§ 6. Жанрообразующая функция метафор (метафора и жанр)

Жанрообразующими можно назвать такие свойства ме­тафоры, которые участвуют в создании определенного жан­ра <…>.

Польский исследователь С. Гайда считает, что между жанровостью и стилем существуют непосредственные связи. Действительно, для загадок и пословиц, од и мадригалов, лирических стихотворений и афористических миниатюр метафора почти обязательна. Аристотель называл загадку хорошо составленной метафорой. Ср.: Шуба нова, на подоле дыра (прорубь). Около кола золотая голова (подсолнух).

Жанрообязательность метафоры в загадках можно доказывать и на материале детского художественного творчества, загадок, придуманных детьми: Стоят два зеленых берега, а между ними не перебраться (берега реки). Рыжие звери под землей живут, землю ногами бьют (землетрясение).

Столь же обязательна метафора в составе пословиц.

Жанрообразующие свойства обнаруживают метафоры в народной примете, которая нередко воспринимается как метафора ситуации. Встретить человека с пустыми ведрами – к неудаче, к пустой дороге. Наоборот, налить чаю гостю по самый край чашки – к полной жизни. Сесть за угол стола – семь лет замуж не выйдешь. Разбить зеркало – к потере близкого человека.

Метафора в поговорке, как правило, на вторых ролях, она создает элемент наигрыша, балагурства, но при этом подчинена требованиям ритма и рифмы и обусловлена ими. Тот же вывод можно сделать о колыбельных песнях, жанрообязательным компонентом которых являются, скорее, олицетворения, нежели метафоры <…>.

Наконец, существуют жанры, чуждые метафорике, говорящие подчеркнуто прямыми смыслами. Это детские страшилки, черный юмор, стихи, созданные с целью испугать собеседника. Жанрообязательным признаком таких стихов является прием умолчания, провал текста.

Жанрообразующая функция метафор просвечивает и через материал других параграфов: этическую функцию метафоры наблюдаем в проповеди, объяснительную — в научно-популярной статье, аутосуггестивную — в молитве. Эти и другие функции метафор наслаиваются на жанрообразующую её природу.

§ 7. Эвристическая функция метафор (метафора в научных открытиях)

Употребление метафор в научных текстах дает возмож­ность изучить эвристическую, или поисковую, функцию метафоры <…>.

Научный стиль речи не только не чужд образным вкрап­лениям, но сам поиск гипотезы подчас начинается с художе­ственного сравнения, образа. “В теории, — пишет Ю.И. Кулаков, — невозможно каждый раз прибегать к опыту. Развитое чувство прекрасного помогает выделить в теории то, что шероховато, что чуждо природе” (Знание — сила. 1992. № 1).

Проблему “эвристика метафор” можно решать на конк­ретном материале метафор-терминов, как это делают С.С.Гусев, В.В.Налимов. Действительно, рождение термина начинается с метафоры: мантия земли, загар пустыни, пушис­тые множества. Однако эвристичность метафоры кроется в ее гносеологической природе. Метафора лежит в основе мышления, и эту мысль подтверждают современ­ные философские исследования. Приведем интересные цитаты из статьи Н. С. Автономовой “Метафорика и понимание”.

“...Именно метафорический перенос — как чувственно выполненная ипостась аналогии — выступает в качестве главного механизма понимания на всех его уровнях. Вполне понятно, что метафора в таком ее истолковании не есть явление чисто языковое и даже прежде всего им не являет­ся, хотя, конечно, лишь в языке могут быть зафиксированы развитые формы метафорического переноса как механизма понимания… затем происхо­дит процесс, который можно назвать процессом стирания этой изначальной компоненты, выветривания чувственного образа и кристаллизации понятия, хотя идеепорождающая и системопорождающая функция разума — понимание — всегда осуществлялась и осуществляется лишь в образной форме. Таким образом, метафорический перенос лежит и в основе первичного понимания, изначального схватывания целостности, и в основе построения систем более высоких уровней. ... Тем самым филологические категории — образ, метафоры и др. — обнаруживают свою гораздо большую, нежели ранее предполагалось, роль в исследовании возмож­ностей и функционирования человеческого сознания”.

В цитируемой работе нет конкретных аргументов в под­держку столь радикальной точки зрения и ... есть аргументы, если проанализировать сам язык работы. При всей повышенной теоретичности приведенных отрывков (это резю­ме, выводное знание) даже в них не обошлось без метафор: механизм понимания, выветривание образа, стирание ком­поненты, кристаллизация понятия.

Великолепную иллюстрацию эвристической функции ме­тафор найдем в статье А.П.Огурцова “Герменевтика и есте­ственные науки”, где изучается судьба метафоры “книга природы” и роль этой метафоры в развитии естественных наук. “Известно, что Демокрит сопоставлял буквы алфавита с атомами и по образу написания букв мыслил различение атомов по повороту, положению и форме. ... Плотин сравни­вал звезды с буквами, с помощью которых все написано на небе и которые обладают движением. Наблюдение за звез­дами он уподобляет чтению букв алфавита природы, кото­рые обнаруживают порядок и регулярность. ... М. Монтень, называя книжную мудрость жалкой, противопоставляет ей знание о природе... Ч. Ляйэлль хотел понять “символический язык, на котором написана автобиография земли” (едини­цей измерения языка является слово, а единицей измере­ния флоры и фауны — вид). Метафорой “книга природы” пользовались Эпикур и Лукреций, Августин и Николай Кузанский, Галилей и Бойль. Отвечая на вопрос: почему эта метафора становится неэвристичной, А. П. Огурцов не соглашается с Гете, писав­шим по этому поводу, что книга перестала быть чем-то свя­щенным. По мысли А.П. Огурцова, “произошла объектива­ция семантико-семиотических структур”, однако и такое объяснение представляется нам неверным, поскольку процесс объективации означал бы сокращение всех метафор, а не только старинных. Думается, что ни од­на метафора не может обладать пожизненной эвристичностыо, вечно эвристическими свойствами, и всеобщность, всеохватность метафоры оборачивается со временем ее традицион­ностью, привычностью. Метафоры могут служить прекрасными методологическими опорами, позволяющими ориентиро­ваться в диалектике известного — неизвестного. Если рань­ше такой метафорической опорой была “книга, которую мы еще только начали читать”, то теперь чаще прибегают к метафоре “айсберг, семь восьмых которого скрыто от наших глаз” или к метафоре “черный ящик” (знаем процессы на входе и выходе и не знаем процессов внутри).

Как обычная метафора приобретает методологические, суперпознавательные свойства, интересно проиллюстрирова­ли в книге “Метафоры, которыми мы живем” Дж. Лакофф и М. Джонсон. Они привели пример наведения исключитель­но удачной метафоры, основанной на английском выраже­нии solution of the problem — “разрешение проблемы”. Вот что рассказано об этом в статье А. Баранова и Ю. Караулова: “...В одном из значений слово solution связано со смыс­лом “растворение”, и некий иранский студент, не очень хо­рошо владеющий английским языком, воспринял это выра­жение как исключительно продуктивную метафору, навевающую образ большого сосуда с дымящейся жидкостью, в которой плавают проблемы в растворенном и нерастворенном виде. В таком метафорическом мире окончательное решение проблемы просто невозможно: цель принимающего решение может заключаться лишь в том, чтобы подобрать такие “реактивы”, которые растворят данную проблему, но не приведут к “выпадению в осадок” еще более сложных проблем. Этим примером исследователи иллюстрируют важ­нейшее свойство метафоры как средства речевого воздействия — ее способность влиять на процесс принятия реше­ний”.