Глава 3 Взаимозависимость систем релевантности49

Как нам уже известно, рассмотренные нами три категории ре­левантности связаны друг с другом различными способами. Их анализ приводит нас к понятию запаса наличного знания, присущего человеку в любое время жизни. Этот термин явля­ется не чем иным, как другим названием для целого комплекса весьма сложных проблем, которые мы собираемся тщательно проанализировать. Наши замечания относительно взаимоот­ношения различных систем релевантности, следовательно, яв­ляются предварительными и ограничены целью представить этот новый комплекс проблем.

А. Привычное обладание знанием

Вернемся к заключительной части используемого нами приме­ра. Мы выяснили, что моя боязнь змей мотивационно реле­вантна как моему желанию исследовать и определить этот странный объект в углу моей комнаты, так и набору мотивов-для, управляющих моими действиями, посредством которых может быть принято решение, разрешающее мои возможные сомнения. Но не означает ли это, что моя боязнь змей стано­вится мотивом-потому-что моих текущих восприятий? До того как я вошел в комнату, и даже до того как меня осенила идея, что предмет в углу может быть змеей, я вовсе не думал о зме­ях или о том, что их боюсь. До этого момента мой страх был совершенно нерелевантен данной ситуации. И тем не менее, верно, что я боязлив. Я боюсь многого, и особенно змей. И этот страх не присущ моему сознанию постоянно, мои нервы не страдают от настороженности в отношении змей. Но этот страх присущ мне потенциально, так сказать, нейтрально, он может быть актуализирован в любой момент, когда обстоятель­ства таковы, что появление змей вероятно. И в этом смысле страх является моим привычным достоянием; это потенциальный набор типичных ожиданий, которые могут быть реализованы в типичных обстоятельствах, ведущих к типичным реакциям или (в нашей терминологии) к построению главного проекта воз­можного действия, включая всю цепочку мотивов-для, относя-

щихся к выполнению проекта как такового, если и когда он вос­требован. При определенных обстоятельствах я готов претво­рить этот проект в жизнь, аналогично тому, как командующий армией в мирное время готов немедленно привести в действие хорошо подготовленный стратегический план, если враг напа­дет на его страну. Психологи и социальные ученые склонны называть такое привычное обладание определенными мотива­ми латентным для данного времени, но всегда готовым к пре­творению в жизнь, – «установкой». Мою установку в отноше­нии змей можно назвать страхом. Да, будучи боязлив, я боюсь не только змей, но и многого другого, например, привидений, покойников, болезней и т.д. Не является ли страх моей всеоб­щей установкой по отношению к миру, а присущая мне боязнь змей – лишь ее частным проявлением?

Не знаю, могу ли я объяснить, почему стал боязлив, но при обычных обстоятельствах этот факт не является тематически релевантным. Случись такое, я, вероятно, обратился бы к пси­хиатру или психоаналитику, чтобы преодолеть такую установ­ку. Но в том, что касается моего страха перед змеями, я уверен, что это «привычное ожидание» имеет свою историю и детер­минировано обстоятельствами моей биографии. Предполо­жим, что в детском возрасте у меня произошел инцидент со змеей, и мне сказали, сколь опасны могут быть некоторые из этих созданий. С тех пор типичная форма, цвет и поведение змей, до этого бывших не только нерелевантными, но даже и не знакомыми мне, стали тематически релевантны. Я научил­ся распознавать появление новой проблемы, а также типичные пути ее решения (т.е. уклониться от встречи, убежать, ударить палкой и т.д.). Будучи решенной, проблема теряет для меня тематический интерес. И если эта проблема более не являет­ся тематической, я обращаюсь к другим, а это восприятие вы­тесняется из моего поля сознания. Она, если и не забыта, то, по крайней мере, вне моего поля зрения. Тем не менее, инци­дент с конкретной змеей привел к обретению определенного типа знания типичного облика змей, их поведения, опаснос­ти и типичных путей избежать этой опасности. От полученных мною разъяснений и опыта зависит, какую из перечисленных ниже форм обретет это знание: «Все змеи опасны и их надо избегать», «Некоторые змеи опасны, и я должен узнать, какие типы опасны и избегать их» или «При определенных обстоя­тельствах некоторые змеи могут стать опасными, и я должен избегать встречи с теми из них, которые в данных условиях

278

279

опасны». Таким способом, обретенное знание также включа­ет типичные, более или менее подробные предписания, гово­рящие мне, как избежать таких опасностей, и типичные эмоции, сопутствующие моему разглядыванию змей или размышлению о них, а именно, страх.

Выражаясь в более общей форме, мои мотивационные реле­вантности являются осадком «(sedimentation) прошлых темати­чески и интерпретативно релевантных восприятий («опасные змеи имеют такие-то и такие-то признаки»), приводящих к по­стоянному привычному обладанию знанием – остающимся скры­тым до тех пор, пока вышеупомянутые тематические релеван­тности не возникнут вновь. Оно актуализируется, если «та же самая» ситуация или типично сходная с ней («та же самая, но слегка измененная», «подобная ситуация», «сходная ситуация» и т.д.) повторяется. Именно благодаря этому знанию я думаю, что осведомлен (familiar) о том, как выглядят змеи и каково их типичное поведение. Если в будущем я встречусь (скажем, в другой стране и при других обстоятельствах) с рептилией та­кого типа, которого «я никогда не видел ранее», т.е. отличаю­щейся по цвету, размеру и т.д. ото всех ранее виденных мною змей, я, тем не менее, узнаю в ней «змею, и, возможно, опас­ную», а поскольку я боюсь змей, эта, возможно безвредная, рептилия и ее отличительные черты станут для меня темати­чески релевантными. Мое привычное обладание ранее полу­ченным знанием дает мне возможность распознать в объекте змею и связанную с нею возможную опасность.

Б. Осведомленность и неизвестность. Типы и типичность. Само собой разумеющееся (неоспоримая данность)

Этот пример показателен и в том отношении, что помогает прояснить понятия осведомленности и неизвестности⁵⁰. Я осве­домлен о том, что такое змея, но лишь с теми ее отличитель­ными признаками, которые, как я полагаю, являются типич­ными, включая и типичное поведение. Это не означает, что я знаком со всеми разновидностями змей, или даже с тем ее видом, с которым я сейчас встретился. Тем не менее, я при­знал в этой рептилии змею, а не, скажем, ящерицу. С другой стороны, встреча с таким типом змей вообще, и с этой змеей в особенности, означает обретение нового опыта. А новый опыт вовсе не обязательно непривычен. Он может быть но-

вым, но, тем не менее, как свидетельствует наш пример, типи­чески знакомым.

Но, будучи знаком как тип, он продолжает оставаться не­знакомым атипически, т.е. как уникальный и особенный. Мо­ему ирландскому сеттеру Фидо присущи типичные черты всех собак и специфические черты породы ирландского сеттера. Кроме того, Фидо обладает некоторыми особенностями во внешности и поведении, присущими исключительно ему и которые позволяют мне распознать его как «моего Фидо» сре­ди прочих ирландских сеттеров, собак, млекопитающих, жи­вотных, объектов вообще, типичные черты которых могут быть, конечно же, найдены и у Фидо. Но именно в той мере, в какой он является типичным ирландским сеттером, Фидо обнаруживает признаки, атипичные для всех собак, не являю­щихся ирландскими сеттерами. Набор уникальных персональ­ных характеристик, например его типичный «способ меня приветствовать», является атипичным для всех ирландских сеттеров, кроме Фидо. Некоторый опыт обращения с собака­ми, и в особенности с ирландскими сеттерами, конечно же, облегчит мне знакомство с Фидо; я ожидаю, что в некоторых отношениях он поведет себя, как и все собаки, в особенности ирландские сеттеры. Именно в этих пределах Фидо уже зна­ком мне, когда я впервые его встретил; мои ожидания в отно­шении его типичных признаков, образцов поведения и т.д. подтвердились его внешностью и поведением. Тем не менее, его «персональные характеристики», например, какую еду он предпочитает, новы, не известны и не знакомы мне.

Ранее мы указывали⁵¹ на то, что осведомленность и типич­ность взаимно связаны. Мы отмечали, что мир изначально воспринимается организованным в определенные типы, кото­рые, в свою очередь, относятся к атипичным сторонам типи­зированных объектов нашего опыта. Типы в той или иной сте­пени анонимны; и чем более они анонимны, тем в большей мере объекты нашего опыта воспринимаются со стороны их типичных характеристик. Но в то же время, тип становится все менее конкретен; его содержание оказывается все менее и ме­нее значимым, т.е. интерпретативно релевантным. В любом типе, таким образом, анонимность и полнота содержания вза­имосвязаны: и чем более наполнено содержание типа, тем меньше атипичных свойств у объекта восприятия, подпадаю­щего под этот тип⁵². Мы также узнали, что типизация являет­ся функцией системы интерпретативных релевантностей, ко-

280

281

торая, в свою очередь, определяется наличной темой. Быть до­статочно знакомым с темой означает, следовательно, устано­вить тип такой степени анонимности или конкретности, что­бы удовлетворять потребностям интерпретации, необходимой для определения наличной темы.

Однако всегда надо иметь в виду, что типичность относит­ся не только к уже обретенному знанию, но одновременно и к набору ожиданий, особенно протенций, присущих такому зна­нию, – а именно, типичность относится к набору ожиданий, в которых будущий опыт обнаружит те или иные типичные черты той же степени анонимности и конкретности⁵³. Эти ожидания представляют собой лишь иной способ выражения всеобщих идеализаций «И так далее, и тому подобное», а также «Я могу сделать это снова», конститутивных для естественной установ-ки⁵⁴. Так, предположим, что я накопил достаточно «знания-зна-комства»⁵⁵ об особо уникальных событиях и происшествиях, позволивших мне решить определенную проблему, а затем вернуться к теме. Мы могли бы сказать, что в этих пределах я обрел достаточное знакомство с проблемой, чтобы с нею совла­дать. Но до тех пор, пока я не разглядел типичности в атипичной уникальной конфигурации, я не могу накапливать мое обре­тенное знание в нейтральной форме для дальнейшего исполь­зования в качестве привычного достояния. Исчерпывающее зна­чение относящегося к знанию термина «осведомленность» требует, по меньшей мере, ожидания повторения типичных восприятий.

Таким образом, осведомленность как таковая и даже знание вообще (понятое как чье-то привычное и пассивное обладание предшествующим опытом) предполагает идеализации типа «И так далее, и тому подобное», а также «Я могу сделать это сно­ва». Но в данном случае эти идеализации относятся к знаком­ству с типичным в уникальном и, следовательно, атипичным в опыте, если можно так выразиться, типичность которого со­стоит, прежде всего, в ожиданиях повторения типически иден­тичного или сходного опыта⁵⁶.

Осведомленность, таким образом, обозначает возможность отнесения новых восприятий – со стороны их типичных свойств-к привычному запасу уже обретенного знания. Такое отнесение может осуществляться посредством пассивного синтеза осозна­ния⁵⁷. Объект непосредственного восприятия обнаруживает свою «тождественность», или «небольшое отличие», «сходство» или «подобие» с тем объектом, который я воспринимал в про­шлом, и, возможно, много раз. Но эта «тождественность», «сход-

ство» или «подобие» относится лишь к типичным свойствам, которые у нового объекта общи с теми, что я ранее восприни­мал. В самом деле, совершенно невозможно, чтобы я был зна­ком с объектом восприятия «от и до», потому что каждый зна­комый объект с необходимостью несет в себе открытый горизонт доселе неизвестных или незнакомых следствий и ас­пектов, которые могут быть обнаружены в будущих восприя­тиях (и которые как таковые еще более расширяют область горизонта). Все, что типически установлено в отношении объек­та нашего восприятия, отсылает к набору атипичных свойств, благодаря которым объект в его уникальности (все, что прида­ет объекту черты уникальности в данном месте и в данное вре­мя) отличается от других объектов подобного типа, а также и от себя самого, воспринятого в другом месте и в другое время. Это, по меньшей мере, справедливо в отношении сознания в естественной установке, в контексте моего преобладающего жизненного стиля в повседневном мире, в пределах которого я не интересуюсь метафизическим понятием идентичности.

В контексте повседневной жизни собор в Реймсе является «тем же самым», что и все прочие соборы на земле, а серия кар­тин Моне, запечатлевших этот собор в различное время дня и при различном освещении, относится к тому же самому зда­нию. Все эти картины изображают типичные черты этого со­бора, знакомого каждому, кто его посещал или изучал его реп­родукции по фотографии. Однако, вопреки этой знакомости и типичности и невзирая на то, что все эти картины выполнены с одной и той же позиции и в одинаковой перспективе, неко­торые черты собора на них варьируются. Игра света и тени ут­ром и после полудня различна, и это придает отличительные, атипичные и уникальные характеристики типично знакомым чертам хорошо известного фасада.

С другой стороны, любой опыт, ставший частью нашего привычного обладания (и, следовательно, знакомый) несет в себе предвосхищения того, что в принципе будущие восприя­тия обнаружат как относящиеся к тем же самым ранее воспри­нятым объектам, или, по меньшей мере, к таким же или типи­чески сходным с ними⁵⁸. В примере Карнеада вернувшийся домой человек ожидает застать свою комнату в том виде, в ка­ком он ее покинул, т.е. он ожидает попасть в абсолютно зна­комое ему окружение. Строго говоря, такое ожидание всегда в той или иной мере обманчиво, даже если никакого «нового» объекта в углу не появилось. Оно обманчиво, потому что человек

282

283

покинул комнату на рассвете, а вернулся на закате; тени ложат­ся иначе, и видимая форма каждого предмета в комнате слегка изменится. И если человек знаком с типичными характеристика­ми своей комнаты в часы предыдущих закатов, то, возвращаясь в тот самый вечер, он неизбежно обнаружит набор уникальных атипичных черт, – но, конечно, лишь в том случае, если он озабочен этими различиями. Тогда он сказал бы, что объект не имеет ожидаемых типичных черт; точнее, они слегка изменены. Говоря еще более строго, при прочих равных условиях, черты знакомых предметов не могут быть в точности такими, какими они ему знакомы, поскольку его восприятие уже знакомого является повторяющимся. Выражаясь парадоксально, то же самое восприятие не является тем же самым именно потому, что оно повторяется. Но, говоря языком повседневной жизни, для всех практических целей достаточно полагать, что человек застал знакомое окружение в том виде, в каком его оставил.

Как объяснить столь парадоксальную ситуацию? В этом пункте нашего исследования следует лишь выразить проблему в терминах трех ранее введенных категорий релевантности.

С этой точки зрения, знакомство имеет особое субъектив­ное значение, а именно, быть достаточно осведомленным об объекте восприятия для достижения поставленной цели. Сфор­мулированное подобным образом, понятие осведомленности очерчивает – для определенного субъекта в конкретной жиз­ненной ситуации – два сектора мира, который требует и, со­ответственно, не требует дальнейших исследований. Первый может требовать развития новых тематических и интерпрета-тивных релевантностей, в то время как второй уже является те­матически и интерпретативно релевантным. Но задача, постав­ленная этими предыдущими релевантностями, решена и привела к привычному знанию, по крайней мере, в отноше­нии типа воспринимаемого объекта. Он не подлежит дальней­шему исследованию (поскольку мои наличные практические цели этого не требуют), он более не проблематизируем. Будучи познан (по крайней мере, в пределах, требуемых моими практи­ческими целями), он в данных пределах не должен быть про-блематизирован и как таковой является неоспоримой данностью (taken for granted)⁵⁹, элементом нового, непроблематизирован-ного мира. Но это не означает, что он не проблематизируем в принципе. Он не проблематизирован до поры-до времени, бу­дучи достаточно определенным для актуальных на данное вре­мя целей. Однако он несет в себе внешний и внутренний гори-

зонт определяемой неопределенности. До тех пор, пока ожида­ния, свойственные уже обретенному знанию, продолжают на­полняться типичными характеристиками последующих воспри­ятий того же самого или сходных объектов, до тех пор, пока мир не выходит за пределы предвосхищенного в наличном запасе знания (т.е. осажденных (в опыте) типизаций), мы молчаливо соглашаемся с таким положением дел. Мы рассматриваем его как нечто само собой разумеющееся до последующего упоминания (т.е. пока не доказано обратное или пока обстоятельства не по­требуют пересмотра), и мы считаем знание о нем достаточно надежным. Мы, так сказать, «не заинтересованы» в деталях, атипичных как для объекта, воспринятого⁶⁰ со стороны его ти­пичных свойств, так и для класса объектов, типичным предста­вителем которого является нами рассматриваемый.

Мы только что указали, что область само собой разумеюще­гося является результатом деятельности нашего сознания, ру­ководствующегося ранее достигнутыми тематическими и ин-терпретативными релевантностями. Это, так сказать, осадок достаточного знания в форме привычного достояния. Относитель­ный вклад этих двух наборов релевантности в данное состоя­ние дел, однако, различен. Предыдущие тематические реле­вантности привели к исследованию ныне известных объектов. Они известны мне потому, что однажды были в тематическом ядре моего поля сознания, являясь темой моих проблематиза-ций, т.е. подлежащих решению проблем. В конкретном опре­делении того, что должно быть поставлено под вопрос, эти тематические релевантности определяли предел, до которого дол­жно быть проведено исследование, чтобы исчерпывающим для наличных целей образом ответить на вопрос или, иначе гово­ря, достичь удовлетворительного знакомства и знания объек­тов восприятия. В этих пределах установлена система всех воз­можных интерпретативных релевантностей, необходимых для обретения знания тематизированных объектов. Именно пре­дыдущие интерпретативные релевантности, отличные от тема­тических, привели к типизации нашего знания знакомых предметов. Наше знакомство с ними ограничено интерпрета-тивно релевантными наличной теме аспектами этих объектов восприятия. Эти аспекты рассматриваются как типичные для объекта, типично релевантного именно для решения актуаль­ных проблем. Каждый тип, таким образом, является суммой того, что в данное время интерпретативно релевантно подле­жащему интерпретации.

284

285

В. Типичность и интерпретативная релевантность

Мы вошли во внешний и внутренний горизонт интерпрети­руемого – наличную тему, – но лишь до тех пределов, до кото­рых данное исследование релевантно достижению удовлетвори­тельного знания и знакомства с нею. Привычное обладание знанием, обретенным таким образом, позволяет назвать наше знание этого объекта опытом в отношении его типа. Тип, следо­вательно, является демаркационной линией между исследованны­ми и неисследованными горизонтами наличной темы и продуктом ранее доказавшей свою достоверность⁶¹ системы интерпрета-тивных релевантностей.

Черезвычайно важно понять, как система интерпретатив-ных релевантностей функционально зависит от системы тема­тических релевантностей. С одной стороны, ясно, что не су­ществует интерпретативной релевантности как таковой, интерпретативная релевантность всегда относится к данной теме. И соответственно, не существует типа как такового, типы всегда относятся к определенным проблемам, несут в себе, так сказать, «предписание», относящееся к определенной наличной теме, для интерпретации которой они созданы. Фундаментальная важность подобной характеристики типов, особенно для методологии социальных наук, прояснится в ходе нашего дальнейшего исследования⁶².

Э. Гуссерль уже показал в важном разделе своей работы «Опыт и суждение»⁶³ , что мир изначально известен в допредика-тивном опыте человека в естественной установке как мир типич­ного. В естественной установке, к примеру, я воспринимаю объекты не в той или иной конфигурации, гештальте, протяжен­ности, цвете и т.д., но изначально как горы, деревья, животные, птицы, собаки, приятели и т.д. Он ясно, хотя и в сжатой форме, показал, что даже в допредикативной сфере существует различие между тем, воспринимаю ли я конкретный объект как животное, млекопитающее, собаку, ирландского сеттера или как «мою со­баку Фидо». Распознавая животное как ирландского сеттера, я уже заинтересован во всех свойствах, типичных для этой породы, – свойствах, не являющихся типичными для других собак, таких, как борзые и пудели. Я воспринимаю как неоспоримую дан­ность, что ирландские сеттеры, борзые, пудели и т.д. имеют на­бор общих свойств и образцов поведения, характеризующих со­бак как биологический вид и делающих каждого его члена

отличным от прочих млекопитающих, например котов. Говорить о Фидо как о млекопитающем – значит говорить о том, что я интересуюсь типичными свойствами и образцами поведения, общими для всех пород собак, котов и многих других животных – то, что они рождают детенышей, выкармливают их молоком и т.д.

Г. Интерес и мотивационная релевантность

Но что в данном случае означает «интерес»? Очевидно, он от­носится к системе мотивационных релевантностей, побужда­ющих меня сделать определенный аспект проблемного объекта темой исследования или предметом беспокойства. И в этом смысле интерес является набором мотивационных релевантнос-тей, руководящих избирательной деятельностью моего разума. Эти релевантности могут быть как действующими, когда я об­ращаюсь ко «внутренней теме», так и выступать осаждением релевантностей, ранее бывших действующими, а ныне нейт­ральными, существующими в форме привычного обладания присущего мне запаса знания. В этом случае нейтрализован­ные (т.е. бывшие действующими ранее. – Н.С.) мотивацион-ные релевантности являются, так сказать, неявными, но при определенных обстоятельствах они могут быть актуализирова­ны в любой момент (как определенные моей биографической ситуацией в любой момент моей жизни). И еще два использу­емых здесь термина все еще не вполне прояснены.

1. Мы использовали термин «внутренняя тема», описывая возникающий в мотивационных релевантностях интерес: яв­ляются ли навязанные релевантности также мотивационно де­терминированными? На данной стадии исследования на этот вопрос нельзя дать исчерпывающего ответа. Однако, предвос­хищая будущие результаты, мы можем сказать, что навязанные релевантности всех типов действительно связаны с интересом (неважно, возникающим в действующих или «дремлющих» ре-левантностях). Но, как мы увидим далее, навязанные релеван­тности являются производными от внутренних; они являются, так сказать, релевантностями второго порядка.

2. Мы также говорили о наличных обстоятельствах как детер­минированных биографической ситуацией в каждый данный момент времени. И нам следует посвятить некоторые из своих последующих рассуждений прояснению этого вопроса. Сейчас же достаточно заметить, что в любой момент жизни сознание

286

287

сфокусировано на определенном секторе мира, определяемо­го тотальной суммой мотивационных релевантностей всех ви­дов – мы можем назвать его моей «заботой» или «интересом». Мотивационные релевантности, как нам известно, бывают двух видов. С одной стороны, существует тип релевантностей-для, организованных в определенную иерархию и связанных (если не интегрированных) друг с другом в то, что обычно на­зывают «планом»: план мышления и действия, работы и досу­га, план на час, на неделю и т.д. Все эти планы, в свою оче­редь, взаимосвязаны (но не обязательно интегрированы) во всеобщий, генеральный план – план жизни. Эти мотивации-для, однако, основаны на наборе подлинных мотивов-для, осажденных в биографически детерминированной ситуации человека в каждый отдельный момент времени. Психологи располагают различными названиями для такого набора моти-вов-для: установки, черты личности и даже характер. Мы предпочитаем термин «мотивационные релевантности», имея в виду, что этот термин охватывает множество различных, но взаимосвязанных характеристик.