1710 Год. Декабря 12 «Записка» курьера Константина Дмитриева

А по отпуску де его присылал к нему, послу, будучи в Цареграде мултянский посланец человека своего тайно дважды. Первое, с таким известием, что турки конечно с царским величеством мир разорвали. А в другоряд тот же посланец присылал во осторожность объявить, что везирь ныне будет зимовать в городе Бабе и хочет де он, везирь, его, посла, призвать к себе, якобы з доброжеланием, и объявить ему, послу, бутто салтан мирное состояние с царским величеством ненарушимо содержит. А ежели он, посол, станет ево, везиря, спрашивать, что, когда мир без нарушения содержитца, то для чего войска отправлены и почто он, везирь, идет в Бендерь зимовать, и везирь де намерился ему, послу, ответ таков учинить, что войска их посылаются к Бендерю для провожания короля швецкого, а он, везирь, зимовать станет в Бабе ради охранения турских границ и чтоб татар, которые станут провожать шведа, кто не побил. И такому де вымышленному их объявлению он, господин посол, не верил, потому что то все от турков обманом происходит и конечно де у турков положено иметь с царским величеством война. Токмо он, посол, по отъезд ево, Констянтинов, ис Царяграда у него, везиря не был. А как де он, Констянтин, в Царяграде был и о разглашении той войны от турков и от греков слышал же. И Барков де брат Лука о том ему сказывал имянно. И, написав он с ним, Констянтином, к брату своему Николаю Барке писмо, хотел было отдать ему, убоялся, чтоб турки в дороге не осмотрели у него, курьера, писем ево, за что они, турки, могут ево, Барка, смерти предать. И для того он писма с ним никакова не послал. Да и господина де Саввы Рагузинского корреспондент жид и арцыбискуп итталианской, отдав ему писма свои за таким же страхом как и Барка, отобрали оные от него, куриера, попрежнему к себе. А в бытность де ево, Констянтинову, в Цареграде турки о той войне публично объявили всем и было у них о том молебство и на знак военнаго случая выставляли турки знак свой воинский, имянуемый туй. И после Дмитриево дни вскоре раздавали турки денежное жалованье анатолийским и румелским и дунайским и спагам и янычаном на 30000 человек. И для той роздачи оные люди из городов тамошних приезжали в Царьгород. И, учиняя им оную дачю, распустили их турки попрежнему в домы свои, не объявя им о приготовлении воинском ничего. И многих де из тех спагов и янычен объезжал он, Констянтин, дорогою, которые в разговорах сказывали ему о выдаче себе оного жалованья и что они отпущены в домы, а война де с Москвою хотя и разглашается, токмо им готовитца никуда не велено. А как он же, Констянтин, ехал с Москвы в Царьгород, наехали по ту сторону Дуная под правлением Самсонжи-аги янычан с 7000 и сказывали, что будет их з 10000 человек. А ныне де он объехал их у Бабы, а иные уже из них через Дунай переправляютца. И тот де Самсанжи-ага говорил ему, Констянтину, что идут они в Каменец и выпрашивал ево, Констянтина, куда он едет и слушал ли что о войсках московских, где они обретаютца и хотят ли де с ними, турками войну иметь. И он де ему соответствовал, что про то не ведает. А при тех де яныченах артилерии и других полковых припасов не видал, токмо видел у них сабли и пистолеты и янычарки и то не у всех. И как де от дорожных, так и от цареградских жителей ото многих слышал он, Констянтин, что к нынешней войне турки знатно склонились по факцыям короля шведцкого и по совету хана крымского с воеводою киевским, понежу до приезду их в Царьгород о том ничего не было слышно. А раглосилась оная война по приезде их и честь де хану от салтана была противу прежних ханов отменная. И встречал ево, хана, при въезде в Царьгород везирь сам со всем своим двором. И поставлен он, хан, в особом знатном дому, поблиску от везиря, а воевода киевской стоял на Галате и даван ему салтанский корм и почасту де тот киевский воевода бывал у хана, а иногда и ночевывал и дача де им, хану и воеводе, от салтана была денежная немалая. А особливо хану дана сабля и саадак и на челму 2 пера, что по-турски называются сургучи. Токмо де о той войне турской народ, а паче купечество, также и знатные особы и греки зело не ради и за то ево, хана, везде слословят и поносят и удивляются не помалу, для чего так у салтана чинитца непостоянно. И господин де посол, слыша о таком состоянии, не помалу печален, токмо от турков никакова ему утеснения по отъезде ево не было. А как он, курьер, приехал в Ясы и явился к волоскому господарю Шкарлоту, который хотел было ево отправить вскоре, и после де того по трех днях прислан по того господаря из Царяграда капычи-баша и повез ево с собою в Царьгород, а на ево место назначен быть Кантемиров сын Дмитряшко. Да в то же время, как оной капычи-баша приехал по него, Констянтина, и по товарыща ево, Андрея Васильева, приезжал в Ясы в погоню за ним из Царя ж града сегадарь и спрашивал об них у того ж волоского господаря Шкарлаты. И он об них ему сказал, что не видал. А как тот сегадарь и капычи-баша з господарем из Яс отъехали, и тогда ходил он об отпуске своем просить к наказному кь юрдакию и тот юрдакий в отпуске ему отказал и хлтел ево послать в Бендерь. И для того велел его держать за караулом. И за таким де случаем замедления ево в Ясах было девять дней, а потом из-за караула он ушел. Он же сказал, что, будучи в Ясах, слышал он от присланных из Царяграда с помянутым капачи-башею людей, будто господин Толстой взят под караул, также де и силистрийский Юсуп-паша из Бендеря взят же. А на ево место велено быть Карамагмет-паше, который ныне у Софии пашею. А про короля шведцкого обносится и слышал он вь Ясах, что в Бендере, а сколко при нем людей, не ведает, толко слышел, а иных и сам видел около Дуная и у Бабы и в Ясах изменников-запорожцов, про которых разглашают, что с 1000 человек обретаетца, а повидимому больши пяти или шти сот человек нет и к войне де они перед другими зело желательны. Да в Ясах же по квартерам стоят людей воеводы киевского будто толикое ж тысячное число, а ныне признавают токмо с 400 или с 500 человек, а пропитание им идет от короля шведцкого. А татар крымских и буджацких и белогородцких в Ясах и около Бабы он, курьер, не видал, а слышал, что велено им быть в готовности. И те де киевского воеводы люди в разговорах ему сказывали, что гетман Синявской писал х королю швецкому и к воеводе киевскому, обнадеживая их, что Полша вся будет с ними заодно против войск московских. А о войсках де царского величества в Ясах и в других местех, где он ехал, разглашаетца междо тамошними жителями, что около Киева и на полских рубежах многочисленное собрание стоит, и тревожатца денно и ночно. И около Яс и Бендеря поставлены везде крепкие караулы для опасения, понеже обноситца у них молва, будто зближаютца оные войска з господином фельмаршалом Шереметевым в рубежи турские. А иные нарекают, что уже блиско и Бендеря пришли. А про хана крымского сказывают, что из Царяграда в Бендерь еще не бывал, и ожидают вскоре. А воевода киевской в Бендерь приехал. А о салтане турском разглашают, что будет зимовать в Адрианополе. А изменник де Орлик как он, Констянтин, в Ясах слышал, пребывает в Бендере, а при нем кампанейцов с 500 человек. А сказывали де ему о том, как он, курьер, ехал с Москвы в Царьгород чрез Бендерь, оные компанейцы, которых он тогда в Бендере видел, и желали де они быть тогда попрежнему под державою царского величества.

РГАДА. Ф. 89. Сношения с Турцией. 1710 г. № 6. Л. 17–22 об.

№