IV. Мир сновидений

Если бодрствованием мы называем высшую напряженность сознания, соответствующую полному вниманию к жизни, то сон можно определить как полное расслабление, как отвлече­ние от жизни²⁶. У спящего Я отсутствует какой бы то ни было прагматический интерес к трансформированию своих принци­пиально смутных перцепций в состояние частичной ясности и отчетливости; иначе говоря, у него нет интереса к трансфор­мированию их в апперцепции²⁷. Тем не менее, оно продолжа­ет воспринимать, вспоминать и думать. Продолжаются сома­тические перцепции собственного тела, его положения, веса, границ, перцепции света, звука, тепла и т.д.; при этом, одна­ко, отсутствует всякая активность, наподобие обращения вни­мания, вслушивания, разглядывания, которая только и могла бы сделать эти перцепты апперцептированными. К тому же, сохраняются малые перцепции, которые в состоянии бодр­ствования, в силу прагматической ориентации на жизненные задачи, остаются неразличимыми и невыразимыми в словах, или, как принято их теперь называть, бессознательными. Из­бегая цензуры со стороны внимания к жизни, эти малые пер­цепции приобретают в мире сновидений большое значение. Хотя они не становятся ясными и отчетливыми, продолжая пребывать в состоянии смутности, они более не скрываются и не искажаются вмешательством активного, прагматически обусловленного внимания. Именно пассивное внимание, т.е. общая сумма воздействий, оказываемых малыми перцепциями

на интимный центр личности, – и только оно – определяет ин­терес сновидящего и те темы, которые становятся темами его сновидений. Несравненной заслугой Фрейда и его школы было прояснение этой соотнесенности жизни сновидений с бессознательным, хотя само понятие бессознательного (а так­же его теория о том, что душевный аппарат – «топографичес­ки» – образуется из Оно, Я и Сверх-Я) содержит неверное по­нимание базисной интенциональности потока мышления²⁸.

Сновидящее Я не работает и не действует. Это утверждение было бы простым трюизмом, если бы мы не высказали анало­гичного утверждения в отношении фантазирующего Я. А по­тому мы должны коротко показать основные модификации, которые претерпевает «заключение мира работы в скобки», с одной стороны, в областях фантазмов и, с другой стороны, в области сновидений. Я утверждаю, что миры воображения ха­рактеризуются тем, что мы назвали свободой действий, тогда как мир сновидений лишен такой свободы. Воображающее Я может «произвольно» наполнять свои пустые протенции и пред­восхищения любым содержанием, и, строго говоря, именно этим наполнениям воображающее Я придает акцент реальности. Оно может как угодно интерпретировать «шансы», находящи­еся в его власти. У сновидящего же нет свободы действий, он не свободен управлять своими шансами по собственной воле, лишен возможности наполнять содержанием пустые предвос­хищения. В частности, ночной кошмар ясно демонстрирует неизбежность события в мире сновидения и бессилие снови-дящего как-то на него повлиять.

Все это, однако, не означает, что жизнь сновидений ограни­чивается лишь пассивным сознанием. Напротив, большинство активностей разума, которые Гуссерль называет интенциональ-ными активностями (и которые, конечно, не следует путать с преднамеренными действиями), сохраняется в ней, однако, без направленности на объекты внешнего мира работы и без на­правляющего воздействия со стороны активного внимания. Между тем, в этой деятельности нет активностей апперцепции и воления. Жизнь сновидения лишена цели и проекта.

Но чем можно подтвердить такое утверждение, учитывая, что Фрейд и его последователи учили о том, что преобладаю­щую роль в мире сновидений играют воления и инстинкты? Я не думаю, чтобы здесь были какие-либо противоречия. Реальные воления, реальные проекты, реальные цели и т.д. в жизни снови­дений не существуют. Все элементы волений, проектов, целей,

434

435

обнаруживаемые в сновидениях, имеют источник не в снови-дящем Я. Это воспоминания, ретенции и репродукции воле­вых переживаний, берущие начало в мире бодрствования. Те­перь они являются повторно, хотя при этом модифицируются и интерпретируются заново в соответствии со схемой соотнесения, преобладающей в данном конкретном типе сновидения. Всю психоаналитическую технику толкования сновидений можно рассматривать как попытку соотнести содержания сновидения с теми исходными переживаниями в мире бодрствования, в которых и посредством которых они были конституированы.

Вообще говоря, в мире сновидений сохраняются как воспо­минания и ретенции мира работы, по крайней мере фрагмен­тарно. В этом смысле можно сказать, что attention а la vie сно-видящего направлено на прошлое его Я. Это внимание в прошедшем времени. Содержания жизни сновидения образу­ются, прежде всего, из прошедших или прошедших совершен­ных переживаний, которые переистолковываются посредством преобразования прежде смутных переживаний в отчетливые, посредством экспликации содержащихся в них горизонтов, посредством рассмотрения их предвосхищений в терминах прошлого, а их репродукции – в терминах будущего. Таким образом, осажденные переживания мира бодрствования, так сказать, разбиваются и перестраиваются иначе; при этом Я уже не проявляет прагматического интереса к сохранению целос­тности своего запаса опыта как непротиворечиво и связно унифицированной схемы соотнесения. Однако сами постула­ты непротиворечивости, связности и единства опыта берут на­чало в прагматических мотивах, ибо предполагают ясные и от­четливые апперцепции. Поэтому они и даже некоторые логические аксиомы, например аксиома тождества, теряют силу в сфере сновидений. Часто сновидцу бывает удивительно видеть совместимым то, что, как он помнит, было несовмести­мым в мире его бодрственной жизни, и наоборот. Все это Фрейд и другие психоаналитики подвергли самому доскональному ис­следованию, и здесь мы намерены лишь перевести некоторые из полученных ими результатов, важных для выбранной нами темы, на наш язык и определить им место в нашей теории.

Я могу видеть себя во сне работающим или действующим, и такое сновидение часто может сопровождаться знанием того, что «на самом деле» я не работаю и не действую. В этом слу­чае моя снящаяся работа обладает своими квазипроектами, квазипланами и их иерархиями; все они имеют источник в

осажденных прежних переживаниях, которые были у меня в мире повседневной жизни. Часто случается, что снящееся «Me» исполняет свою работу без всякого намерения ее осуществить, без всякой волевой санкции и что это «Ме» достигает резуль­татов либо непропорционально огромными, либо несоразмер­но малыми усилиями.

Временная перспектива мира сновидений имеет очень за­путанную структуру. Предшествующее и последующее, насто­ящее, прошлое и будущее кажутся перемешанными; будущие события воспринимаются как прошедшие; прошедшие и про­шедшие совершенные события полагаются открытыми и поддающимися изменению, а следовательно, имеющими стран­ный характер будущности; последовательности трансформиру­ются в одновременности, и наоборот; и т.д. События сновидения кажутся – но только кажутся – обособленными и независимы­ми от потока внутреннего durйe. Между тем, они просто выр­ваны из порядка стандартного времени. Они лишены места в порядке объективного времени. Они вертятся по кругу в субъек­тивности внутренней durйe, хотя в мир сновидений и вкрапля­ются фрагменты стандартного времени, пережитого прошлым Я и распавшегося теперь на осколки. Необратимость durйe в жизни сновидения сохраняется. Только пробудившийся разум, вспоминая свое сновидение, иногда обладает иллюзией воз­можной обратимости.

Последнее замечание раскрывает серьезное затруднение, возникающее всякий раз при работе с феноменами сновиде­ния, а также воображения. Как только я над ними задумыва­юсь, я уже не сплю и не фантазирую. Я бодрствую и пользуюсь в речи и мышлении средствами, принадлежащими миру работы, а именно, понятиями, которые подчинены принципам согла­сованности и совместимости. Уверены ли мы, что пробудив­шийся человек – человек, который уже не спит, – действитель­но может рассказать свои сны? Вероятно, существует большая разница между теми случаями, когда он вспоминает свой сон в живой ретенции и когда он должен его воспроизвести. В лю­бом случае мы сталкиваемся с серьезным диалектическим зат­руднением, состоящим в том, что сновидящий лишен возмож­ности прямого общения, которое бы не выходило за границы той сферы, к которой оно относится. Поэтому мы можем под­ступиться к областям сновидений и фантазий только с помо­щью «непрямой коммуникации»; этот термин мы заимствуем у Кьеркегора, давшего непревзойденный анализ заключенных

436

437

здесь явлений. Поэт и художник стоят несопоставимо ближе к адекватной интерпретации миров сновидений и фантазмов, нежели ученый или философ, ибо сами их категории комму­никации относятся к сфере воображения. Они могут если уж не преодолеть, то, во всяком случае, сделать прозрачным зало­женный здесь диалектический конфликт.

Скромно ограничивая себя поставленной задачей, мы все-таки не должны уклониться от указанного затруднения. Наша главная цель – дать описание специфических когнитивных стилей, свойственных областям фантазмов и сновидений, и объяснить их как производные от когнитивного стиля пережи­вания мира повседневной жизни. Поэтому мы чувствуем за собой право применить категории, почерпнутые из этого мира, к феноменам воображения и сновидения. Вместе с тем, следует понимать всю важность указанного диалектического затруднения, поскольку мы вновь столкнемся с ним при ана­лизе мира научного созерцания, когда нам нужно будет изу­чить специфическое средство, созданное для его преодоления наукой, а именно, научный метод.

Завершая схематичное описание царства сновидений, нам хотелось бы сказать, что активность сновидения – в отличие от активности воображения – по самой природе своей проте­кает в одиночестве. Мы не можем видеть сны сообща, и аль­тер эго всегда остается всего лишь объектом моих сновидений, неспособным их со мной разделить. Более того, альтер эго, которое я вижу во сне, предстает передо мной не в общем для нас живом настоящем, а в пустом и фиктивном квази-Мы-от-ношении. Другой, являющийся мне в сновидении, всегда ти­пизирован и остается таковым даже тогда, когда во сне я вижу его находящимся в самых тесных отношениях с моим интим­ным Я. Он становится альтер эго только по моей милости. Та­ким образом, монада – с присущей ей способностью отражать универсум – поистине лишена окон, когда она спит.