрыми офицерами. Из разграбленной Европы в Швецию хлынул поток добычи. На запах трофейного золота потянулись голландские купцы, повезли дорогую мебель, вина, ткани, картины. Шведы входили во вкус “красивой” жизни. Сейчас война завершилась, офицеры и солдаты остались без дела. Добыча быстро тратилась,и шведские военные были отнюдь не против еще где-нибудь подзаработать. А территориальные приобретения разожгли аппетиты канцлера Оксеншерны и его правительства. Присматривались, куда бы дальше направить полки – на Данию, Польшу или Россию?

Но в Швеции существовали свои серьезные проблемы, и главной из них оставалась сумасбродная королева Христина. С канцлером она абсолютно не считалась, все ее внимание было поглощено тем, чтобы ее двор был самым пышным и веселым. Балы перемежались охотами, королева самозабвенно скакала верхом, стреляла в оленей. Театральные представления сменялись пирами, и придворные сутками подряд обжирались до блевотины и опивались до сваливания под стол. Хотя это ничуть не противоречило тогдашним европейским правилам приличия. Ну и что, если человек перебрал? Поваляется, очухается и прдолжит веселиться.

Сама королева внешностью не блистала. Граф Коммэнти доносил в Париж, что она “небольшого роста, толстая и жирная”, носит мужской парик и мужскую обувь, “и если судить по походке, манерам и голосу, то можно биться об заклад, что это не женщина”. А умываться Христина крайне не любила, руки ее “всегда были так грязны”, что люди “затруднялись сказать, красивы они или нет”. Нетрудно понять, что кавалеров к ней привлекала совсем не внешность, и ее облепляла толпа фаворитов: француз де ла Гарди, немцы Штейнберг и Шлиппенбах, датчанин Ульфельдт, поляк Радзиевский, итальянцы Бурделла и Пимонтелли. Большинство из них по совместительству были шпионами, но на такие мелочи королева внимания не обращала.

Желая приобрести громкую славу, она зазывала к себе видных ученых, литераторов. При ее дворе обосновались Декарт, Сальмазий, Гроций, Фоссий, поэты, музыканты. По сути они становились всего лишь экзотической коллекцией, которой можно похвастаться. Декарту, например, Христина даровала особую привилегию – право пропускать ее балы и пьянки. Но знаменитости получали солидные пенсии и добросовестно их отрабатывали, славили королеву как “северную Минерву”, “десятую музу”, “дочь полубогов”. Разумеется, к такой кормушке тянулись и шведы, и Христина не обманывала ожиданий. 8 человек возвела в графское достоинство, 24 в баронское, 428 в дворянское.

Оксеншерна и его партия в риксдаге (органе сословного представительства) настаивали, чтобы она вышла замуж, авось угомонится. Подавали прошения, что государству требуется наследник. Однако королева тоже понимала, что муж станет помехой для ее забав, и проекты брака отвергла наотрез. Заявляла: “Даже самый лучший мужчина не стоит того, чтобы ради него жертвовать собой”. Чтобы отвязались, в 1649 г. объявила наследником кузена Карла Густава и решила “для блага народа остаться девственницей”. Хотя насчет девства никто не заблуждался, все интересы и разговоры Христины вертелись вокруг половой темы, а новые графы, бароны и дворяне получали титулы и земли отнюдь не за платонические комплименты.

В Швеции настал “век аристократии”. Одни дворяне возвысились и разбогатели на военной службе, другие как любимчики королевы. Но казна опустела. Во время войны за неимением наличных правительство начало закладывать казенные земли. А уж Христина раздавала их направо и налево. В короткий срок львиная доля коронных владений перешла в помещичью собственность. Крестьянам это вылезло боком. По шведским законам, землевладелец обладал правом суда над ними, правом “домашнего наказания” – порки, мог сдавать в рекруты. В Эстляндии и Лифляндии шведы унаследовали от Ливонского Ордена самое жестокое в Европе крепостное право, крестьян тут приравнивали к рабам. Ну а дворяне теперь хотели сверкать при дворе, наряжаться по европейским модам, покупать импортные товары. Деньги выжимали из подданных, за аренду драли с них больше половины урожая, все шире вводили барщину.

Крестьяне стали убегать за границу – в Россию. В царских владениях жизнь была не в пример легче. Вот к этому и придрался Оксеншерна. По условиям Столбовского мира 1617 г. переход подданных одной державы в другую запрещался, и канцлер объявил, что Россия нарушила договор. Он хорошо рассчитал международную обстановку. Ведь к нему приезжали послы из Крыма, предлагали союз. Значит, и хан ударит, отвлечет на себя часть сил. Врагами шведов были поляки, но у них бушевал внутренний раздрай, и царь с ними поссорился. Все складывалось как нельзя лучше, Швеция готовилась к войне.

Для русских столкновение было совсем некстати. Правительство всеми средствами старалось предотвратить его. В Москве велись напряженные переговоры с Эриком Оксеншерной, сыном канцлера. Но одновременно Алексей Михайлович и его дипломаты продемонстрировали, что могут найти союзников, обратились к Дании. В Копенгагене тоже не на шутку опасались, как бы шведы не полезли на них. С радостью согласились восстановить дружбу, даже предали забвению недавний скандал с принцем Вольдемаром. А в Швецию приехали боярин Пушкин и дьяк Алмаз Иванов. Они прекрасно знали о противоречиях между канцлером и королевой, мастерски действовали при дворе Христины. Тут уж шли в ход и лесть, и соболя, и другие русские диковинки, сыпались взятки в карманы фаворитов.

Королеве, как и раньше, война была ни к чему. Ей и без того не хватало денег на бурные забавы. А послы подсказывали, что Россия как раз не против приплатить. В результате удалось достичь соглашения – из подданных обеих стран, бежавших за границу со времени заключения мира, выдаче подлежат только те, кто удрал за последние два года. Но люди-то уходили в одном направлении, из Швеции в Россию, а не из России в Швецию. Чтобы компенсировать соседям убыль их подданных, царь платил 190 тыс. руб. В Москве шведскому комиссару Иоганну де Родесу отсчитали 150 тыс. наличными. А остальное договорились отгрузить зерном. Подряд на закупку ржи для шведов правительство передало псковскому гостю Федору Емельянову.

Но случилось непредвиденное. Обращения Алексея Михайловича к народу после соляных бунтов, общие сходы, обсуждения новых законов, дали и обратный эффект. Кое-где земские низы разгулялись, возгордились, начали считать, что они-то и есть настоящая власть. Рассуждали, что раньше злые бояре обманывали царя, сейчас правда восторжествовала – но ведь могут опять обмануть! Кому за этим присматривать, как не простым людям?

В Пскове Федор Емельянов привлек для закупки зерна нескольких субподрядчиков. Не скрывал, что рожь будет отправлена шведам. Новость стали обсуждать по кабакам, по базарам, и доморощенные “политики” доказывали, что бояре – изменники. Нарочно уступили “немцам” такую уйму денег и хлеба, чтобы те смогли напасть на Россию. Псковичи завелись, разбушевались, выгнали воеводу. Купцам и дворянам, участвовавшим в торговых операциях, удалось сбежать, но дом Емельянова разграбили, пытали жену, добиваясь, где спрятаны деньги. Отправили делегации в Москву и Новгород – поднимать народ, не допустить “измены”.

В столицу из Пскова первым прискакал уже знакомый нам Ордин-Нащокин, сообщил царю про “бунтованье, отчего и какими обычаи то дурно учинилось”. Алексей Михайлович удивился, пробовал разъяснить недоразумение. Написал для псковичей свою грамоту. Куда-там! Горожане разбуянились и не слушали уже никого, грамоту с ходу объявили поддельной и “изменной”, а уполномоченных, которые ее привезли, избили и арестовали.

В Новгороде события стали серьезным испытанием для нового митрополита. Царь недавно назначил на этот пост своего друга из “кружка ревнителей благочестия”, Никона. Когда горожане по псковским призывам начали бузить, Никон и воевода Хилков пытались утихомирить страсти, послали безоружных стрельцов навести порядок и закрыть кабаки. Это лишь озлобило нетрезвых “патриотов”. Стрельцов отмутузили и прогнали, перепились, разошлись пуще прежнего. Захватили “в плен” и ограбили ехавших через город датских послов, то бишь вообще потенциальных союзников. Какая разница, все равно “немцы”! Под стражу угодил и дворянин Соловцев, приехавший с царской грамотой. Никон со всем клиром вышел увещевать город – толпа смяла процессию. Митрополита избили, хотели расправиться с ним.

Но святотатство отрезвило детей боярских и часть новгородцев. Они отбили Никона у буянов, взяли под охрану дворы воевод, митрополита, храмы. А царь действовал быстро, но и мудро. Он снова созвал Земский Собор. Лично рассказал делегатам от разных уездов о мятежах и их причинах. Собор осудил псковичей и новгородцев – и два города, прикрывавшиеся волей народа, оказались противниками “всей земли”. Шведам за непоставленную рожь доплатили 40 тыс. деньгами, а против восставших городов постановили собирать армию, ее возглавил боярин Трубецкой.

Хотя большая армия не понадобилась. К Новгороду сразу же выступил полк Ивана Никитича Хованского, к нему присоединились 4 солдатских полка, расквартированных в Олонце и Старой Руссе. Новгородцы поняли, что за них берутся всерьез, и предпочли сдаться. Псковичи заперли было ворота, но обороняться от всей России было глупо и бессмысленно, быстро скисли и тоже принесли повинную. Правительство провело расследование. По пять главных смутьянов из Пскова и Новгорода приговорили к смерти, несколько сот сослали в Сибирь. А поведение Никона во время бунта царю очень понравилось. Алексей Михайлович жалел пострадавшего митрополита, вызвал в Москву, чествовал как героя, и с этого времени называл своим “собинным” (особенным) другом.

На самом-то деле деньги в Стокгольм отправляли не напрасно. Мало того, со шведами и бунтовщиками разобрались очень вовремя. Еще не успела разрядиться обстановка на западной границе, а от южных воевод и казаков покатилась лавина тревожных сигналов. Ислам-Гирей поднял всю крымскую орду в поход на Россию. Хан расположился лагерем на притоке Днепра р.Орель, слал гонцов к Хмельницкому. Требовал, чтобы и он, как татарский союзник, присоединился к набегу. Но получилось так, что в это же время собралась армия Трубецкого для усмирения Пскова и Новгорода. Царь приказал ей спешным порядком выдвигаться под Тулу. Тут уж татарам пришлось задуматься – их ожидали не гарнизоны пограничных крепостей, а внушительная рать.

А Хмельницкий вел собственную игру. От ханских приглашений он уклонился – ссылался, что ему угрожают поляки. Но, в свою очередь, звал татар в другую сторону, на Молдавию. В гетманской голове вызрел очередной план, женить сына Тимоша на дочери молдавского господаря Лупула, Домне-Розанде. Таким образом сложится союз малых государств, он сможет быть самостоятельной политической силой, а родство с молдавской династией поднимет авторитет Хмельницкого на международной арене. Лупулу он отписал по-простому, по-казачьи: “Сосватай, господарь, дщерь свою с сыном моим Тимофеем, и тоби добре буде, а не виддашь – изотру, изомну, и остатку твоего не останется, и вихрем прах твий розмечу по воздуси”.

Но молдавский властитель был совсем не в восторге от перспективы породниться с безродным “мужиком”. Его старшая дочь была замужем за литовским гетманом Радзивиллом, а руки Домны-Розанды добивались коронный гетман Потоцкий, его заместитель Калиновский, Вишневецкий. Лупул воззвал о помощи к этим женихам, они заверяли, что, конечно же, не оставят в беде господаря и его дочку. Хмельницкий получил высокомерный отказ. Но Лупул поступил опрометчиво. Грозный украинский вождь шутить не собирался. Он выделил сыну войско. А крымцы прикинули, что набрать пленных молдаван куда проще, чем сражаться с армией Алексея Михайловича, тоже повернули коней.

Польские женихи Домны-Розанды не успели предпринять ничегошеньки. Тимош Хмельницкий с 15 тыс. казаков и 20 тыс. татар бурей пронесся по Молдавии, захватил ее столицу Яссы. Перепуганноому Лупулу было уже некуда деваться. Согласился на все. Отстегнул немалую контрибуцию, официально объявил дочку невестой Тимоша. Да и для России угрожающая ситуация завершилась лучшим образом. Она избежала ненужной ей войны на два фронта, могла сосредоточиться на более важных делах.