136 От киренаиков он отличается представлением о на-

слаждении: те не признают наслаждения в покое, а

только в движении, Эпикур признает и то и другое

наслаждение как души, так и тела и говорит об этом

в книгах <О предпочтении и избегании>, <О конечной

цели>, в I книге <Об образе жизни> и в письме к ми-

тиленским философам. То же самое говорит и Диоген

в XVII книге <Выборок>, и Метродор в <Тимократе>:

<Наслаждение имеется в виду как то, которое в движе-

нии, так и то, которое в покое>. А сам Эпикур в книге

<О предпочтении> пишет так: <Наслаждения в покое -

это безмятежность и безболезненность, наслаждения

в движении - радость и удовольствие>.

436

Другое его отличие от киренаиков: те полагают, что 137

телесная боль хуже душевной, потому и преступники

наказываются телесной казнью; Эпикур же считает

худшей душевную боль, потому что тело мучится лишь

бурями настоящего, а душа - и прошлого, и настоя-

щего, и будущего. Точно так же и наслаждения ду-

шевные больше, чем телесные.

В доказательство, что конечная цель есть наслаж-

дение, он указывал., что все живые существа с самого

рождения радуются наслаждению и уклоняются от

страдания, делая это естественно и без участия разума.

Стало быть, предоставленные самим себе, мы стороним-

ся боли; даже Геракл, снедаемый отравленным хито-

ном, кричит:

...Грыз и вопил, и стонам откликались

Локриды горы и Евбеи скалы...92

Точно так же и добродетели для нас предпочти- 138

тельны не сами по себе, а ради приносимого ими на-

слаждения, как лекарство - ради здоровья,- так ни-

шет Диоген в XX книге <Выборок>, называя при этом

<обучение> <развлечением>. А Эпикур говорит, что

добродетель одна неотделима от наслаждения, между

тем как все остальное отделимо, как, напри-

мер, еда.

Но пора уже, так сказать, подвести черту под всем

этим моим сочинением и под жизнеописанием нашего

философа, приведя в заключение его <Главные мысли>,

чтобы концом книги послужило начало счастья93.

<I. Существо блаженное и бессмертное ни само за- 139

бот не имеет, ни другим не доставляет, а поэтому не

подвержено ни гневу, ни благоволению: все подобное

свойственно слабым. //В других местах он говорит, что

боги познаваемы разумом, одни - существуя в виде

чисел, другие - в подобии формы, человекообразно воз-

никая из непрерывного истечения подобных видностей,

направленного в одно место.//

II. Смерть для нас ничто: что разложилось, то не-

чувствительно, а что нечувствительно, то для нас

ничто.

III. Предел величины наслаждений есть устранение

всякой боли. Где есть наслаждение и пока оно есть,

там нет ни боли, ни страдания, ни того и другого вме-

сте.

437

но IV. Непрерывная боль для плоти недолговременна,

В наивысшей степени она длится кратчайшее время; в

степени, лишь превышающей телесное наслаждение,-

немногие дни; а затяжные немощи доставляют плоти

больше наслаждения, чем боли.

V. Нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо

и праведно; и нельзя жить разумно, хорошо и пра-

ведно, не живя сладко. У кого чего-нибудь недостает,

чтобы жить разумно, хорошо и праведно, тот не может

жить сладко.

VI. Чтобы жить в безопасности от людей, любые

средства представляют собой естественные блага.

1*1 VII. Некоторые хотят стать знаменитыми и быть

на виду у людей, надеясь этим приобрести безопасность

от людей. Если жизнь их действительно безопасна, зна-

чит, они достигли естественного блага; если не безопас-

на - значит, они так и не достигли того, к чему по

природному побуждению стремились с самого начала.

VIII. Никакое наслаждение само по себе не есть

зло; но средства достижения иных наслаждений до-

ставляют куда больше хлопот, чем наслаждений.

142 IX. Если бы всякое наслаждение сгущалось и со

временем охватывало весь наш состав или хотя бы

главнейшие части нашей природы, то между наслаж-

дениями утратились бы различия.

X. Если бы то, что услаждает распутников, рассей-.

вало страхи ума относительно небесных явлений, смерч

ти, страданий, а также научало бы пределу желаний,

то распутники не заслуживали бы никакого порицания,

потому что к ним отовсюду стекались бы наслажде-

ния, и ниоткуда - боль и страдание, в которых заклю-

чается зло.

XI. Если бы нас не смущали подозрения, не имеют

ли к нам какого отношения небесные явления или

смерть, и если бы не смущало неведение пределов стра<

даний и желаний, то нам незачем было бы даже из-

учать природу.

143 XII. Нельзя рассеивать страх о самом главном, не

постигнув природы Вселенной и подозревая, будто в

баснях что-то все-таки есть. Поэтому чистого наслаж-

дения нельзя получить без изучения природы.

XIII. Бесполезно добиваться безопасности меж лю-

дей, если сохранять опасения о том, что в небе, под

землей и вообще в бесконечности,

438

XIV. Безопасность от людей до некоторой степени

достигается с помощью богатства и силы94, на которую

можно опереться, вполне же - только с помощью по-

коя и удаления от толпы.

XV. Богатство, требуемое природой, ограниченно и 144

легко достижимо; а богатство, требуемое праздными

мнениями, простирается до бесконечности.

XVI. Случай мало имеет отношения к мудрому: все

самое большое и главное устроил для него разум, как

устраивает и будет устраивать во все время его жизни.

XVII. Кто праведен, в том меньше всего тревоги,

кто неправеден, тот полон самой великой тревоги.

XVIII. Наслаждение плоти не увеличивается, а

только разнообразится, если устранить боль от недо-

статка. Наслаждение же мысли достигает предела в

размышлении о тех и таких вещах, которые прежде

доставляли мыслям наибольший страх.

XIX. Бесконечное время и конечное время содержат "5

равное наслаждение, если мерить его пределы разу-

мом.

XX. Для плоти пределы наслаждения бесконечны,

и время для такого наслаждения нужно бесконечное.

А мысль, постигнув пределы и конечную цель плоти

и рассеяв страхи перед вечностью, этим самым уже

приводит к совершенной жизни и в бесконечном вре-

мени не нуждается. При этом мысль ни наслаждений

не чуждается, ни при исходе из жизни не ведет себя

так, будто ей чего-то еще не хватило для счастья.

XXI. Кто знает пределы жизни, тот знает, как легко <4в

избыть боль от недостатка, сделав этим жизнь совер-

шенною; поэтому он вовсе не нуждается в действиях,

влекущих за собою борьбу.

XXII. Нужно держать в виду действительную цель

жизни и полную очевидность, по которой мерятся мне-

ния,- иначе все будет полно сомнения и беспорядка.

XXIII. Если ты оспариваешь все ощущения до еди-

ного, тебе не на что будет сослаться даже когда ты

судишь, что такие-то из них ложны.

XXIV. Если ты попросту отбрасываешь какое-нибудь 147

ощущение, не делая различия между мнением, еще

ожидающим подтверждения, и тем, что уже дано

тебе ощущением, претерпеванием и всяким образным

броском мысли, то этим праздным мнением ты приве-

дешь в беспорядок и все остальные чувства, так что

439

останешься без всякого критерия. Если же ты, напро-

тив, станешь без разбору утверждать и то, что еще

ожидает подтверждения, и то, что не ожидает его, то

и тут не избежишь ошибки, потому что так и оста-

нешься в сомнении при всяком суждении о том, что

правильно и что неправильно.

MS XXV. Если ты не будешь всякий раз сводить каж-

дое действие к естественной конечной цели95, а будешь

и в предпочтении и в избегании отклоняться к чему-

нибудь иному, то поступки твои не будут соответство-

вать словам.

XXVI. Все желапия, неудовлетворение которых не

ведет к боли, не являются необходимыми: побуждение

к ним легко рассеять, представив предмет желания

трудно достижимым или вредоносным.

XXVII. Из всего, что дает мудрость для счастья

всей жизни, величайшее - это обретение дружбы.

XXVIII. То же самое убеждение, которое внушило

нам бодрость, что зло не вечно и не длительно, усмот-

рело и то, что в наших ограниченных обстоятельствах

дружба надежнее всего.

149 XXIXL Желания бывают: одни - естественные и не-

обходимые; другие-естественные, но не необходимые;

третьи - не естественные и не необходимые, а порож-

даемые праздными мнениями. //Естественными и, необ-

ходимыми желаниями Эпикур считает те, которые из-

бавляют от страданий, например питье при жажде; ес-

тественными, но не необходимыми - те, которые толь-

ко разнообразят наслаждение, но не снимают страда-

ния, например роскошный стол; не естественными и

не необходимыми - например, венки и почетные

статуи.//

XXX. Естественные желания, неудовлетворение ко-

торых не ведет к боли, но в которых есть напряженное

стремление, происходят от праздных мнений; и если

они рассеиваются с трудом, то это не из-за естествен-

ности их, а из-за человеческого праздномыслия.

150 XXXI. Естественное право есть договор о пользе,

цель которого не причинять и не терпеть вреда.

XXXII. По отношению к тем животным, которые

не могут заключать договоры, чтобы не причинять

и не терпеть вреда, нет ни справедливости, ни не-

справедливости,- точно так же, как и по отношению

к тем народам, которые по могут или не хотят заклю-

чи

чать договоры, чтобы не причинять и по терпеть вреда.

XXXIII. Справедливость не существует сама по се-

бе; это-договор о том, чтобы не причинять и но

терпеть вреда, заключенный при общении людей и

всегда применительно к тем местам, где он заклю-

чается 96.

XXXIV. Несправедливость не есть зло сама по се- isi

бе; это - страх от подозрения, что человек не остается

скрытым от тех, кто карает за такие его действия.

XXXV. Кто тайно делает что-нибудь, о чем у лю-

дей есть договор, чтобы не причинять и не терпеть

вреда, тот не может быть уверен, что останется скры-

тым, хотя бы до сих пор это ему удавалось десять

тысяч раз: ведь неизвестно, удастся ли ему остаться

скрытым до самой смерти.

XXXVI. В целом справедливость для всех одна и та

же, поскольку она есть польза во взаимном общении

людей; но в применении к особенностям места и об-

стоятельств справедливость не бывает для всех одна

и та же.

XXXVII. Из тех действий, которые закон признает <52

справедливыми, действительно справедливо только то,

польза чего подтверждается нуждами человеческого

общения, будет ли оно одинаково для всех или нет.

А если кто издаст закон, от которого не окажется поль-

зы в человеческом общении, такой закон цо природе

уже будет несправедлив. И если даже польза, содер-

жащаяся в справедливости, теряется и лишь на неко-

торое время соответствует нашему о 'ней предвосхище-

нию, то в течение этого времени она все же будет оста-

ваться справедливостью,- по крайней мере для тех,

кто смотрит на существо дела и не смущается пусты-

ми словами.

XXXVIII. Где без всякой перемены обстоятельств 153

оказывается, что законы, считающиеся справедливыми,

влекут следствия, не соответствующие нашему пред-

восхищению о справедливости, там они и не были спра-

ведливы. Где с переменой обстоятельств ранее уста-

новленная справедливость оказывается бесполезной, там

она была справедлива, пока приносила пользу в обще-

нии сограждан, а потом перестала быть справедливой,

перестав приносить пользу.

XXXIX. Кто лучше всего умеет устроиться против 154

страха внешних обстоятельств, тот сделает, что можно,

VA

близким себе, а чего нельзя, то по крайней мере не

враждебным, а где и это невозможно, там держится

в стороне и отдаляется настолько, насколько это вы-

годно.

XL. Кто смог достичь полной безопасности от со-

седей, те, полагаясь на нее с уверенностью, живут

друг с другом в наибольшем удовольствии и, насла-

дившись самой полной близостью, не оплакивают, слов-

но жалея, того, кто умирает раньше других>.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ОЛИМПИОДОР

Жизнь Платона

Аристотель, приступая к своей теологии, говорит: <Вес

люди по природе стремятся к знапию, и доказательство это-

му-их любовь к новым впечатлениям>'. Я же, приступая к

философии Платона, скорее бы сказал, что все люди стремят-

ся к философии Платона, жаждут черпать благо из его источ-

ника, спешат опьяниться его влагою и преисполниться плато-

нической боговдохновенностью. Четыре раза в четырех диало-

гах говорит Платон боговдохновенпо. Первый раз - в <Тимее>,

где он вдохновляется, обуянный богом, и словно произносит

речь творца к небесным силам об их устроении, именуя их

младшими богами 2; оттого и Ямвлих в своих объяснениях на-

зывает этот диалог <речью Зевса>. Второе божественное вдох-

новение Платона - в <Государстве>, где он обуян Музами и

представляет Муз, вершащих исход созданного им государства;

там он и говорит: <Все, что возникает, неизбежно должно по-

гибнуть>3. Третье божественное вдохновение Платона - в

<Федре>, где Сократ в тени платана философствует об Эросе,

обуянный нимфами4. Четвертое божественное вдохновение

Платона - в <Феэтете>, где он вдохновляется философией и

представляет философа-вождя, то есть .умозрителя5. Вот для

чего стремятся все к платоновской философии.

Расскажем и о происхождении этого философа - не для

того, чтобы блеснуть познаниями, а для пользы и поучения

всех, кто стремится: ему следовать. Ибо он не был человеком

незаметным, а, наоборот, <многих людей собеседником был>.

В самом деле, отцом его, говорят, был Аристон, сын Аристок-

ла, род которого в свою очередь восходит к законодателю

Солону. Потому-то Платон и написал, усердствуя во след сво-

ему предку, <Законы> в 12 книгах и <Государство> в 11 кни-

гах. А матерью его была Периктиона из рода Нелея; сына

Кодра. Говорят, будто однажды ночью призрак Аполлона воз-

лег с его матерью Периктионой, а потом предстал перед Ари-

стоном и повелел ему не сочетаться более с Периктиопою до

тех пор, пока она не родит ребенка, и тот повиновался. Когда

же Платон родился, то родители отнесли его, младенца, на

Гиметт, чтобы там за него принести жертву тамошним бо-

гам - Пану, нимфам и Аполлону-пастырю. И вот, пока он ле-

жал, к нему слетелись пчелы и наполнили его рот медовыми

сотами, чтобы воистину сбылись о нем слова:

Речь у него с языка стекала, сладчайшая меда6.

А еще он называет себя <соневольпиком лебедей>7, как пото-

мок Аполлона, потому что лебедь - это тоже птица Аполлона.

445

Когда подошло время, он прежде всего поступил к грам- j|

матисту Дионисию, чтобы научиться всей словесной пауке: о

Дионисии он упоминает в диалоге <Любовники>8, чтобы и это-

го наставника удостоить Платоновым упоминанием. После это-

го он учился гимнастике у Аристотеля из Аргоса; здесь-то он

и получил, как рассказывают, имя Платона, а раньше его а

звали Аристоклом, по имени деда. Имя это он получил за то,

что тело его было необычайно широким в двух местах - в

груди и во лбу; это видно и по его статуям, которые стоят ''

повсюду и изображают его именно таким. Впрочем, иные '

утверждают, что он получил новое имя не за это, а за широ- ;

кий, разливистый, пространный свой слог, подобно тому как d.

Феофраст получил новое имя за свое божественное красноро- "

чие, а прежде назывался Тиртамом9. Музыке обучал Платона }

Драконт, ученик Дамона, также упоминаемого в <Государст-

ве> '°. Таковы были три предмета обучения детей в Афинах:

словесность, музыка и палестра "; и не без цели, а затем, что-

бы знание словесности развивало их разум, музыка смягчала

их душу, а занятия в палестре и гимнасии укрепляли их тело

против праздной похоти. Сам Алкивиад у Платона выступает

обученным именно так, потому и говорит о нем Сократ: <На

флейте играть ты не пожелал...> и т. д.12 Кроме того, учился

Платон и у живописцев - от них он узнал, как смешиваются

краски (о чем упоминается в <Тимее>12"; учился и у трагиков,

ибо они считались наставниками всей Эллады,-к ним при-

влекла его глубина мыслей и пафоса в трагическом стиле и

героика в содержании трагедий.

Он даже писал дифирамбы в честь Диониса, начинателя

трагедийного рода: ведь именно Дионису посвящен дифирамб,

и от Диониса получил свое название, ибо Дифирамб [<двуврат-

ный>] - это и есть Дионис, как бы дважды прошедший сквозь

врата рождения, у Семелы и в Зевсовом бедре 13; у древних,

как известно, был обычай называть следствия по причине, так

получил свое прозвище и Дионис. Об этом говорит и Прокл:

Все, что меж предками есть, прикрепляется к поздним

потомкам.

А что Платон занимался дифирамбами, это видно из диалога

<Федр>, который весь еще дышит дифирамбическим духом, так

как диалог этот считается первым из написанных Платоном.

Впрочем, нравились ему и комедиограф Аристофан, и Софрон,

у которых он воспользовался для своих, диалогов правдивым

изображением действующих лиц,- нравились до того, что на

смертном одре его, говорят, нашли книжки Аристофана и

Софрона. А об Аристофане он даже сам сочинил такую эпи-

грамму:

Храм, что вовек не падает, искали богини Хариты;

Вот и открылся им храм - Аристофана душа 14.

Аристофана же он вывел и в диалоге <Пир>, сам воспользо-

вавшись при этом комедийным приемом: он изобразил, как

Аристофан запевает гимн к Эросу, и вдруг на него нападает

икота, и он не в силах допеть гимн до конца 15. Сочинял Пла-.

446

тон и трагедии, и дифирамбы, и еще что-то, но все ато он

сжег, когда послушал беседы Сократа. При этом он произнес:

Бог огня, поспеши: ты надобен нынче Платону!

(Этим самым стихом воспользовался патом грамматик Анато-

лий, обращаясь к градоначальнику Гефесту, и имел успех: оа

сказал так:

О, Гефест, поспеши: ты надобен нынче Фаросу!) 16

Говорят, что, когда Сократ собирался принять к себе Пла-

тона, ему приснилось, будто на коленях у него сидит лебедь

без крыльев, а потом вдруг у лебедя прорезаются крылья и

он взлетает ввысь со звонким криком, чаруя слух каждому:

так была предвозвещена будущая слава Платона.

После гибели Сократа, своего наставника, он учился у

Кратила, последователя Гераклита, и написал о нем диалог,

названный его именем: <Кратил, или О правильности слов>.

Вслед за тем он отправился в Италию, нашел там пифагорей-

скую школу, основанную Архитом, и вновь учился......17, где и

упоминает об Архите.

Так как философу подобает быть любознательным зрите-

лем явлений природы, Платон отправился и в Сицилию из же-

лания увидеть огнедышащее жерло Этны, а вовсе не из люб-

ви к сицилийской кухне, как утверждаешь ты, достойнейший

Аристид. Оказавшись в Сиракузах в правление тиранна Дио-

нисия Старшего он попытался преобразовать тиранническую

власть в аристократическую и для этого явился к самому Дио-

нисию. Дионисий его спросил: <Кто, по-твоему, счастливец

среди людей?>- но Платон ответил: <Сократ>. Дионисий

опять спросил: <В чем, по-твоему, задача правителя?>

Платон ответил: <В том, чтобы делать из' подданных хороших

людей>. Третий вопрос задал Дионисий: <Скажи, а справед-

ливый суд, по-твоему, ничего не стоит?> Дело в том, что Дио-

нисий славился справедливостью своего суда. Но Платон отве-

чал без утайки: <Ничего не стоит, или разве что самую ма-

лость,- ибо справедливые судьи подобны портным, дело кото-

рых - зашивать порванное платье>. Четвертый вопрос задал

Дионисий: <А быть тиранном, по-твоему, не требует храбро-

сти?>-<Нисколько,-отвечал Платон,-тиранн- самый бояз-

ливый человек на свете: ему приходится дрожать даже перед

бритвой цирюльника в страхе, что его зарежут>. Дионисий на

это разгневался и приказал ему в тот же день покинуть Си-

ракузы. Так Платон был позорно изгнан из Сиракуз.

Вторая его поездка в Сицилию состоялась по следующей

причине. После смерти Дионисия Старшего таранном стая

Дионисий Младший, а братом его матери был Дион, с кото-

рым Платон познакомился еще в первую поездку. И вот Диоп

ему пишет: <Если ты приедешь сюда, то есть надежда преоб-

разовать тиранническую власть в аристократическую>. Ради

этого он и отправился в Сицилию вторично; по там прибли-

женные Дионисия оклеветали его перед тиранном, будто он

задумал низвергнуть Дионисия и передать власть Диону; и

Дионисий приказал схватить его и передать для продажи в

рабство торговавшему тогда в Сицилии эгинцу Поллиду. Поллид

447

увез его на, Эгину и там повстречал агинца Анникерида, кото-

рый собирался плыть в Элиду на состязание колесниц; этот-то

Апникерид, встретив Поллида, и выкупил у него Платона, стя-

жав себе этим больше славы, нежели колесничной победою;

об этом говорит и Аристид: <Никто бы и не знал о5 Аннике-

риде, если бы он но выкупил Платона>.

Наконец, третью поездку свою в Сипилию он предпринял

вот почему. Дион, схваченный Дионисием, лишенный всего

имущества и брошенный в тюрьму, написал Платону, будто

Дионисий обещал отпустить его,, если Платон вернется в Си-

цилию. И Платон, чтобы помочь другу, без колебаний пустился

в третью поездку. Таковы были сицилийские путешествия

Платона.

Следует также знать, что ездил он и в Египет к тамошним

жрецам и у них изучил их священные науки. Оттого он и в

<Горгии> говорит: <Клянусь псом, этим египетским богом...>19

Дело в том, что, как эллины почитают статуи, так египтяно

почитают животных, видя в них символ того божества, которо-

му они посвящены. Хотел он познакомиться и с магами, но

так как в это время в Персии случилась войпа и он не мог

туда попасть, то он отправился в Финикию и там познакомил-

ся с магами и выучился магической науке. Оттого он и в

<Тимее> обнаруживает знание гаданий по жертвам и говорит,

какие значения имеет печень, утроба и все остальное. Впрочем,

об этом следовало сказать раньше, чем о трех путешествиях в

Сицилию.

Воротившись в Афины, он основал в Академии училище,

посвятив часть этого гимнасия Музам. И Платон был там

единственным человеком, с которым разговаривал даже чело-

веконенавистник Тимон. К его учению примкнули очень мно-

гие, как мужчины, так и женщины, переодевавшиеся мужчи-

нами, чтобы его послушать; всем им он с величайшим стара-

нием доказывал, что его философия выше других. Он отказал-

ся от сократовской иронии и обычая бродить по базару и ма-

стерским, охотиться за молодыми людьми и заводить с пими

беседы. Отказался он также от важной надменности' пифаго-

рейцев, от их вечно запертых дверей и от их довода <сам

сказал!>19-со всеми он был общителен и доброжелателен.

Поэтому многие его любили и многие были ему обязаны.

Незадолго до кончины он видал во сне, будто превратился

в лебедя, летает с дерева на дерево и доставляет много хлопот

птицеловам. Сократик Симмий истолковал это так, что он

останется неуловим для тех, кто захочет его толковать,- ибо

птицеловам подобны толкователи, старающиеся выследить

мысли древних авторов, неуловим же он потому, что его сочи-

нения, как и поэзия Гомера, допускают толкования и физиче-

ское, и этическое, и теологическое, и множество иных. Оттого

и говорят, что эти две души всесторонне гармоничны и потому

восприниматься могут весьма разнообразно.

Когда он умер, афиняне погребли его с пышностью и на

могиле его сделали надпись:

Двух Аполлон сыновей - Эскулапа родил и Платона:

Тот исцеляет тела, этот - целитель души20.

ПОРФИРИЙ

Жизнь Пифагора

Почти все согласно утверждают, что Пифагор был сыном i

Мнесархл, но разноречиво судят о происхождении самого Мпе-

сарха. Некоторые считают Мнесарха уроженцем Самоса. Но

Клеанф (в V книге <Мифических повествований>) говорит,

будто Мнесарх был сириец из сирийского Тира и будто он

однажды в неурожайный год приплыл на Самое по торговым

делам, устроил раздачу хлеба и за это был удостоен самос-

ского гражданства. Потом, так как Пифагор с детских лет

оказался способен ко всем наукам, Мнесарх отвез его в Тир

и привел к халдеям, где Пифагор и овладел всеми их знания-

ми. Вернувшись оттуда в Ионию, Пифагор сперва учился при

Ферекиде Сиросском, а потом при Гермодаманте, сыне Крео-

фила, доживавшем век на Самосе.

Впрочем, по словам Клеанфа, иные уверяют даже, что д

отец Пифагора был тирренец из тех, которые поселились на

Лемносе '; оттуда он по делам приехал на Самое, остался там

и получил гражданство; а когда он ездил в Италию, то брал

с собою и мальчика Пифагора; Италия тогда благоденствовала,-

и потому-то Пифагор впоследствии .опять отправился туда.

Клеанф перечисляет также двух старших братьев Пифа-

гора - Евноста и Тиррена; Аполлоний (в книгах про Пифа-

гора) упоминает и мать Пифагора - Пифаиду из потомства

Анкея, основателя Самоса; а некоторые, по свидетельству

Аполлония, считали его отпрыском Аполлона и Пифаиды и

лишь на словах - сыном Мнесарха. Так говорит и один са-

мосский поэт: J

Фебу, Зевесову сыну, рожден Пифагор Пифаидой -

Той, что в Самосской земле всех затмевала красой.

Учился же он, по словам Аполлония, не только у Фереки-

да, но и у Гермодаманта и у Анаксимандра.

Дурид Самосский во II книге <Времясчисления> добав- з

ляет, что у Пифагора был сын Аримнест, наставник Демокрита;

этот Аримнест, воротясь из изгнания, поставил за это в храм

Геры медную статую двух локтей в поперечнике, сделав на

ней такую надпись:

Сын Пифагора меня Аримнест в этом храме поставил,

Миру в ученых речах многую мудрость явив.

Статую эту похитил тот Сим, который присвоил сочинения

<О гармонии> и <Канон> и издал их как свои; там были статуи

всех семи наук2. Сим похитил одну из них, а после этого ис-

чезли и остальные, указанные в посвятительной надписи.

449

15 Диоген Лаэртский

* А другие пишут, что от критяпки Фоапо, дочери ГТифапакта,

у Пифагора был сын Телавг и дичь Мия; иные упоминают и

дочь Аригиоту, от которой даже сохранились пифагорейские

сочипеипя. II Тимсй рассказывает, что дочь Пифагора в деви-

честве была в Кротоне первой в хороводе девиц, а в замуже-

ство - первой в хороводе замужних п что дом ее кротонцы

посвятили Деметре, а переулок, где он стоял,- Музам.

Г, Наконец, Лип в IV книге <Истории> упоминает, что разно-

гласия были даже относительно места рождения Пифагора:

<Если ты затруднишься назвать родину п город, гражданином

которых случилось быть этому мужу, то пусть это тебя не

смущает: иные говорят, что он с Самоса, иные - что из Фли-

унта, иные - что из Метапонта>.

6 Что касается его учения, то большинство писавших ут-

верждают, что так называемые математические науки он

усвоил от египтян, халдеев и финикиян (ибо геометрией

издревле занимались египтяне, числами и подсчетами - фи-

иикияпе, а наблюдением небес-халдеи), а от магов услышал

7 о почитании богов и о прочих жизненных правилах. Первое

знакомо многим, потому что записано в книгах; зато прочие

жизненные правила известны менее. О чистоте своей он так

заботился (пишет Евдокс в VII книге <Объезда земли>), что

избегал и убийств и убийц: не только воздерживался от жи-

вотной пищи, но даже сторонился поваров и охотников. Апти-

фопт в книге <О жизни мужей, отличавшихся добродетелью>

рассказывает, какую выносливость выказал Пифагор в Египте.

Пифагор услышал, как хорошо в Египте воспитывают жрецов,

м захотел сам получить такое воспитание; он упросил тирапна

Поликрата написать египетскому царю Амасису, своему другу

и гостеприимцу, чтобы тот допустил Пифагора к этому обуче-

нию. Приехав к Амасису, он получил от него письма к жрецам;

побывав в Гелиополе, отправился в Мемфис, будто бы к жре-

цам постарше; по, увидев, что на самом деле и здесь то же,

что и в Гелиополе, из Мемфиса он таким же образом пустился