§ 2. Объективная динамика мотивов

В области творчества, так же как и в других сферах челове­ческой жизни, мотивы имеют свою объективную динамику. Они складываются в реальной системе отношений индивида и соци­ума, личности и мира. Эта система несравненно сложнее того, что отражается в самоотчете субъекта. Из этого вовсе не следует умаление роли, которую способен играть в организации челове­ческого поведения самоанализ. Речь идет лишь о том, чтобы не перелагать трудности, которые призвана преодолеть наука, на плечи индивида, не обладающего никакими специальными ору­диями для изучения собственных психических процессов.

Одним из первых, как известно, вышел навстречу этим труд­ностям Фрейд. В противовес древней концепции, по которой внутренний психический мир открыт одному только способно­му наблюдать за ним субъекту, доказывалось, что этот мир име­ет свою мотивационную структуру и историю, проникнуть в кото­рую можно лишь путем сложного, опосредствованного анализа. Была открыта новая проблема — проблема объективной дина­мики человеческих побуждений. То, что она выступила перво­начально в неадекватной, превращенной форме, не дает осно­ваний отрицать важность ее введения в контекст научной мыс­ли. Истина никогда не дана этой мысли в ее сокровенной чис­тоте. Ее еще нужно выстрадать.

Многие исследователи — Торндайк, Бехтерев, Леб, Гобхауз, Ллойд-Морган и другие — устремились по пути объективного анализа психической регуляции поведения. Их поиск был обус­ловлен сложившимися в науке обстоятельствами, придавшими совершенно различным умам сходную направленность. Но эта зависимость от логики развития науки не всегда осознавалась. Торндайк, например, вспоминает, что мотивом, побудившим его к изучению интеллекта животных, было стремление удовлетво­рить требованиям университетского курса и получить степень. "Любая другая область, — пишет он, — столь же хорошо бы мне послужила... Я не интересовался специально животными и ни­когда не проходил курса биологии. Учил ее только для сдачи минимума" (Murcheson,1952, р. 266).

231

В течение трех лет он экспериментировал с обезьянами. Глав­ным мотивом служило "желание иметь хорошую репутацию" — побуждение, которое, по мнению Торндайка, "мотивирует боль­шую часть научной работы". Обозревая движение своих идей, Торндайк полагает, что оно говорит, скорее всего, "о реактив­ности на внешнее давление или возможность, чем о реактивно­сти на внутренние потребности (inner needs)".Вообще он счи­тает, что "даже в случае больших людей имеются веские свиде­тельства того, что собственные интересы и планы человека мо­гут дать меньший результат, чем его реакции на требования из­вне" (Murcheson,1952, р. 266). В итоге анализа собственного пути в науке Торндайк приходит к выводу, что сделанное им — это всего лишь "конгломерат накопленного под влиянием раз­личных внешних обстоятельств и требований". Насколько вер­но отразилась в представлениях Торндайка мотивационная по­доплека его научной деятельности? Мы уже отмечали, что само­отчет о мотивах следует рассматривать только как исходный ма­териал, а не как бесспорную версию. Это имеет силу и по отно­шению к приведенным высказываниям Торндайка, хотя как будто откровенное признание приоритета за вненаучными мотивами и не должно оставить сомнений в том, что в данном случае обна­жены истинные корни побуждений. И тем не менее требование объективности не позволяет нам верить Торндайку на слово.

Побуждения, которые можно было бы отнести к разряду "вне­шних" (по отношению к ходу развития самих научных идей), несомненно, являются существенными для деятельности науч­ного работника. Стремление утвердить свой приоритет в откры­тии, добиться признания ученым миром, достичь высокой ком­петентности — все это служит могучим двигателем исследова­тельского труда. Торндайк считал, что им руководило главным образом стремление получить степень и приобрести хорошую репутацию. Так говорило ему сознание, и оно, конечно, в этом плане не ошибалось. Но оно ничего не могло сообщить о дру­гом, глубинном уровне, где работа мысли направлялась на ре­шение не его личной, а надличной научной проблемы и где мо­тивация была уже иной, чем в плоскости его частных интересов. Этот глубинный мотивационный ряд может быть вскрыт лишь средствами специального анализа, исходящего из объективных особенностей ситуации, которая сложилась в области, избран­ной Торндайком для реализации своих личных планов — в ис­следованиях интеллектуального поведения (научения) животных. Он мог, как вспоминает в своей "Автобиографии", не проявлять интереса к биологии и экспериментировать над животными лишь с целью быть признанным в качестве специалиста.

232

Но, независимо от субъективных устремлений Торндайка, дей­ствительным мотивирующим началом его экспериментального поиска являлась потребность в новой трактовке психической ре­гуляции жизнедеятельности. Эта потребность создавалась объек­тивной логикой развития научных идей в те годы, независимо от личных планов. И хотя он заверяет, будто следовал в выборе своих проблем не внутренней потребности, а давлению случайных, внеш­них обстоятельств, это утверждение может служить лишь еще од­ним свидетельством того, насколько трудно ученому, в том числе психологу по специальности, проникнуть в механизм действия под­спудных мотивационных факторов, правящих его мыслью.

Приобщаясь к науке, индивид усваивает ее запросы, кото­рые, независимо от степени их осознаваемости, направляют его поиск. Так было и в случае с Торндайком. В его первой экспе­риментальной работе, незавершенной и неопубликованной, ис­пытуемыми были дети-дошкольники. Экспериментатор мыслен­но представлял какие-либо числа, слова, объекты, а сидящий против него ребенок должен был догадаться, о каких числах, словах думал экспериментатор. В случае успеха ребенок получал конфетку. Детям очень нравилась эта игра, но администрация не позволила продолжать опыты, и Торндайк перешел к изуче­нию инстинктивного и интеллектуального поведения цыплят.

Очевидно, что замысел первых торндайковских опытов не яв­лялся случайной "игрой ума". Он возник в определенной идей­но-научной атмосфере, обусловившей его характер и направлен­ность. Торндайк формировался в атмосфере, где большой попу­лярностью пользовалось представление об идеомоторном акте (о том, что каждая мысль непроизвольно отражается на мышеч­ной сфере). Если у человека, мысленно произносящего какие-либо слова, числа и т. д., незаметно изменяются мышцы лица, то, вероятно, возможно при определенных условиях уловить эти изменения, ускользающие от обычного восприятия. Чтобы вос­принять микродвижения лица другого человека, полагал Торндайк, должна быть повышена чувствительность к этим микродвижениям. В качестве средства усиления чувствительности был избран такой могучий рычаг, как заинтересованность в отгадке, создаваемая подкреплением. Вместе с тем предполагалось, что чувствительность в ходе опытов может обостряться (впоследствии обучаемость вос­приятию была названа "перцептивным научением").

Для схемы этих опытов молодого Торндайка (предваривших его классические опыты по научению) существенно то, что, во-первых, исключалось обращение к сознанию (ведь реакции экспе­риментатора, а именно изменения в мышцах его лица при дума-нии "про себя", возникают непреднамеренно, и он сам о них

233

ничего не знает; но точно так же и испытуемый, отгадывающий эти реакции, не знает, какими признаками он руководствуется, пытаясь выполнить задание), во-вторых, изучалось научение, приобретение опыта (улучшат ли повторения способность отгады­вать), в-третьих, вводился фактор положительного подкрепления (в дальнейшем включенный в знаменитый "закон эффекта").

Все три момента — отказ от использования свидетельств созна­ния (нужно иметь в виду, что во времена Торндайка именно эти свидетельства служили единственным собственно психологичес­ким, в отличие от физиологического, материалом во всех психо­логических лабораториях мира), исследование научения как объ­ективного процесса и подкрепление (мотивация) в роли факто­ра научения — стали определяющими для всей последующей научной работы Торндайка, безотносительно к внешним моти­вам, которые им руководили и о которых он сообщает в своем приведенном выше самоотчете.

Его многочисленные эксперименты по исследованию пове­дения животных (кошки, обезьяны, собаки), а затем человека при всем разнообразии конкретных вариантов направлялись одной и той же "категориальной сеткой". Ее разработка, укреп­ление, защита перед лицом возможных критиков и явились до­минирующим внутренним мотивом его творчества, придавав­шим смысл всему, что он настойчиво, энергично, не жалея вре­мени и сил, делал в лаборатории. Конечно, "сетка", о которой идет речь, складывалась в его голове не под влиянием случай­ных, внешних обстоятельств. Она выражала определенную за­кономерность в развитии знания и родилась именно в тот пери­од, когда для этого назрели предпосылки в логике формирова­ния научных представлений о поведении. "Сетка" разрабатыва­лась бы и независимо от стремления Торндайка или кого-либо другого приобрести репутацию компетентного исследователя.

Считать подобное стремление (или другое, сходное с ним по типу, внешнее по отношению к характеру самой научной дея­тельности побуждение) главной мотивационной силой творче­ства — значит лишить творческую деятельность имманентно-мотивационного плана, оставить на ее долю лишь познаватель­ный, чисто интеллектуальный аспект, т. е. вернуться к мнению, согласно которому задача исследования творчества сводится к объяснению феноменов догадки ("механизмов интуиции"), "ага-переживания" и т. д. Разрыв между операциями творческой мыс­ли и ее мотивационным потенциалом оказывается тем самым неизбежным, непреодолимым.

Сходная ситуация в свое время существовала в психологии научения, когда доминировали теории, предполагавшие, будто

234

имеется "основная потребность" (например, пищевая), в силу которой возникают все приобретенные реакции.

Л. Гараи справедливо указывает на одно из достижений нео-бихевиористов (Миллер и др.), которое заключается в том, что, введя понятие о "вторичном подкреплении", они выявили важ­ную закономерность: организм приобретает в процессе науче­ния не только новые способы реагирования (навыки), но и но­вые формы мотивации. Тем самым была поколеблена в самой своей основе концепция, представлявшая все многообразие про­явлений жизнедеятельности "нанизанным" на один и тот же мотивационный стержень. Между тем из этой концепции исхо­дят как классический бихевиоризм, так и фрейдизм: "Закон эф­фекта" Торндайка и "либидо" Фрейда имели своей предпосыл­кой одну и ту же гедонистическую идею. И в одном и в другом случае мотивация ограничивается "принципом удовольствия" как двигателем и целью деятельности индивида.

Нужно, впрочем, отметить, что в те же годы, когда в психо­логической науке утвердился этот принцип, она столкнулась с совершенно иным мотивационным началом. Оно выступило при попытках выяснить, как инициируется и управляется мысли­тельный процесс, какие силы удерживают его на нерешенной проблеме. Первое, что должно было объяснить целенаправлен­ность и упорядоченность мышления, — это сложившееся в Вюрцбургской школе понятие об установке. Оно означало неосоз­нанную готовность индивида (испытуемого) реагировать опре­деленным образом на проблемную ситуацию. В новом понятии отразилась зависимость эффекта познавательной работы не толь­ко от прошлого опыта субъекта, его знаний и способностей, от воспроизводимости в определенных мыслительных формах (суж­дения, умозаключения, категории, схемы) особенностей ситуа­ции самой по себе, но и от того, как "установлен" субъект, ка­кова его направленность.

Если под мотивом понимать фактор, ответственный за на­правленность и "энергетический запал", выраженный в стрем­лении совершить определенное действие, то очевидно, что пред­ставление об "установке" относится именно к этой категории явлений. Наряду с термином "установка" в психологических ис­следованиях появились другие, близкие к нему по смыслу и так­же указывающие на роль мотивационных моментов. Таково, в частности, понятие о "направлении" (Майер, Берлайн). Ведь очевидно, что термины "установка", "направление" указывают не на способность человека мыслить, не на содержание и струк­туру мыслительной работы, а на направленность этой мысли­тельной работы. Понятия об "установке", "направлении", "до-

235

минанте", появление которых в экспериментальной психологии вызвано необходимостью объяснить избирательность и упоря­доченность мыслительных актов, раскрывают в интеллектуаль­ной деятельности человека наряду с "чисто" познавательным планом план мотивационный. Вместе с тем этот мотивацион-ный план отличается не только от того уровня, где определяю­щим является предметное содержание знания само по себе (бе­зотносительно к стремлениям и потребностям индивида), но и от уровня, где важную роль играют побудительные силы, кото­рые обычно относят к мотивационным моментам поведения человека (жажда славы, материальных преимуществ, высокой социальной позиции или, по фрейдистской концепции, стрем­ление разрядить сексуальные и агрессивные импульсы и т. п.).