§ 13. Конспирирующая функция метафор (метафора и тайна)

Конспирирующей называется функция метафоры, используемой для засекречивания смысла. Не каждый мета­форический шифр дает основание говорить о конспирации смысла. Велика роль метафоры в создании эзопова языка, но в литературном произведении уместнее вести речь о метафорическом кодировании, нежели о конспирации смысла. <…> Приведем небольшой отрывок из повести Л.Н. Тол­стого “Хаджи Мурат”.

“Хорошего ничего нет, — заговорил старик. — Только и нового, что все зайцы совещаются, как им орлов прогнать. А орлы все рвут то одного, то другого. На прошлой неделе русские собаки у Мичицких сено сожгли, раздерись их ли­цо, — злобно прохрипел старик”.

Разница между кодирующей и конспирирующей функ­цией касается степени засекреченности образа. Писатель добивается, чтобы эзопов язык был понят, схвачен, интер­претирован, рассекречен читателями, поэтому метафорику заглавий мы рассматриваем как код, а не как конспирацию смысла. Для игровой конспирации издавна используется великолепная фольклорная форма — загадки. Степень за­секреченности образа в народных загадках чрезвычайно вы­сока.

Сплетен липовый куст. Ночью отперт, днем заперт.

Дарья и Марья глядятся, век не сойдутся.

На кургане-варгане стоит курочка с серьгами.

Не зная отгадок, не так-то просто определить, что здесь метафорически представлены такие предметы, как лапти, пол и потолок, овес. <…>

Конспиративная функция метафор издавна использо­валась в языке арго. Д.С. Лихачев, специально изучавший в 30-е гг. воровской жаргон, писал, что в арготизмах прогля­дывало желание скрыться, стремление зашифровать свой мир непонятным магическим словом.

“Вот в гостинице завертелись “химики”. Началась кар­тежная игра: “гадалки”, “пулеметы”, “библия”, “колотуш­ки”, “альянцы”, “сонники”, “стирки” — как только карты не называли” (В. Астафьев. Печальный детектив).

“Из всех способов семантического словотворчества арго предпочитает метафорический способ…Очевидно, с помощью неожиданности переноса и достигается та “непонятность”, которая нужна арготируюшим для переговоров при посторонних” (Бондалетов, 1980).

Непредсказуемость метафор объясняет широкое их ис­пользование в условных языках: “хрящ” — груздь, “под­пруга” — кушак, “сандалии” — сапоги, “пылюха” — мука. Конспирирующая функция метафор в арго возможна пото­му, что метафорика сочетается с другими способами лингвомаскировки. Это использование заимствованного корня (“де­кан” — десять), подмена аффикса (“куреха” — курица), вставка звука (“нашлево” — налево), изменение частеречной принадлежности (“веселый” — базар), метонимический и функциональный перенос значений (“аршин” — купец, “сандалии” — сапоги). В окружении всех этих шифровок конспирирующие свойства метафоры усиливаются, непредсказуемость их увеличивается. Разумеется, когда знаешь, что “академия” значит тюрьма, конспиративные свойства метафоры вызывают сомнения, тем более что столь образ­ные и оригинальные метафоры прочно оседают в памяти и не требуют повторных разъяснений. Проверить, пронаблю­дать, испытать конспиративные свойства метафор можно на лексике, незнакомой слушателям. Студентам пединститута (100 чел., факультет педагогики и методики начального обу­чения) было предложено определить значение слова в языке арго из пяти представленных значений (правильные ответы выделены курсивом):

Клюка — рука (31), кочерга (48), нога (11), швабра (4), буква (6). Соломы — половики (34), хворост (10), волосы (43), карты (6), ноги (7). Хруст — снег (45), рубль (13), кость (19), печенье (6), огурец (17). Сапер — свинья (7), лопата (32), крот (23), могильщик (23), жук (15). Стре­лец — камень (12), лук (64), огурец (7), сигарета (10), иг­ла (7). Стрельба — зерна (10), град (44), кашель (11), картошка (2), городки (33). Лопух — ухо (52), сапог (3), картуз (30), блин (12), облако (3). Домовой — хозяин (68), таракан (14), печь (5), мельник (5), кот (8). Укроп — воло­сы (9), крестьянин (27), горожанин (8), паутина (12), духи (44). Костер — солнце (31), жар (51), село (3), кипяток (8), город (7).

Расположим теперь эти слова по степени их предсказуе­мости: соломы (волосы) — 43%, клюка (рука) — 31%, укроп (крестьянин) — 27%, хруст (рубль) — 13%, стрелец (огурец) — 7%, сапер (свинья) — 7%, костер (город) — 7%, домовой (мельник) — 5%, лопух (сапог) — 3%, стрель­ба (картошка) — 2%. Метафора была неплохо угадана лишь в трех словах из десяти, в остальных случаях она практи­чески не прочитывалась. Полагаем, что этому мешали слово­образовательные и сочетательные ассоциации: стрелы лука — лук “стрелец”, хруст снега, окропить духами, хозяин дома. Чтобы исключить влияние этих связей и приблизить участ­ников эксперимента к правильному решению, на втором эта­пе эксперимента испытуемым, по-прежнему не знавшим пра­вильных ответов, было предложено найти значение слова-метафоры в арго из пяти, теперь уже тематически связан­ных значений. Результаты распределились следующим обра­зом:

Клюка — рука (45), нога (33), нос (4), язык (5), клю­чица (13). Соломы — плечи (8), уши (1), руки (6), ноги (13), волосы (72). Хруст — грош (16), гривенник (4), рубль (48), купюра в 5 р. (6), в 25р. (26). Сапер — крот (59), сом (3,). свинья (18), медведь (4), жук (16). Стрелец — лук (62), огурец, (20), перец (11), подсолнух (4), арбуз (3). Стрель­ба — горох (64), картошка (8), зерна (11), яблоки (6), соль (11). Лопух — портянка (21), одеяло (11), сапог (11), кар­туз (55), шарф (2). Домовой — хозяин (67), приказчик (6), сторож (16), сапожник (0), мельник (11). Укроп — крестья­нин (57), горожанин (11), мещанин (4), ремесленник (6), хуторянин (21). Костер — город (28), село (10), поселок (5), пристанище (41), хутор (16).

Мы наблюдаем явное увеличение предсказуемости зна­чений: в слове соломы с 43 до 72, хруст с. 13 до 48, стрелец с 7 до 20, укроп с 27 до 57. Однако это увеличение, во-первых, является относительным, во-вторых, не покрыва­ет всех слов, не дает возможности говорить о прогнозируемости значения даже в пределах тематического ряда. В обо­их списках обращает на себя внимание почти полное отсут­ствие нулей, что подтверждает выдвинутое Ю.Н. Карауловым “правило шести шагов”, когда испытуемые могут “на­тянуть” слово едва ли не на любое предложенное им значе­ние.

На третьем этапе эксперимента участникам было пред­ложено определить значения, данные в арго пяти именам собственным. Предполагалось, что родовая принадлежность слов будет отчасти диктовать, подсказывать их переносные значения.

Имя	Значение
	“кар­тошка”	“хлеб”	“ки­сель”	“каша”	“огурец”
Андрей Фекла Лукерья Тимофей Сергей	7 33 32 12 17	36 6 9 20 28	15 8 19 45 11	3 49 35 10 2	39 4 5 13 42

Это задание было построено несколько иначе, чем пре­дыдущие. Пяти именам соответствовало пять значений. Ис­пытуемые должны были угадать значение имени в арго. Процент попаданий здесь несколько выше, отчасти это объ­ясняется явлением фоносимволизма: Сергей — огурец. Боль­шинство испытуемых чутко уловили родовые соответствия: Андрей — это либо хлеб, либо огурец,, но не картошка и не каша. Впрочем, в подобных экспериментах нельзя учиты­вать только большинство ответов. Любопытно другое: 7 из 100 испытуемых прочертили связь: Андрей — картошка, 8 из 100: Фекла — кисель, 19 из 100: Лукерья — кисель, 12 из 100: Тимофей — картошка.

Все три теста позволили установить, что метафоричес­кая конспирация предмета оказывается весьма надежной, несмотря на кажущуюся прозрачность, хрустальность мета­форы.

<…>Причины такого проникновения жаргонизмов и арготизмов в повседневную речь достаточно глубокие. “...В резуль­тате ускоренного процесса вытряхивания смысла из ключе­вых слов и оборотов, опустошения высокой языковой сфе­ры, противоположный механизм с неумолимостью заставил носителя языка спуститься в низкую заповедную сферу... Сокращение языковой свободы и пустосвятство в больших сообществах стало компенсироваться в микрогруппах язы­ковой разнузданностью...” (Гусейнов, 1989). И тем не менее при необходимости метафора и сейчас успешно вы­полняет свою конспирирующую функцию, например в язы­ке хиппи: “Наркотики — тема, требующая зашифрованности в телефонных разговорах или разговорах при посторон­них слушателях, поэтому простым употреблением англициз­мов здесь не обойдешься... Колоться можно и пенициллином, а “двигаться” — понятно чем. Таким образом, “машина” или “баян” — это не просто шприц, а шприц для определенных целей” (Мазурова, Радзиховский, 1991).