Глава 3

Философия собственности

Хотя право, безусловно, подчинено рациональному началу, исключая из числа своих оснований откровение (чудо), оно, нужно особо заметить, не может быть представлено в виде сис­темы силлогизмов, строго вытекающих один из другого, как многим представляется. Логика, конечно, остается основой юридического мышления, но при этом она берет за исходные и принимаемые без доказательств ценности (аксиомы), кото­рые лежат в основе всей юридической иерархии понятий. Ло­гические связи'выступают как способ развертывания, конкре­тизации основ права и в этом смысле незаменимы.

Можно было бы даже представить право как развернутую на основе базовых ценностей (констант) строгую формально­логическую систему (такие попытки, изобличающие комплекс математической неполноценности, предпринимаются), если бы сами константы не приходили постоянно в столкновение друг с другом. Выход из таких противоречий достигается главным образом с помощью опять же оценки (усмотрения).

Причем чем ближе к эмпирии, фактам мы приближаемся, тем чаще и глубже эти столкновения, заставляющие постоян­но поступаться одним принципом в угоду другому.

Поэтому при высокой степени развития права, устойчи­вых юридических традициях роль рациональности и особенно философии права существенно снижается. Отшлифованная бес­конечным повторением дел практика своим многовековым ве­сом не позволяет колебаться лежащим в основе "краеуголь­ным камням", сомневаться в которых становится равносиль­ным попыткам обрушить громадное здание. И наоборот — неразвитое право, не уверенное в себе и своих основах, вы­нуждено апеллировать к разуму, выходить за свои неустояв­шиеся пределы, чтобы убедиться в собственной состоятель-

44

ности. Но за пределами права его ценности утрачивают свое значение и нуждаются в рациональном доказывании, в фило­софии права.

Современная ситуация предопределяет значение филосо­фии права, которая еще некоторое время будет необходимой при рассмотрении многих проблем. По этим причинам мы вы­нуждены обратиться и к философии собственности.

Признание универсальной роли товарного обмена в ста­новлении цивилизации позволяет обратиться к взглядам Геге­ля на право собственности, не сопровождая их дежурными выпадами антитоварного характера.

Если стоять на позициях товарности, изложенная в "Филосо­фии права" и других работах' концепция Гегеля остается во мно­гих отношениях непревзойденной по стройности и связности.

Поскольку "понятие права по своему становлению тракту­ется вне науки права"², будем исходить из подтвержденной самой природой,.как мы могли уже убедиться, естественной свободы лица, не отыскивая иного содержания права в сфере правоведения. Полученное нами понятие согласуется с выска­зыванием Гегеля о том, что "исходной точкой права является воля, которая свободна; так что свобода составляет ее субстан­цию и определение и система права есть царство осуществлен­ной свободы"³, это вполне позволяет и в дальнейшем опирать^ ся на рассуждения этого философа.

"Чтобы не остаться абстрактной, свободная воля должна прежде всего дать себе наличное бытие, и первым чувствен­ным материалом этого наличного бытия суть вещи, другими словами, внешние предметы. Этот первый вид свободы есть тот, который мы узнаем как собственность^.

Итак, у Гегеля собственность возникает первой по той про­стой причине, что она связана с внешними предметами, внеш­ним, неодушевленным миром, противостоящим воле (субъек­ту) и ближайшим к нему. Собственность есть в этом смысле "помещение воли в вещь"⁵, и тем самым лицо дает себе "внеш­нюю сферу своей свободы^. До такого "помещения" "внешнее

' Например, можно указать на раннюю работу Гегеля "Система нравст­венности", в которой он уже доказывал, что "собственность выступает в реальности через множество состоящих в обмене лнц как взаимно признаю­щих друг друга" {Гегель Г.В.Ф. Политические произведения. М-. 1978. С. 300).

' Гегель Г.В.Ф- Философия права. М-, 1990- С- 60.

³ Там же. С. 67.

' Там же. С. 94

³ Там же. С. 103.

"Там же. С. 101.

45

вообше — веи^ь, несвободное, безличное и бесправное"', т.е. находящееся вне разумной деятельности человека, вне права.

Далее Гегель разграничивает владение и собственность. Вла­дение рассматривается как внешний акт, необходимый для реализации собственности (помещении своей воли в вещь). За-владение предполагает, что вещь была бесхозной, что означает "предвосхищаемое отношение к другим"².

В этом отношении взгляды на завладение отличны от обыч­ных для XVII—XVIII вв. робинзонад, хотя уступка английским мыслителям, выводящим владение и собственность из обра­ботки (труда), и усматривается в замечании Гегеля о том, что "придание формы есть наиболее соответствующее идее вступ-' ления во владение"³.

Связь с другими лицами в задладении еще и в том, что субъективность "достигает объективности"⁴, воля становится выявленной для других.

"Пользование вещью при непосредственном ее захвате есть для себя единичное вступление во владение"⁵. Таким образом, пользование и владение также вступают в отношения взаимо­связи и перехода, которые, правда, не ведут к получению прин­ципиально новых взглядов,

В пользовании обнаруживаются свойства веши, в том числе стоимость (у Гегеля ~ ценность). "Вещь в потреблении единич­на, определена по качеству и количеству и соотносится со спе­цифической потребностью. Но ее специфическая годность, определенная количественно, одновременно сравнима с други­ми вещами той же годности... Эта всеобщность вещи... есть цен­ность вещи"⁶.

Если до сих пор изложение Гегеля не слишком отклонялось от традиционных теорий, то переход от собственности к дого­вору весьма важен и характерен.

Суть подхода Гегеля в том, что договор — "опосредованная форма" собственности⁷, "Лицо, отличая себя от себя, отно­сится к другому лицу, и оба обладают друг для друга наличным бытием только как собственники. Их в себе сущее тождество получает существование посредством перехода собственности

' Гег&иь Г.В.Ф. Философия права. С. 101.

¹ Там же. С. 109.

³ Там же. С. 112.

^амже.С. 109.

^д Там же. С. 116

* Там же. С- 118-119

⁷ Там же. С. 94.

46

одного в собственность другого при наличии общей воли и со­хранении их права — в договоре'''.

Собственность "есть лишь для воли другого лица... Это опо-средование, заключающееся в том, что я обладаю собственно­стью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле, составляет сферу договора".

"Договор предполагает, что вступающие в него признают друг друга лицами и собственниками... момент признания в нем уже содержится и предполагается"².

Итак, если "захват и внешнее владение всегда оказываются бесконечным образом более или "менее неопределенными и несовершенными"³, непрочными и неполными, то в договоре собственность обнаруживается как полная, бесспорная и со­вершенная, становится собственностью для всех, правом соб­ственности, так что договор — это форма собственности.

Этот взгляд решительно отличается от ставшего обыден­ным и исходящего из позитивного законодательства представ­ления, согласно которому право собственности вполне полно­ценно и без участия воли других лиц, без договора.

В этом отношении можно привести воззрения автора клас­сической трудовой теории Дж. Локка, который считал, что по "закону разума" "разрешается, чтобы вещи принадлежали тому, кто затратил на них свой труд, хотя до этого все обладали на них правом собственности"⁴. В результате этого посредством

' Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 99. Ср.: "Претензия на роль я то же время означает се признание, наполнение этой роли социальным содержанием — утверждение индивидуального интереса хозяина веши. Это признание пред­полагает установление личной связи между контрагентами, в которой они реализуют собственную индивидуальность. Обмен социально значимыми ро­лями между такими лицами является результатом взаимного признания, со-апторства в создании срцинлыю значимого лица друг друга" {Дождев Д.В. Основание защиты владения в римском прайс. С. 160).

² Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 128—129. Это абстрактное утверждение нашло неожиданное подтверждение самой прозаической эмпирией. Когда судом рас­сматривался спор между продавцом и покупателем, возникший потому, что покупатель отказался от оплаты купленной вещи, пока продавец не докажет, что был ее собственником, покупатель задал свой главный вопрос продавцу:

"Чем вы можете подтвердить свое право собственности?" Продавец, едва ли имея в виду "Философию прана", отчстил, однако, точно по Гегелю: "Тем, что вы обратились с предложением продать эту вещь именно ко мне".

³ Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. С. 110.

^ЛоккД. Соч.: В Зт. Т. 3. М„ 1988. С. 278.

И. Кант оспаривает это суждение. Считая также, что "все люди до всякого юридического акта обладают правовым владением землей, т.е. имеют право быть там, куда природа к случаи их поместили", он, однако, считает, что юридиче­ский акт приобретения есть заилааение, occupalio. При этом труд для приобрете­ния земли "не нужен, так как специальные формы труда только случайны, они не создпют непосредственного владения" (Кант //..Метафизика нравов. Метафи-чнческпс начала учения о праве. СПб.: Изд-во П. Сойкина- 1903. С. 43).

47

труда человек "как бы отгораживает" свою собственность, преж­де всего земельный участок, "от общего достояния"'. Однако со временем из-за тесноты и недостатка земли люди стали ус­танавливать границы, отгораживаться и, "таким образом, пу­тем договора и соглашения утвердили собственность"².

Так же считал и П. Лавров: "Пока вещей немного, а нас мало, мы не спорим"³.

Очевидно, впрочем, что такие взгляды, не всегда подтвер­ждаемые исторически, да и логически, сталкиваются с непре­одолимыми трудностями, как только выходят за рамки земель­ных отношений, причем на стадии распада общины.

Возможно, именно эти трудности, очевидное отсутствие универсальности трудовой теории, призванной объяснить уни­версальное понятие собственности, и стали одним из импуль­сов к созданию меновой теории.

Собственность у Локка — естественное состояние, предше­ствующее взаимодействию людей, а само это взаимодействие происходит лишь в результате тесноты, так что следует скорее вести речь не о взаимодействии, а об отгораживании, предпо­лагающем лишь случайные, чисто внешние столкновения соб­ственников. Договор в этом случае действительно факт сугубо произвольный и ничего не добавляющий к содержанию самой собственности⁴.

Отличие гегелевской концепции в том, что договор, взаи­модействие воли противоположных субъектов, создает право собственности, которое до этого взаимодействия двух (по край­ней мере) лиц еще не развернулось, не существует.

Следствия из теории Гегеля очевидны: собственность увя­зывается исключительно с обменом. Идея очень продуктивная,

'Локк Д. Соч. Т. З.С. 279.

¹ Там же. С. 288.

В том же плане высказывается и Г.В. Вернадский, полагавший, что, "ко­гда количество земли становится ограниченным; на нее устанавливается ча­стная собственность" (Вернадский Г.В. Киевская Русь. С. 120). Но в любом слу­чае сама по себе земельная теснота едва ли может считаться первоисточником собственности хотя бы потому, что сначала возникла собственность в отно­шении движимых вещей, а затем по уже существуюшей аналогии возникла собственность на недвижимость.

³ Лавров П.Л. Очерки вопросов практической философии // Русская фи­лософия собственности. СПб.. 1993. С. 85.

⁴ В своих рассуждениях Дж. Локк опирался на доводы умозрительно-исто­рического характера. Поскольку нам волей истории пришлось пережить по­явление рынка в реальности, мы можем заметить, что в действительной ис­тории независимо от субъект» ыюго отношения к ней именно возрождение юридической собственности приводит к бурному строительству оград и забо­ров, а не наоборот.

48

она имеет множество подтверждений в эмпирическом мате­риале и еще больше фактов позволяет понять. (Например, хо­рошо объясняется специфика восточного общества, в котором неразвитый товарный обмен сочетается с переходными, "не­четкими" формами собственности.)

В конце концов, постоянно выполняемое всеми юристами обязательное упражнение на проверку соответствия принятого конкретного решения нуждам оборота в своей основе опирает­ся именно на глубоко усвоенную прочную связь права с товар­ным обменом.

. Позитивное право также сориентировано главным образом на меновое происхождение собственности, ведь наиболее со­вершенным доказательством собственности остается именно не­нарушенная цепь сделок по приобретению вещи, а не произ­водство ее, которое имеет факультативное значение для обоснования титула и обычно требует усиления договором'.

Возражения против концепции "право собственности— до­говор" со стороны юристов могут последовать в принципе с довольно банальных позиций "преувеличения роли договора". Ведь реализация собственности именно в качестве абсолютно­го права происходит и при завещании, других односторонних действиях² и, наконец, при уничтожении вещи. Здесь уровень аргументации, конечно, снижается, и только поэтому можно было бы ее проигнорировать, ведь общетеоретическое, фило­софское обоснование собственности исходит из кардинальных свойств предмета, допуская привлечение периферийных уже

' Захват веши после распространения правосубъектностк на всех людей, в том числе чужеземцев, вовсе утратил значение актуального основания соб­ственности и отзывается только при углублении в основы прапа, в генезис собственности.

^] Здесь, ьюжет быть, парадоксальным образом возникает вопрос: связан ли договор с обменом? Ответ, конечно, очевиден. Тем не менее следует от­метить всегда заметный особый статус односторонних договоров в праве. Осо­бенно очевидной проблема представляете в в английском праве, где длитель­ное сохранение древней формы "договора за печатью" (specialty, deed) объяснялось тем, что договор без "встречного предоставления" (valuable con­sideration), сам по себе сомнителен и нуждается в дополнительном подкреп­лении, каким и служит форма "за псчатью".

Д.В. Дождсв замечает, что "чем эквивалентное отношение по поводу веши, чем больше взаимность, тем прочнее этот режим совместной принадлежно­сти. Степень соответствия принципам boni ct aequi, fides и amicilia определяет неактуальность познтивно-правояого регулирования таких отношений" {До-ждев Д.В. Основание зашиты владения в римском праве. С. 174.) Попутно отметив, что под "режимом совместной принадлежности" можно понимать эмбрион, из которого развивалась собственность-договор, мы обнаруживаем месь и то несовпадение позитивного и естественного права, которое весьма существенно для философии права Гегеля и пообще для философии права.

49

по аналогии. Действительно, завещание (односторонняя сдел­ка) предполагает вступление в наследство (вторая односторон­няя сделка), а две односторонние сделки можно уже рассмат­ривать как своего рода договор. (Кстати, проблема стипуляции, в которой подчеркнута пассивность одной из сторон, занимала Гегеля как раз в связи с его взглядами на собственность-дого­вор.) Что касается уничтожения вещи, то во многих случаях это право ограниченно и т.д. Но дело в другом — трудность выявления сути собственности состоит в том, что в реальном законодательстве она везде выступает сама по себе, без связи с договором, наследованием и т.д. Да и договор у Гегеля — это не конкретный гражданский договор, а вообще волевое отно-, шение всех субъектов рынка друг к другу, — отношение, сутью которого является взаимное признание другого абсолютным соб­ственником его имущества как предпосылка вступления с ним в отношения обмена (ведь невозможно же меняться с тем, кого я не считаю собственником).

Поэтому и критика Гегеля с позиций закона достаточно бесплодна и всегда будет приводить лишь к воспроизведению существующей структуры позитивного законодательства без уг­лубления в суть права.

Может быть, напротив, Гегель заслуживает упрека в слиш­ком буквальном следовании вполне позитивистской триаде соб­ственности.

Действительно, начинает он с владения, затем упоминает пользование и заканчивает распоряжением, заменив его, прав­да, договором (то, что договор здесь взят как распоряжение, безусловно, не вызывает сомнений). Конечно, для юриспру­денции договор только один из возможных способов распоря­жения, и заслуга Гегеля в том, что он произвел эту замену, сразу перевернув всю конструкцию и сделав возможным ото­ждествление собственности и договора.

Естественно после этого, что лежащее в основе граждан­ского права деление на вещные и личные права Гегель называ­ет "нелепостью и бессмысленностью'⁴. Там же, правда, он

' Гегель Г. В. Ф. Философия права. С. 100.

Этот выпад Гегеля направлен не столько против позитивного права, сколько против Канта с его делением прав на вещные, личные и всщно-личпые (к последним он относил право "владения предметом как пещью и пользования им как личностью", что вызывало особенно резкие возражения (подробнее см.:

Баскин Ю.Я. Кант. М., 1984. С. 27; Кант И. Метафизика нравов. С. 42 и ел.).

Тройственного деления придерживался в соответствии с юридическими реальностями времени и Д. И. Мейер (Русское гражданское право- Ч. 1.С. 139,225 и ел.), хотя обнаруживал заметные колебания в части выделения "пряв на лица".

50

делает вполне тривиальное замечание, что "только личность имеет право на вещи, и поэтому личное право есть по существу вещное право... объективно право, основанное на договоре, есть право не на лицо, а лишь на нечто ему внешнее или право на нечто отчуждаемое от него — всегда право на вещь"'. Пробле­ма дуализма гражданского права, тесно связанная с сущно­стью права собственности, поэтому только обозначена, но не решена.

Признанию за концепцией Гегеля качеств универсально­сти мешает не только игнорирование ею дуализма права (при­чем одной оговоркой о случайном" историческом возникнове­нии дуализма здесь нельзя ограничиться как потому, что сильно чувствуется глубинная онтологическая основа этой дихотомии, так и потому, что вообще Гегель достаточно чуток к фактам истории, т.е. реального развития), но и, может быть, еще в большей степени то, что Гегель исходит из равномерно атоми­стического общества, которое скорее идеальный конечный продукт юридического развития, но, конечно, не действитель­ное состояние, в котором происходил генезис права.

Интересно, что Ницше, в общем находясь на той же пози­ции договорного отношения как "рассадника мира моральных понятий'^, заметно углубляет, и, конечно, эмоционально уси­ливает аргументацию Гегеля: "Чувство вины, личной обязан­ности проистекало, как мы видели, из древнейших и изна­чальных личных отношений, из отношения между покупателем и продавцом, заимодавцем и должником; здесь впервые лич­ность выступила против личности, здесь впервые личность ста­ла тягаться с личностью. Еще не найдена столь низкая ступень цивилизации, на которой не были бы заметны хоть какие-либо следы этого отношения,

Устанавливать цены, измерять ценности, измышлять экви­валенты, заниматься обменом — это в такой степени предвос­хищало начальное мышление человека, что в известном смыс­ле и было самим мышлением... Купля и продажа, со всем их психологическим инвентарем, превосходят по возрасту даже зачатки каких-либо общественных форм организации и свя­зей: из наиболее рудиментарной формы личного права зача­точное чувство обмена, договора, долга, права, обязанности, уплаты было перенесено впервые на самые грубые и изначаль­ные комплексы общины"³.

'Гегель 1.В.Ф. Философия права. С. 100.

¹ Ницше Ф. К генеалогии морали. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.. 1990. С. 445.

³ Там же. С. 449-450.

Но эти высказывания Ф. Ницше не только повторение Ге­геля, В них обнаруживается и попытка устранить одну из геге­левских трудностей — выпадение первичных общинных связей из генезиса собственности и договора. Ницше переносит дого­вор на самую раннюю стадию становления человека, который становится в соответствии с этой логикой "оценивающим жи­вотным"'• Но ведь это само по себе не значит, что община не участвовала в этих договорах, тем более что из них она форми­ровала и свои "изначальные комплексы" воздаяния и справед­ливости.

Возможно, поэтому Ницше не рассматривает договор как продукт свободной воли, а, напротив, подчеркивает, что "ма­териальное понятие "долги" предшествует вине (моральному "долгу"), а возникшее из договора возмездие (как эквивалент) никак не связано со свободой воли².

В такой интерпретации, внешне повторяющей подходы Ге­геля (это, конечно, не случайно), открывается возможность устранения детерминистских крайностей "Философии права", в том числе и в части важнейшего для системы права дуализма гражданских прав.

При сколько-нибудь внимательном прочтении в рассужде­ниях Ницше обнаруживается больше исторической правды. Ведь если архаичный договор предшествовал всякой дифференциа­ции сознания, был только носителем материальной возмездно-сти, то его становится непросто нагружать сложным волевым содержанием» той развитой рефлексией, которая приводит— через взаимность — к признанию собственности. Соответствен­но и сами эти идеальные продукты договора становится воз­можным перенести на позднюю ступень, как это и вытекает из конкретного исторического материала, остающегося главным арсеналом аргументов, размывающих гегелевскую теорию.

Дихотомию, по-видимому, нужно увязывать с той пропус­каемой Гегелем сферой, в которой сосредоточено сопротивле­ние становящемуся праву архаичных форм социально-вещной общности, "независимых сакральных и потестарных центров", границы между которыми размывались, взламывались, когда "чужая вещь, прежде недоступная из-за сакральной опреде­ленности ее бытия"³, вовлекалась в обменную сделку.

Приведем, например, наблюдение Д.В. Дождева о фидуци­арных, дружеских контрактах, которое интересно как тем, что в

' Ницше Ф. К. генеалогии морали. С. 450.

² Там же. С. 443 и ел.

³ Дождев Д.В. Основание зашиты владения в римском праве. С. 160.

силу своего резюмирующего характера приобретает общее зна­чение, так и тем, что по конструкции перекликается с форму­лировками из "Философии права": "Цивильная форма, в кото­рой устанавливается обязательство, в древности представляла собой ритуал социально значимого обмена ролями в связи с вещью. Проявление интереса к вещи служит средством введения ее в сферу гражданского интереса; внимание к распорядитель­ным способностям ее хозяина конституирует властные полно­мочия собственника, в этом контексте претензия на роль распо­рядителя понимается как подчинение, готовность признать значение воли другого, отказ от самого себя. Согласование воль по поводу веши ведет к взаимной утрате независимости по от­ношению к веши. Переход держания из рук в руки внутри такого союза оказывается иррелевантным для социума"'.

Здесь хорошо видно, как в условиях нераспавшихся форм общности тот же процесс взаимного обмена ролями, который рождает и собственность, и договор у Гегеля, приводит к со­всем другому результату — установлению иной зависимости, поглощающей в значительной мере и вещный эффект.

В еще меньшей степени в гегелевские конструкции вписы­ваются вещные взаимоотношения с чужаками, которые по са­мой своей сути не могли иметь ни юридической, ни тем более предшествовавшей ей сакральной оболочки.

Отсюда неизбежно возникает предположение, что и дуа­лизм права, по-видимому, коренится в этих первичных, арха­ичных отношениях, тогда как в абсолютно атомистическом обществе (остающемся идеальной моделью конституций и ко­дексов, но не точным отражением какой-либо из известных реальностей) могло бы осуществиться и показанное Гегелем тождество собственности и договора.

Дождев Д. Я. Основание защты владения в римском пранс. С- 174.