Глава 7 Биографическая ситуация178

В предыдущих главах мы представили в очень грубой и эскиз­ной форме обзор определенных структурных организаций на­шего запаса подручного знания и взаимоотношение между различными системами релевантности, заключенными в поня­тии знакомства. Обсуждая эти вопросы, мы часто имели воз­можность ссылаться на биографически детерминированную ситуацию человека в мире, – однако без точного указания на то, что означает этот термин.

А. Структурирование по ориентации: «рамка соотнесения» (Frame of Reference), [Urarche Erde^*]

В каждый момент своей сознательной жизни я нахожусь в мире, и мое положение в нем – во времени, пространстве, природе и, как мы обсудим далее, как человека среди людей – то, каким оно мне представляется, – я называю моей ситуацией в мире. Следовательно, я всегда нахожусь, как любят выражаться фран­цузские экзистенциалисты, «в ситуации»¹⁷⁹. Но эта ситуация имеет свою историю, и ее определенные элементы являются исключительно событиями моей биографии. Любая ситуация соотносится с предшествующей, из которой она развилась. К

* Изначальная основа (нем.).

370

371

биографически детерминированным элементам ситуации при­надлежит, среди прочего, мой запас наличного знания вместе с убеждениями, мнениями, верованиями всех степеней прав­доподобия, относящихся к непроблематизированному миру. Он также включает мои системы тематической, интерпрета-тивной и мотивационной релевантностей, мои насущные ин­тересы и систему планов, которая отбирает из неопределенно­го поля непроблематизированного мира те элементы, которые требуют более точного определения, и, следовательно, пробле­матичны. Более того, к биографически детерминированным элементам моей ситуации принадлежит специфическая струк­тура и генезис моего запаса наличного знания, который, ко­нечно же, во многих отношениях является уникальным и единственным. Частично эта уникальность складывается из того, что я знаю, с присущей этому знанию конфигурацией ре-левантностей, степеней ясности, отчетливости и чистоты, рав­но как и того, что, как я полагаю, является достоверным, ве­роятным, возможным, правдоподобным. Возможно, однако, что все эти структурные элементы моего знания я разделяю с другими. Но я не разделяю с другими особый порядок во вре­мени, в котором я приобретал это знание, интенсивность его восприятия – словом, историю моей сознательной жизни. В той мере, в какой мои существенно актуальные восприятия (которые не передаваемы) и события моей внутренней жизни (воображение, фантазия, сны) формируют часть этой истории, они также включаются в биографически детерминированные элементы этой ситуации.

Более того, набор моих привычек (включая реакции, навы­ки, способности, дарования, равно как и способность действо­вать, сила) принадлежит к биографически детерминирован­ным элементам ситуации. Действовать означает здесь не только приводить в движение объекты внешнего мира, произ­водить в нем изменение с помощью телесных движений, пря­мо или опосредованно (используя инструменты), и не только возможность выполнять кинэстетические движения, но также и умственную деятельность, – такую, как размышление над проблемой, жизнь в воображаемом мире и т.д.

И здесь мы должны предвосхитить возможное возражение. Можно допустить, что все события моей внутренней жизни со-конституируют то, чем я на самом деле являюсь, а именно, что я есть и знаю себя таким-то и таким-то, а не иным. Мож­но было бы, однако, возразить, что неправильно включать

сюда те элементы биографически детерминированной ситуа­ции, посредством которых эта ситуация определяется как от­носящаяся к моему положению в мире, тогда как мои сны и фантазии, например, не относятся к этому миру. Ответом на это возражение является то, что все зависит от того, какой смысл мы придаем термину «мир». Наш воображаемый оппо­нент, очевидно, склонен ограничить значение этого термина миром природы, окружающим человека, и в этом смысле неко­торые события моей внутренней жизни, конечно, не относятся к окружающему миру и моей ситуации в нем. Однако нам ка­жется, что ограничить значение этого термина исключитель­но окружающим миром, т.е. Природой в предельно широком смысле (включая не только физический, но и социально-куль­турный универсум), было бы ограничением, затрудняющим наши дальнейшие усилия.

Предвосхищая последующее обсуждение, позвольте приве­сти один пример: именно из нашей биографически детерми­нированной ситуации мы черпаем с помощью фантазии тот или иной способ будущего поведения, который может быть, а может и не быть трансформирован в проект (с возможностью последующего осуществления в этом мире и который, следо­вательно, как таковой может даже и не относиться к окружа­ющему миру). Мы не хотим исключать приложения такого по­нимания структуры биографически детерминированной ситуации к событиям внутренней жизни вышеозначенного типа. Мир, следовательно, является не только природой (т.е. окружающим миром), но и сферой любых интенциональных объектов нашего опыта.

Вопреки этому терминологическому прояснению, мы хо­тим начать с анализа ситуации человека в окружающем мире природы; и мы даже ограничим наше исследование в этой гла­ве природой в смысле физического универсума, в то время как обсуждение нашей ситуации в обществе и культуре мы отло­жим до последующих глав¹⁸⁰.

Я нахожусь, следовательно, в центре окружающего мира, и в каждый момент моей сознательной жизни я обнаруживаю, что этот мир изначально структурирован особым образом. Чтобы понять это структурирование, мы должны забыть то, чему нас учит наука о структуре Природы; мы должны поста­раться дать как можно более правильное описание того, как природа наивно воспринимается человеческим существом, не принимая во внимание различных схем интерпретаций, идеа-

372

373

лизаций и обобщений, развитых наукой, и особенно совре­менным естествознанием. Это может привести нас к опреде­ленным утверждениям, которые, на первый взгляд, могут по­казаться самоочевидными, или трюизмами. Но поскольку нашей целью является описание природы как непосредствен­ной данности, это как раз то самое ядро нашего восприятия природы, которое мы полагаем самоочевидным и не заслужи­вающим проблематизации. Проиллюстрируем то, что мы име­ем в виду: описывая структуру природы в том виде, как она представляется человеку, наивно живущему в своем окруже­нии, мы должны забыть учение Коперника и его последующее развитие в современной астрономии. Естественной системой референции человека, непоколебимым краеугольным камнем, на котором и в отношении которого интерпретируются все возможные движения, является поверхность земли – «изна­чальная опора» (Urarche), как назвал ее Э. Гуссерль¹⁸¹. В наи­вном восприятии человека не кажется, что солнце «встает» на востоке и «заходит» на западе, – так оно и есть. Давайте пред­ставим, говорит Э. Гуссерль, как ребенок, родившийся на ко­рабле, движущемся вдоль побережья, интерпретировал бы свои впечатления движущейся береговой линии. Для этого «шкиперского ребенка» палуба корабля, на котором он родил­ся и движется, является единственным «неподвижным» осно­ванием и рамкой соотнесения для интерпретации всех воз­можных движений. Для него не корабль скользит вдоль неподвижной береговой линии, а береговая линия движется по отношению к неподвижной палубе. Поверхность земли явля­ется для нас «изначальной опорой», на которой мы, «шкипер­ские дети», родились и которую только и знаем как неподвиж­ную поверхность, по отношению к которой совершаются не только наши передвижения, а также передвижения других лю­дей и животных, но вокруг которой также вращаются солнце и звезды. Если правда, как говорит Коперник, что движение солнца лишь видимость, что причиной смены дня и ночи яв­ляется вращение земли вокруг своей оси, мы, живущие наивно в окружающей природе, не интересуемся этим фактом. Он не является для нас релевантным (а именно, интерпретативно релевантным) до тех пор, пока мы тематически имеем дело с миром как непосредственной данностью. До создания теории Коперника всеми считалось само собой разумеющимся, что солнце встает над горами, пребывает в зените днем, а вечером садится в море; и это движение солнца вокруг земли до сих

пор считается само собой разумеющимся теми человеческими существами, которые никогда не слышали о теории Коперни­ка: детьми, первобытными людьми и т.д. Принимается как данность и не проблематизируется, что есть времена года, что жизнь растений на поверхности земли проходит жизненные циклы в соответствии с временами года, и т.д. И с этой точки зрения, скажем, для земледельца, несущественно (т.е. темати­чески, интерпретативно и мотивационно нерелевантно), про­исходят ли сезонные циклы благодаря обращению планеты Земля вокруг солнца или по вмешательству бога. Коперник поставил под вопрос то, что до тех пор казалось непроблема-тизированным. Его система тематических релевантностей была существенно отличной от той, что свойственна земле­дельцу или человеку, наивно живущему в окружающей приро­де. В его биографически детерминированной ситуации оказа­лось мотивационно релевантным посвятить себя этой особой теме: изучению движения небесных тел. Таким образом, кон­ституированная система тематических релевантностей приве­ла его к хорошо обоснованному убеждению, что считавшаяся само собой разумеющейся со времен Птолемея система интер-претативных релевантностей должна быть проблематизирова-на и заменена более совместимой с данной темой и т.д. Коро­че говоря, я должен заинтересоваться астрономическими темами для того, чтобы рассматривать теорию Коперника как релевантную. Но, интересуясь астрономией или какой-либо другой отраслью науки, я ставлю под вопрос то, что казалось непроблематизированным и считалось само собой разумею­щимся человеком, наивно живущим в окружающем мире.

Б. Мое собственное тело: обжитое пространство (йspace vйcu)

Тем не менее, и для меня, одного из тех, кто живет в мире как в не подлежащей сомнению непосредственной данности, этот мир также имеет специфическую структуру, которая тоже вос­принимается как неоспоримая данность. Прежде всего, в мире существует один привилегированный объект, который присут­ствует, если не аппрезентируем¹⁸², в каждый момент моей со­знательной жизни, а именно, мое собственное тело¹⁸³. Это, так сказать, «носильщик» моих органов чувств, на него воздей­ствуют другие объекты, и, следовательно, оно занимает приви­легированное положение. Это «средство» моих движений и

374

375

передвижений, «инструмент», посредством которого я могу воздействовать на внешний мир и изменять его, воздействуя на другие объекты, и в этом отношении оно опять же являет­ся привилегированным. Однако способ высказываться о моем теле как «носильщике», «средстве» и «инструменте» опасен и оп­рометчив. Я и есть мое тело и его чувственные восприятия, я и есть моя рука, хватающая те или иные объекты. Мое тело яв­ляется формой манифестации моей личности во внешнем мире. Все это было тщательно и блестяще проанализировано Сартром и Мерло-Понти, которые продолжили усилия А. Берг­сона, Э. Гуссерля, М. Шелера и М. Хайдеггера¹⁸⁴. В наши на­мерения не входит давать обзор их открытий или осуществлять обстоятельное феноменологическое описание восприятия на­шего собственного тела. Мы лишь хотим сделать несколько ремарок, касающихся структурирования непроблематизируе-мого мира, основанных на этом важнейшем восприятии.

Начнем с того факта, что для каждого из нас его собственное тело и его привычное функционирование является непосред­ственной данностью его непроблематизируемого восприятия. Мы умышленно говорим о «привычном», а не «нормальном» функционировании. Если я глух или слеп, то определенные измерения этого мира, доступные другим, не доступны мне. Я могу узнать у других, что такое звуки или цвета; однако если я слеп и глух, звуки и цвета не являются элементами моего не-проблематизированного мира как непосредственной данности. Если я парализован, я могу видеть и считать само собой разу­меющимся, что другие люди свободно двигаются, но воспри­ятие передвижения (а именно, способность двигаться с места на место) не принадлежит к миру как непосредственной дан­ности, хотя я и могу воспринимать способность передвиже­ния, если, к примеру, моя инвалидная коляска может двигать­ся. Как упоминалось выше, в данной главе мы сознательно (хотя и искусственно) ограничились анализом мира как непос­редственной данности в том его виде, как он представляется изолированному индивиду, и, следовательно, мы должны вер­нуться к существованию других и их непроблематизированно-му миру. Точнее, слепой знает, что мир как непосредственная данность имеет свойства, недоступные ему, и он даже может принять без вопрошания то, что узнал от них об их восприя­тиях этого мира. Но в его собственном восприятии мира нет ни цветов, ни зрительных перспектив и т.д., которые он мог бы считать непосредственной данностью. Во имя простоты мы

не рассматриваем в данном параграфе случай с человеком, об­ремененным физическими или умственными недостатками.

Мое тело, говорит Мерло-Понти, подводя итоги своего анализа его пространственного измерения¹⁸⁵, не является для меня фрагментом пространства; напротив, пространство вооб­ще не существует для меня, если у меня нет тела. Пространство, воспринимаемое посредством тела, является, прежде всего, про­странством ориентации. Мое тело является, так сказать, нулевой точкой отсчета системы координат, с помощью которой я организую окружающие меня объекты как находящиеся справа и слева, спереди и сзади, ниже и выше. То, где я нахожусь, т.е. место моего тела во внешнем пространстве, является Здесь; все остальное – Там. С позиции Здесь вещи оказываются на опре­деленном расстоянии и в определенной перспективе, они оп­ределенным образом упорядочены, некоторые из них поверну­ты ко мне лишь одной стороной, в то время как их другие стороны скрыты; некоторые вещи помещены перед другими или на них, покрывая последние целиком или частично. Про­странство ориентации имеет свои измерения: вещи имеют длину, ширину и глубину. Все восприятия этого пространства несут открытые горизонты разнообразия и постоянства: разно­образия потому, что с помощью кинэстетических движений моих глаз или поворотов я могу изменять все перспективы и даже схему ориентации (то, что раньше было левым, стало правым, и т.д.); постоянства потому, что, по меньшей мере, в принципе я могу восстановить мою прежнюю позицию и вер­нуть прежние кинэстетические движения для того, чтобы най­ти прежние вещи там же и так же организованными. Во-вто­рых, пространство, воспринимаемое через посредство моего тела, является пространством «обжитым» («lived through» или йspase vйcu, как назвал его Мерло-Понти); т.е. это открытое поле моих возможных передвижений. Я могу двигаться в этом про­странстве, трансформировать мое прежнее Там в Здесь, глядя из которого то, что раньше было Здесь, оказывается Там. По­средством моих движений центр системы координат, с помо­щью которой я организую пространственные объекты, сдвига­ется; расстояния, углы зрения и перспективы изменяются. То, что ранее было удаленным и казалось небольшим, сейчас об­ретает внушительные размеры, в то время как то, что ранее было рядом, а теперь удалено, кажется, теряет свои размеры. Ранее скрытые или поглощенные другими стороны вещей или объектов становятся видимыми и наоборот, когда я поворачи-

376

377

ваюсь. Тем не менее, кажущиеся изменения в размерах и но­вые перспективы не заставляют меня полагать, что теперь я воспринимаю другие объекты: они воспринимаются в опыте как те же самые, но кажущиеся теперь «видимыми с иной точ­ки зрения», «под другим углом». На языке, используемом в предыдущих главах, это означает: мои передвижения не изме­няют тематических релевантностей, связанных с воспринима­емыми объектами; это те же самые объекты, но интерпретиру­емые иначе. Строго говоря, мы не можем сказать, что система интерпретативных релевантностей претерпела сдвиг вследствие моих передвижений. Я лишь снабдил ее дополнительными интерпретативными релевантностями, которые подразумева­лись изначальной системой, а теперь стали явными. То же вер­но и в отношении системы тематических релевантностей: при изменении угла зрения, когда я поворачиваюсь, главная тема сохраняется, но то, что ранее было лишь подразумеваемой те­матической релевантностью, теперь становится явной.