Глава 20

Вещный эффект купли-продажи

Важное место в гражданском праве занимают договоры о пере­даче собственности (dare), направленные на передачу вещи в собственность приобретателя. Прежде всего это договоры куп­ли-продажи.

Сопровождающая эти договоры передача самой вещи (тра­диция) выделилась в самостоятельный акт в рамках римского классического права и с тех пор существует отдельно, опре­деляя переход собственности' (ст. 223 ГК РФ). Таким образом, уже налицо усложненный механизм возникновения вещного права: требуется не только достижение соглашения, но и пе­редача вещи (существовал и иной, присущий архаичным пра­вовым системам способ приобретения права — путем оплаты вещи, авторитет этого способа в обыденном сознании велик до сих пор)².

Имеется и второе удвоение, вытекающее из деления всех гражданских прав на вещные и обязательственные; каждый та­кой договор имеет и вещный, и обязательственный эффект, причем — в этом обычно и состоят главные трудности —- они не совпадают по содержанию и по моменту, основаниям и по­следствиям возникновения и прекращения.

Приведем пример, который интересен как определенно­стью поставленного вопроса, так и тем, что он вызвал затруд­нения у судов разных инстанций.

' См. гл. 14.

² Говоря об истории купли-продажи после манципации, И. Покровский отмечает развитие договора из двух встречных стипуляциД — о передаче вещи (rem dare) и об уплате цены, причем "некоторые явления лучше всего объяс­няются именно как переживание этих двух shpulationes".Дальнейшее движе­ние шло к консенсуальному контракту, позволявшему установить двусто­роннюю зависимость — синаллагматическую связь встречных обязательств, которой не было, пока купля-продажа выступала как две стипуляиии (По­кровский ff.A. История римского права. Пг.. 1918. С. 328.)

Збб

ТОО "Кокетка" заключило договор купли-продажи нежи­лого помещения с ИЧП Бардина "Лорд". Право собственности на помещение зарегистрировано в установленном порядке. В связи с тем что покупатель не оплатил приобретенную не­движимость, продавец обратился в суд с иском о расторжении договора. Суд, поддержанный апелляционной инстанцией, иск удовлетворил и, как можно судить, принял решение о возвра­те проданной недвижимости продавцу. Решение было отмене­но в кассационном порядке и в иске было отказано, так как право собственности на предмет договора у покупателя уже возникло и оснований для расторжения договора нет'.

Очевидно, что расторжение договора означает сохранение собственности у продавца лишь до тех пор, пока не исполне­на обязанность по передаче вещи. После этого по известному правилу, что расторжение договора имеет силу лишь на буду­щее время (ст. 453 ГК РФ), возврат имущества возможен толь­ко в том случае, если это было предусмотрено договором (а это значит, что возврат имущества происходит не автома­тически, а по специальному соглашению о возврате, которое можно рассматривать как некоторое факультативное согла­шение к договору).

Применительно к данному случаю можно было бы исполь­зовать и классический прием включения в сделку резолютив­ного (отмен ительного) условия (lex comissoria): "Вещь купле­на, но, если деньги не будут уплачены в срок, пусть она счита­ется некупленной"². В.М. Хвостов полагал, что при наступлении такого условия "вещные права, установленные сделкой и на основании ее, теряют силу и прежнее состояние восстанавли­вается... наступление резолютивного условия имеет не обяза­тельственное, а вещное действие"³. Решительность этого суж­дения В.М. Хвостова, впрочем, едва ли подтверждается клас­сическим материалом: когда продажа сопровождалась оговоркой, дающей право продавцу расторгнуть договор, если цена не уплачена в обусловленный срок (lex commissoria), то иск продавца к покупателю, имеющему вещь без основания, следовал все же из продажи или из кондикции (выдача tie-должного), но не об истребовании вещи собственником. Сле­довательно, условие не имеет прямого вещного действия.

См.: Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1997. № 4. С. 52—53.

¹ Титул 111 кн. XVIH Дигест; "Об оговорке. предоставляющей продавцу право расторгнуть договор, если иена не уплачена в обусловленный срок (De legs comissoria)" /Дигесты, Указ. изд. С. 297—298-

¹ Хвостов B.Af. Система римского права- С. 163.

367

В Гражданском кодексе РФ предусмотрен аналог этого сред­ства: условием договора может быть сохранение собственности за продавцом до оплаты товара. Тем самым покупатель лишен ^-но не в силу договора, который не может вводить таких запре­тов, а в силу того, что он не стал собственником, " права отчуждения или иного распоряжения товаром. При наступле­нии просрочки оплаты продавец, сохранив собственность, впра­ве потребовать возврата товара (ст. 491 ГК РФ). В коммерческой практике выработаны условия, исключающие сохранение за продавцом титула собственника, например предоставление покупателю права распоряжения купленными (и неоплачен­ными) товарами, их переработка, включение в состав другой вещи, являющейся главной для приобретенных товаров, и др.

Впрочем, применительно к недвижимости стороны не мо­гут в договоре изменить императивно устанавливаемый датой государственной регистрации момент перехода собственности'. Поэтому стороны вправе лишь оговорить составление акта пере­дачи недвижимости против платежа (ст. 556 ГК РФ). В этом слу­чае владение вещью, оказавшееся у покупателя без составления акта и до платежа, не влечет возникновения собственности², так как передача вещи — традиция — имеет такую силу, лишь если совершается с намерением передать собственность.

Однако обращает на себя внимание то, что в ст. 17 Закона РФ "О государственной регистрации прав на недвижимое иму­щество и сделок с ним" основанием регистрации указан не акт передачи или иной акт перехода права собственности, как в ст. 551 ГК РФ, а договор³. При буквальном применении этой нормы может оказаться, что покупатель получит возможность требовать регистрации в одностороннем порядке, только предъ­явив договор, тогда как его иск об обязании продавца подпи­сать документ о передаче недвижимости (п. 1 ст. 556 ГК) лишен

' Предложение указывать, в том случае когда продавец стремится сохра­нить право на недвижимость до полной оплаты, что собственность возникает с "даты получения регистрационного удостоверения на право собственности без права отчуждения квартиры ло'полного внесения всех обусловленных договором платежей" (см.: ответы па вопросы нотариусов // Рос. юстиция. 1998. № 2. С. 33), может не выдержать испытания в суде, если покупатель оспорит сделанную оговорку по причинам, о которых уже говорилось.

² Возникшая тогда у приобретателя позиция является законным владе­нием, в этом смысле следует толковать и передачу веши и даже регистрацию (ведь и временное пользование, например аренда, может регистрироваться). поскольку они имеют место до обусловленного соглашением составления документов, необходимых для регистрации перехода собственности (см- так­же гл. 14).

' Здесь не обсуждается регистрация самого договора в силу очевидности и простоты этого вопроса.

368

перспективы, пока он не выполнил встречного обязательства по оплате. Учитывая, что односторонняя регистрация будет глав­ным образом предметом судебного разбирательства, есть осно­вания полагать, что обнаружившиеся несовпадения в форму­лировках ст. 551 ГК и ст. 17 названного Закона, будут решены все же в пользу нормы Гражданского кодекса.

Отвлекаясь от специфики, связанной с недвижимостью, резюмируем: если особых условий такого рода, как сказано выше, не было, то суду не остается ничего иного, как под­твердить, что собственность уже возникла у покупателя и от­ношения сторон сводятся к его обязанности выплатить цену, или, как заметил шведский юрист, "если продавец не сохра­нил за собой титул, он должен либо положиться на платеже­способность покупателя, либо просить о залоге или выдаче любой другой гарантии"'.

Ситуация имеет, конечно, классический характер, но ее трактовка находится в несомненной зависимости от культур­но-исторического контекста. Обсуждая эту проблему, Д. Дож-дев заметил, что в классическую эпоху "только обыватель мог поставить перед юристом подобную проблему. Ответ в таких случаях предельно ясен: одностороннее "неисполнение не мо­жет считаться способом расторжения контракта, поэтому про­давец может требовать только уплату цены из договора купли". В позднеримский период "слабости юридической мысли... раз­личие между контрактом и переходом собственности было ут­рачено"².

Пока вещь еще принадлежит покупателю, она может быть наряду с иным его имуществом вовлечена в тяжбу на стадии исполнения решения, выступая уже не как предмет спора, а как объект ареста и взыскания.

Если основание приобретения вещного права не поколеб­лено. то спорные ситуации решаются так, как это показано выше. Для того чтобы вернуть вещь, нужно, стало быть, затро-йуть само основание — договор о вещи. Для оценки возникаю­щих здесь альтернатив можно привести другое, на первый взгляд столь же простое дело. ';'

АО "Кавминкурортстрой-М" продало ТОО "Монолит" гру­зовой лифт (договор был оформлен гарантийным письмом

' Хостад Т. Право собственности на движимое имущество // Введение в шведское право / Отв. ред. B.C. Крылов. М-, 1986. С. 274.

¹ ДождевД.В. Основание зашиты владения в римском праве. С- 114. Дан­ные автором оценки читатель может по своему усмотрению применить к те­кущей практике.

369

покупателя об оплате и счетом продавца; лифт фактически по­купателем был получен по накладной).; В связи с отказом поку­пателя от уплаты цены продавец обратился в суд. В суде покупа­тель потребовал от продавца доказать право собственности на проданную вещь, поставив это условием своей обязанности платить за купленное имущество.

Продавец предъявил как основание собственности состав­ленный в процессе приватизации акт оценки имущества, в котором стоимость лифта значилась в общей сумме среди неза­вершенного производства, а также документы о приобретении лифта от имени правопредшественника. Суд посчитал эти до­казательства недостаточными и в иске отказал*.

Между тем такой подход противоречит закону, В силу ст. 454 ГК РФ покупатель обязуется принять и оплатить куплен­ную вещь. При этом на продавца не возлагается обязанность представлять доказательства своего права собственности, а если на вещь заявляет претензии покупатель, то он должен доказать свое право собственности в отдельном петиторном процессе;

другой путь -^ признание договора купли-продажи недействи­тельным, если договор, как в данном случае, имел место.

Следовательно, возложение судом на истца обязанности доказывать собственность на проданное имущество не вытека­ет из смысла договора купли-продажи. По этому поводу Б. Б, Черепахи н заметил: "Трудно себе представить гражданский оборот, построенный на сплошной подозрительности покупа­телей. В каком положении оказались бы продавцы, если бы они всякий раз должны были обеспечивать исчерпывающие дока­зательства своего права собственности на истребуемую вещь?!"²

Это свойство купли-продажи — освобождение продавца от обязанности доказывания собственности —- на самом деле ле­жит гораздо глубже, чем может показаться: на нем в значи* тельной мере выстраивается весь гражданский оборот. Не гово­ря уже о совершенно справедливом замечании Б.Б. Черепахина о практической невозможности существования оборота в усло­виях непременной легитимации продавцов как собственников, без этих свойств купли-продажи утратила бы существование и ключевая для оборота фигура добросовестного приобретателя, равно как и само понятие добросовестного приобретения.

' Решение было отменено в кассационном порядке с возвращением дела на новое рассмотрение.

^г Черепахи» Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения пра­ва собственности от неуправомоченного отчуждателя. С- 75-

370

Ведь если добросовестность означает, что приобретатель не знает и не'должен Знать об отсутствии права собственности у продавца, то, как только утвердится взгляд о вытекающей из закона обязанности продавца доказывать свою собственность при продаже, приобретатель тем самым оказывается в пози­ции, основанной на предположении, что он всегда мог знать о праве продавца. Но такая позиция исключает в принципе ссылку на добросовестность и самую добросовестность.

Более того, ведь и само обоснование собственности про­давцом не означает ничего иного, как представление доказа­тельств прежней купли-продажи, которая ничем иным не от­личается от совершаемой, кроме того что она уже совершена и не оспорена. Попутно можно заметить, что установление титу­ла продавца недвижимости качественно не отличается от этой процедуры, подтверждая то же самое: предшествующие пере­ходы имущества, а доказательственная сила здесь опирается на письменно подтвержденную длительность пребывания вещи в обороте. Следовательно, сам оборот дает обоснование продаже как движимости, так и недвижимости, притом что легитима­ция продавца, обычная для недвижимости, в принципе не выходит за рамки подтверждения пребывания вещи в обороте.

Теперь очевидно, что суд не может в силу закона обязать продавца доказывать свой титул', а значит, не вправе освобо­дить покупателя — ответчика по делу — от обязательства по оплате приобретенного имущества, если только сама сделка не признана недействительной.

Здесь, конечно, может возникнуть мотив ничтожности сдел­ки, когда заинтересованная сторона освобождена от необходи­мости специального предъявления иска о недействительности². Но в этом случае применяются последствия недействительной сделки — возврат сторон в первоначальное положение, а это явно не входило в намерения покупателя и никак не отрази­лось в логике данного судебного решения.

' Такое условие может быть предусмотрено договором, если стороны посчитают это необходимым.

' Эта ситуация приводит к серьезным процессуальным проблемам, связан­ным с размыванием основания и предмета иска, но пока они решаются в поль­зу права суда в любой момент оценить сделку как ничтожную, при этом сама сделка рассматривается "как одно из доказательств по делу независимо от того, предъявлялись ли требования о признании данного договора недействитель­ным" (Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1997 № 7. С. 93). Эта прерогати­ва, вытекающая из нормы п. 2 ст. 166 ГК РФ, — проявление публичных черт реституции, и хотя применение реституции, конечно, не тождественно призна­нию сделки ничтожной, исключить право суда дать такую оценку сделке в лю­бой стадии процесса и независимо от позиции сторон едва ли возможно.

371

В этом деле можно заметить проявление действия извест­ных механизмов зашиты добросовестногсу приобретателя в обо-роте, когда возможное нарушение прав собственности являет­ся, если следовать Йерингу, меньшим злом, чем паралич обращения.

Однако эти классические средства с трудом совмещаются с обыденными представлениями, и их столкновение может при­водить к самым причудливым результатам.

Так, с точки зрения ответчика в нашем деле, заявление о том, что продавец не собственник, является достаточным осно­ванием, чтобы не платить за купленную вещь. Но если договор купли-продажи не расторгнут и не признан недействительным, ,то обязательство по уплате цены должно быть исполнено. А если договор ничтожен, то вещь должна быть возвращена и стороны приведены в первоначальное положение (ст. ]б7 ГК РФ). Дос­тигнуть в данном случае двух целей одновременно — удержать вещь и не платить за нее — легальным образом невозможно.

Необходимо заметить, что в римском праве по договору купли-продажи передавалось только спокойное владение ве­щью, а не собственность': "Продавцу достаточно по поводу эвикции обязаться передать владение и оправдаться в злом умысле, и, таким образом, если вещь не отсуждена, то он ни­чего не должен"². "Нет сомнения, что можно отсудить чужую вещь: ибо имеется купля и продажа, но вещь может быть изъ­ята у покупателя..."³

Эта черта купли-продажи сохранилась в виде обязанности продавца возместить покупателю убытки, если вещь будет изъ­ята третьими лицами поранее возникшим основаниям (ст. 46]

' Если заглянуть еше глубже в историю, то можно заметить, как уже отмечалось, что архаичная купля-продажа не создавала поначалу собствен­ности (генезис этого права, на мой взгляд, идет, как это изложено в гл. 4, от насильственного захвата), а лишь порождала определенную форму зависимо­сти. Об этом можно было бы здесь наговорить, если бы эта черта не сохрани­лась в продаже, генетически не предопределявшей собственность.

^Дигесты. XIX-4.1. Указ. изд. С. 323. Надо понимать, что не должен переда­вать более, чем владение. Именно по этому основанию в указанном фрагмен­те проводится разграничение между меной и куплей-продажей: при мене перелается обеими сторонами собственность и "нельзя различить, кто поку­патель, а кто продавец", а при купле-продаже продавец передает владение, а покуьатель — собственность (на деньги).

³ Дигесты. Указ. изд. С. 291. На тех же позициях стоит и французский Гра­жданский кодекс: "У продавца имеются два'основных обязательства: обяза­тельство предоставить вещь и гарантировать вешь, которую он продаст" (ст. 1603); "Предоставлением вещи является перенесение проданной веши во власть и владение покупателя" (ст. 1604).

372

ГК РФ). Существование этой нормы, кстати, означает, что от-сужденнс-ващн, атом; числе и влекущее утрату покупателем соб­ственности, не означает ничтожности продажи: ведь при недей­ствительности договора ответственность за эвикцию и иные последствия договора утрачивает силу вместе с договором.

По буквальному смыслу этой нормы продавец, однако, от­вечает уже за утрату владения, а не титула собственности. На­пример, если продана арендованная вещь и арендатор добился возврата (т.е. изъятия) вещи на срок аренды от покупателя (не оспаривая, конечно, собственности покупателя), правомерно привлечение продавца к ответственности в размере возникших убытков, если не будет доказано, что покупатель знал о правах арендатора. Кстати, по этому основанию должны отвечать про­давцы краденых вещей (в том числе, конечно, автомобилей), изъятых у покупателей в административном порядке независи­мо от оснований изъятия и действительности самого договора;

если приобретателю удастся добиться возврата изъятого иму­щества, объем ответственности ограничится понесенными из­держками.

Вообще говоря, при продаже чужого Имущества, изъятого действительным собственником, у покупателя возникает вы­бор между иском к продавцу из реституции, поскольку сделка недействительна, и иском к нему же по основаниям ст. 461 ГК. (В этой двойственности как раз и отражается первоначальная модель продажи как передачи только владения.)

Очевидно, что иск по ст. 461 ГК предпочтительнее, так как в убытки могут быть включены не только стоимость купленного имущества, но и иные потери. Но этот иск может натолкнуться на заявление о ничтожности договора. Строгое понимание ни­чтожности договора заставляет признать, что ответственность за эвикцию как одно из прав, составляющих обязательство из куп­ли-продажи, отпадает вместе с самим обязательством. Справед­ливость, быть может, скажется в том, что, если продавец дейст­вовал злонамеренно, он ответит в размере иных, кроме стоимо­сти вещи, убытков, по другим основаниям. Придобросовестн&м поведении он не должен оказаться в худшем положении, чем покупатель.

Более того, если продавец действовал добросовестно, то трудно отказать ему в праве на компенсацию по правилам ст. 167 ГК РФ, в то время как ничтожность сделки сама по себе гасит силу договора, в том числе и последствия эвикции. Сле­довательно, сталкиваются требование покупателя о возмеще-

373

нии убытков от эвикции и возражение продавца из ничтожно­сти купли-продажи; в результате требование, основанное на договоре, погашается, как только договор признается недей­ствительным.

Если спор приобрел такое течение, то покупатель защища­ется уже кондикционным иском, основанием которого явля­ется одновременное наличие двух фактов — получение продав­цом обогащения и утрата владения купленной вещью покупа­телем.

Необходимо, однако, отметить, что по действующему за­кону в обязанности продавца входит все же передача вещи в собственность, поэтому отсутствие у продавца правовой воз­можности передать собственность является в отечественной системе права неустранимым пороком купли-продажи. Соот­ветственно любая продажа, совершенная несобственником, не производя необходимого вещного эффекта, оказывается ни­чтожной сделкой'. Практическая важность состоит в том, что только в ходе применения механизма последствий недействи­тельности сделки (реституции) производится возврат и вещи, и денег. Если же вещь уже передана дальше, третьим лицам, либо спор идет не о действительности, а об исполнении дого­вора, такие последствия сами по себе не наступают. Наконец, если проданы, например, потребляемые вещи, спор о послед­ствиях вообще может не возникнуть.

В этом отношении представляет интерес такое дело.

Орловский облпотребсоюз обязался заготовить и поставить через входящие в его систему райпо и заготовительные органи­зации 650 тонн картофеля, а войсковая часть 49394-Н принять и оплатить его. До начала поставки покупатель направил обл-потребсоюзу телеграмму с предложением увеличить объем по­ставки до 1400 тонн картофеля. Фактически было поставлено через Покровское, Сосковское, Залегощенское райпо, Орлов­ский коопзаготпром и Мценское зверохозяйство 1 188,55 т кар­тофеля. В связи с тем что покупатель оплатил картофель час­тично, Орловский облпотребсоюз обратился в суд с иском о взыскании задолженности. Суд отказал в иске, сославшись на то, что заключенный договор исполнен полностью, а постав-

¹ "... Продаваемая вещь должна быть в полном распоряжении продавца на праве собственности. Следовательно, купля-продажа чужой вещи будет не­действительной, хотя бы вещь была во временном или пожизненном пользо­вании продавца" (Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С.319).

374

ленный сверх договора картофель не подлежит оплате в пользу истца: "Право на предъявление иска о взыскании задолженно­сти по оплате картофеля, поставленного сверх договора, у Ор­ловского обл потребсоюза отсутствует, поскольку он не являет­ся собственником, грузоотправителем этой продукции,, а уступка требования грузоотправителями Орловскому облпотреб-союзу надлежащим образом не оформлена". Президиум Выс­шего Арбитражного Суда РФ отменил это решение, сослав­шись на то, что "принятие ответчиком картофеля сверх объема, установленного договором, следует расценивать как согласо­ванное изменение сторонами условий договора"'.

В этом деле обращает на себя внимание, конечно, не при­менение судом известного приема рассматривать фактические действия по исполнению договора как способ подтверждения его заключения (изменения); а тот пассаж, в котором суд пер­вой инстанции разграничивает право продавца на получение вознаграждения независимо от права на проданную продук­цию — а облпотребсоюз, конечно, права на имущество, при­надлежащее районным обществам и заготовительным орга­низациям, не имеет — и право требований из неосновательного обогащения (недоговорной поставки), которое увязывается уже с правом на неосновательно переданное другому лицу иму­щество. Проведя именно это разграничение, суд и отказал в иске облпотребсоюзу, а надзорная инстанция, признав дого­ворную основу отношений сторон, напротив, иск удовлетво­рила. Но и в первом и во втором случае не ставилось под со­мнение то обстоятельство, что продавец не должен доказывать вещное право на продукцию, более того, не должен иметь такого права для получения покупной цены. Хотя для вещей, определяемых родовыми признаками, такой вывод дается го­раздо легче, в основе его все же лежат не различия вещей индивидуально определенных и родовых, а истинная природа купли-продажи.

Механизм применения последствий ничтожной сделки по­рождает вопрос, который можно обозначить как проблему от­рицательной силы недействительной сделки. Дело в том, что если прямой вещный эффект недействительности сделки до­вольно быстро затухает, как только вещь — предмет сделки — попадает к добросовестному третьему лицу, то отменительное титульное действие, напротив, не имеет предела, выходя за

Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1997. № 11. С. 48—49.

рамки отношения сторон в договоре. Здесь имеется в виду, что одновременно с восстановлением прав, переходивших.по ни­чтожной сделке, в том числе и собственности, считаются ан­нулированными и права было возникшие. Поскольку всякое право, особенно вещное, может сказаться так или иначе на правовой позиции иного участника оборота, любое лицо впра­ве сослаться на ничтожность сделки, не доказывая специаль­но, каким образом при этом затронуты его интересы.

Проблема особенно обостряется применительно к возник­шим и аннулированным личным (обязательственным) пра­вам. Следует согласиться с В.В. Витрянским, что едва ли отве­чает духу договора поведение стороны, которая ссылается на ничтожность сделки с целью уклониться от ответственности". Однако надо признать, что эта ситуация не может быть разре­шена без отказа от понятия ничтожной сделки, которое, в свою очередь, не может не иметь абсолютное значение уже хотя бы в силу того, что им охватываются и вещные права с их абсолютным действием. Можно, видимо, предположить, что возникающее (и отмеченное В.В. Витрянским) напряже­ние в части аннулирования обязательственного, относитель­ного (т.е. приватного) эффекта ничтожной сделки — это одно из проявлений дуализма гражданского права, последователь­ное проведение которого могло бы, как может показаться, развести последствия недействительных сделок в зависимо­сти от того, имеют ли они вещный или обязательственный эффект².

Это, однако, едва ли возможно, так как наряду с резким усложнением механизма за его пределами оказались бы дого­воры, которые имеют и вещное, и обязательственное дейст­вие, а таких договоров большинство.

Само по себе действие реституции по недействительному договору с вещным эффектом не вызывает трудностей, пока полученное по сделке остается у ее сторон. Если же имущест­во перешло к третьим лицам, вступают в силу защищающие добросовестного приобретателя нормы. В качестве субсидиар-ного средства применимо также обязательство из неоснова-

' Экономические реформы и гражданское законодательство: новое в до­говорном праве, арбитражные споры: Материалы научно-практической кон­ференции в ИЗиСП // Журнал российского права. 1997- № 6. С. 144.

² Имеется в виду предположение, что установивший только личную связь договор, имеющий пороки, мог бы считаться нсдействуюшим лишь постоль­ку, поскольку ни одна из сторон не получила предоставления и не несет из такого договора убытков.

376

тельного обогащения'. В связи с этим возникает частная про­блема расчетов сторон купли-продажи после отсуждения треть­ими лицами у покупателя веши, которую продавец не имел в собственности и потому не мог отчуждать. Поскольку сделка ничтожна, покупатель по смыслу ст. 167 ГК вправе истребо­вать покупную цену у продавца. Продавец же не вправе ни виндицировать вещь от третьего лица, ни предъявить к нему иск из неосновательного обогащения за свой счет, так как не является собственником вещи и не имеет законного основа­ния пользования ею. Следовательно, его права ограничены лишь действием реституции. Главный вопрос состоит в том, может ли он истребовать по ничтожной сделке переданную вещь, если не имел на нее права собственности (или закон­ного владения). Ведь если он имеет право требовать восста­новления в прежнем положении, то тем самым получает и право требовать компенсацию, если невозможен возврат вещи в натуре (п. 2 ст. 167 ГК).

Здесь следует обратить внимание на содержание ст. 167 ГК; закон говорит об обязанности каждой стороны вернуть "все полученное по сделке", не увязывав эту обязанность с каким-либо правом другой стороны на подлежащее возвра­ту². Г.Ф. Шершеневич применяет аналогичный безличный оборот; "Все, что на основании сделки было передано од-

' Полезно сравнение с германским правом: "...Если в случае ничтожно­сти отчуждения непосредственный участник сделки совершит дальнейшее отчуждение, то, конечно, добросовестные приобретатели могут воспользо­ваться для своей зашиты известными нормами ГУ" (Эннекцерус Л. Курс гер­манского гражданского права. Т. 1. Полутом 2. М., 1950. С. 307). И далее для оспоримых сделок: "Оспаривающий продавец может виндицировать вещь... В противном случае продавец имеет только притязание из неосновательного обогащения и, возможно, деликтные иски" (с. 315). При оценке последнего пассажа, касающегося оспоримых сделок, нужно учесть, что ГГУ не содер­жит общего правила о реституции.

² Если вспомнить приведенный выше спор с договором о продаже лифта, то-такой поворот дела, когда возникает вопрос о ничтожности продажи по мотиву отсутствия собственности, даст, кстати, подтверждение тому, что рес­титуция осуществляется независимо от титула, права на имущество, возвра­щаемое по недействительной сделке. В данном деле обе стороны, возникшие в процессе выделения из подвергшегося приватизации общества, имеют, в край­нем случае, одинаковые права на спорное имущество, если даже признать, что владение продавца не дало ему преимуществ; в этом случае ни одна из сторон не может предъявить полноценного титула (а бывший собственник уже ликвидирован), но ведь это никак не может значить, что реституция невоз­можна. Такой вывод безнадежно и неисправимо порочен, так как он влечет оставление веши у получателя имущества, который также не имеет титула в силу ничтожности сделки; стало быть, защищается владение, но ведь и прода­вец имел как минимум владение, почему же не защитить его? Выход остается только один: реституция производится независимо от титула.

377

ним лицом другому, должно быть возвращено по принад­лежности'". ..,.:, ; |

Допуская различные причины, по которым законодатель отказался выдвинуть обязательным условием наличие права на имущество для требования его по реституции, мы склонны ос­тановиться на том объяснении, что ближайшей целью рести­туции является восстановление прежнего положения. При этом обоснованно предполагается, что прежде стороны имели пра­во на имущество, переданное по сделке; если же такого права не было, то реституция никак не мешает заинтересованным третьим лицам прибегнуть к своей защите, точно так же как применение поссессорных средств, восстанавливая нарушен­ный мир, не исключает петиторного иска. Более того, если третьи лица имели не вещное, а обязательственное, т.е. лич­ное, требование, то возврат имущества только облегчает защи­ту. Например, если вещь была отдана в аренду хранителем, который был обязан обеспечить ее сохранность, но не переда­вать ее в пользование; по какой причине аренда и является ничтожной, то после реституции, т.е, возврата вещи храните­лю, возможно не только истребование вещи в натуре от храни­теля, но и взыскание убытков от ее износа вследствие хозяйст­венной эксплуатации; при этом лицо, отдавшее вещь на хранение, не обязано доказывать свой титул (как при винди­кации), а может ограничиться лишь своей легитимацией в ка­честве стороны в договоре хранения.

Следовательно, право стороны недействительной, в том числе ничтожной, сделки требовать переданного ею по этой сделке имущества от другой стороны, а при невозможности вернуть имущество в натуре требовать возмещения его стоимости не за­висит ни от наличия у этой стороны возникшего до совершения сделки права на это имущество, ни от ее Добросовестности (по­скольку закон прямо не указывает на отказ в реституции как следствие виновного поведения участника сделки).

Отсюда можно сделать вЫвод, что требованию покупателя отсужденного третьими лицами имущества о возврате покуп­ной цены в порядке реституции продавец вправе противопос­тавить требование о возврате переданного имущества или его

' Шершеисвич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 127. Безлич­ный оборот, конечно, не означает, что связь'по реституции утрачивает лич­ный характер, но удачно подчеркивает внешнее, механическое действие рес­титуции, сближая ее в этом отношении с посессорной зашитой. Эта проблема уже обсуждалась в гл. 17.

378

стоимости, причем продавец не обязан доказывать свое право на проданное имущество, поскольку речь идет о реституции. (Вслед за этими отношениями может развернуться защита по­купателя по кондикции, как об этом уже говорилось.)

Следует заметить, что для применения механизма реститу­ции сторона, получающая переданное ею по сделке, должна быть той же самой. В этом смысле показательно такое дело.

ТЭЦ-2 — структурное подразделение производственного объединения "Челябэнерго" — совершила договор купли-про­дажи нежилого помещения, который впоследствии был при­знан ничтожным по иску прокурора, предъявленному в госу­дарственных интересах. Однако при обсуждении возможности реституции суд установил, что ПО "Челябэнерго" в процессе приватизации и преобразования его в АО "Челябэнерго" не вклю­чило спорное помещение в уставный капитал. Следовательно, ничтожность сделки означает восстановление государственной собственности на спорное помещение, а АО "Челябэнерго" яв­ляется частным обществом. По этим основаниям суд отказал в требовании о передаче спорного имущества АО "Челябэмерго"¹.

В приведенном постановлении содержится довод, что при применении последствий ничтожной сделки суд вправе принять решение по собственной инициативе (ч. 2 ст. 166 ГК РФ) и "не связан с требованиями, заявленными другими заинтересован­ными лицами". Это, видимо, следует понимать в том смысле, что суд вправе не только отказать в иске о реституции, но и принять иное решение, о котором не просят стороны, так как иначе получится, что суд, установив отсутствие основания удер­живать имущество, тем не менее оставляет его в прежнем поло­жении, а это противоречит императивному смыслу реституции (такое понимание согласуется с признанием наличия в реститу­ции черт публичности, о чем уже говорилось). В данном случае, однако, возврат имущества государству нельзя считать коррект­ным применением ст. 166 и 167 ГК РФ, так как лицо, в чью пользу присуждается имущество, — государство — не сторона в сделке. Ведь государство в лице его органов, распоряжающихся собственностью, и хозяйствующие субъекты, использующие го­сударственное имущество, не могут рассматриваться как тожде­ственные, поскольку речь идет о совершении сделки. Защита государства как собственника не может, следовательно, осуще­ствляться посредством реституции, если только ничтожная сделка не совершалась таким лицом, которое в гражданском обороте

Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1997. № 7. С. 79—80.

рассматривается как само государство (а такими лицами не мо­гут считаться предприятия). Применительно к'указанному делу виндикация кажется более уместной, особенно если учесть, что не может считаться добросовестным приобретатель, получив­ший имущество вопреки нормативным запретам, так как доб­росовестность состоит в извинительном незнании фактов; не­знание права таковым быть не может.

Вот еще один пример проявления строго личного характера реституции. Фирма "Ник энд Си корпорейшн" была обязана судом возвратить полученные по сделке 35 тыс. акций АО *3авод "Ленинец"» в связи с признанием недействительным протоко­ла чекового аукциона, В то же время суд отказал в требовании о взыскании с другой стороны сделки — Фонда имущества Санкт-Петербурга — полученных приватизационных чеков, посколь­ку, во-первых, они погашены, а во-вторых, "приватизацион­ные чеки получены государством, а Фонд имущества не является тем финансовым органом, который может возместить стоимость чеков". Это решение было отменено с ссылкой на ст. 167 ГК:

невозможность вернуть полученное имущество в натуре не озна­чает освобождения от реституции, причем компенсация должна быть взыскана именно с продавца, а не иного лица¹.

Если тождественность стороны не подтверждается, то пра­во на реституцию- сохраняет универсальный правопреемник (а по условиям законодательства о приватизации правопре&м-ство в отношении конкретного имущества зависит от указания его в акте оценки и в уставном капитале АО, что скорее харак­терно для сингулярного правопреемства, тем более если учесть опосредование права через сделку приватизации — сделка пе­реносит всегда только отдельное право). Можно, следователь­но, сформулировать правило: реституция возможна постольку, поскольку налицо сторона в недействительной сделке или ее уни­версальный правопреемник; при ее отсутствии передача имуще­ства иным лицам в порядке реституции недопустима. Действи­тельно, если возвращение имущества, переданного по сделке, осуществляется не стороне в сделке, а иным лицам, то неиз­бежно возникает присвоение по титулу, а мы ведь только что убедились, что реституция осуществляется как раз без учета титула (права) на имущество.

Что касается сингулярного правопреемства, то, по мнению Эннекцеруса, "противной стороной, при заявлениях об оспа­риваний договоров являются контрагент или его наследник,

Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1998. № 1. С. 35—36.

но не сингулярный правопреемник"'. Можно, однако, допус­тить отделымую- цесоню только имущественного требования из реституции, особенно если оно уже имеет форму исполнитель" ного документа, но, конечно, не требования о признании сдел­ки недействительной.

Весьма близок к обсуждаемой теме вопрос о последствиях совершенной продажи для собственника до момента утраты им права собственности на вещь. Не приходится говорить, что такая ситуация отнюдь не является умозрительной, поскольку между моментом заключения договора и моментом передачи веши в порядке его исполнения всегда проходит определенное время, в течение которого вещь остается в полном праве соб­ственности у продавца.

Приведем такой пример.

Собственница приватизированной квартиры продала по до­машней сделке свою квартиру проживавшему в ней нанимателю. Затем она заключила соглашение об отказе от приватизации и вернула квартиру в муниципальную собственность. Узнав об этом, покупатель предъявил иск о признании действительным догово­ра купли-продажи квартиры в связи с уклонением одной из сто­рон от его нотариального удостоверения (ст. 165 ГК РФ), а также о признании недействительным соглашения о расторжении дого­вора приватизации как притворного (ст. 170 ГКРФ). Суд иск удов­летворил и признал право на квартиру за покупателем.

В другом случае общество "Тай-Цзи", получившее право собственности на здание магазина по сделке приватизации, за­ключило соглашение с АО "Ставропольская авиакомпания" об уплате причитающихся по сделке выкупных платежей в пользу фонда имущества, взяв на себя обязательство передать магазин авиакомпании. Авиакомпания действительно выплатила стои­мость магазина фонду имущества, который по заявлению об-шества "Тай-Цзи" переоформил свидетельство о праве собст­венности на имя компании.

После этого "Тай-Цзи" продало тот же магазин обществу "Тритон", которое приняло купленную недвижимость, заре­гистрировало сделку, а затем продало магазин частному лицу, которое, в свою очередь, заложило его по банковскому креди­ту, и вскоре магазин был отчужден в порядке торгов. Через несколько лет АО "Ставропольская авиакомпания" потребова­ло признать право собственности на магазин, предъявив пети-торный иск очередному покупателю.

¹ Эннекцерус Л. Указ, соч. С. 317.

Вопрос, заключенный в обоих делах, формулируется сле­дующим образом: имеют ли силу действия собственника, об­ремененного обязательством по передаче вещи, по распоряже­нию еще принадлежащей ему вещью иным образом? Понятно, что этот вопрос выходит за рамки конкретной ситуации и со­провождает едва ли не каждую сделку по отчуждению вещи.

В силу ст. 209 ГК РФ право собственности может быть огра­ничено лишь законом или иным правовым актом'. Значит, за­ключенный договор или иное возникшее по поводу вещи обя­зательство сами по себе не затрагивают право собственности², пока оно не передано в установленном порядке.

Впрочем, иногда ссылаются на выделенное Г.Ф. Шершене-вичем ограничение собственности "правом участия частного"³ как на доказательство возможности ограничения права собст­венности посредством договора. Но если внимательно ознако­миться с источником, то нетрудно убедиться, что речь идет как раз о недоговорных формах — автор назвал их "правами соседства" (запрет на пристройку к стене чужого дома, запрет подымать воду запрудами и т.п.). А договор может ограничить право собственности, только если он привел к созданию вещно-

' Впрочем, по разъяснению, данному в п, I постановления Пленума Выс­шего Арбитражного Суда РФ от 25 февраля 1998 г. № 8 "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и дру­гих вещных прав", иные нормативные акты, изданные после введения а дейст­вие части первой ГК РФ и ограничивающие права собственника, не подлежат применению (Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1998. .№ 10. С. 14).

¹ При обсуждении этого текста пришлось столкнуться с выраженным весьма категорично суждением о том, что требование к собственнику не на­рушать права и законные интересы иных лиц (ст. 209 ГК) следует понимать и в том смысле, что нельзя нарушать права иных лиц, возникшие на почве обязательств собственника перед этими лицами. Вывод из такого тавтологич-ного (права кредитора должны уважать и соблюдать все должники) и внешне безобидного толкования оказывается, однако, довольно обременительным для собственника: ведь, столкнувшись с необходимостью увязывать свои ре­шения по поводу веши с правами кредитора еще до передачи имущества, он практически лишается всякой, в том числе хозяйственной, автономии в сво­ей имущественной сфере. С точки зрения юридической техники такое толко­вание также весьма сомнительна, гак как оно заставляет признать "иных лиц" кредиторами, тогда как обычно законодатель имеет в виду под иными (иногда третьими) лицами именно тех, кто не находится в относительных правовых связях с данным субъектом.

Думаю, что нет оснований присваивать норме ст. 209 ГК иное. кроме вещного, содержание, что, кстати, прямо и вытекает из расположения ее в системе Гражданского кодекса РФ. А вещный смысл ст. 209 ГК не оставляет иного ее толкования, как ограничение осуществления собственности кроме закона (иных правовых актов) также такими правами и законными интере­сами третьих лиц. которые существуют вне относительных правоотношений с собственником, — неприкосновенность личности, жилища, собственно­сти и т.п.

³ Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 180—181-

382

го права (сервитут, право хозяйственного ведения и др.), как справедлирво замечает Д-И, Бибиков'. Но в этом случае собствен­ность ограничивается уже не договором, а законом, и эти огра­ничения имеют силу для всех обладателей вещного права неза­висимо от того заключали они данный договор, или приобрели сервитут или другое вещное право по иным основаниям².

Стало быть, если распорядительный акт собственника не противоречит закону, он не может быть признан недействи­тельным лишь в силу ранее возникшего обязательства о той же вещи, "продавец сохраняет право на проданную вещь до пере­дачи и потому может снова продать ее и тем лишить покупщи­ка приобретенного права, предоставляя ему только право тре­бовать вознаграждения"³.

На этом основании сформулировано известное правило:

"Договоры, по которым стороны обязываются не отчуждать известной вещи, не имеют вещного эффекта; отчуждение, со­вершенное вопреки им, действительно; нарушение договора порождает лишь иск об убытках"⁴. В том же плане высказыва-

' Принципы, пределы, основания ограничения прав и свобод человека по российскому законодательству и международному нраву (Материалы "круг­лого стола") // Государство и право. 1998. № 8. С. 60.

² Обсуждая вопрос о соотношении сервитутов с правами участия частно­го, А.В. Копылов приходит к выводу, что, несмотря на черты сходства с сервитутом, права участия частного все же ближе к легальному ограничению прав собственника, так как обладатель права участия частного не выходит за пределы своего права собственности и 8 случае нарушения защищается про-гибиторным иском собственника; кроме того, в отличие от сервитута, обыч­но устанавливаемого договором, права участия частного возникают в силу указания закона (Копылов А.В. Сервитуты в римском, русском дореволюци­онном и современном гражданском праве // Древнее право. 1997. № 1 (2). С. 100—101), Как можно видеть, никаких оснований рассматривать права уча­стия частного как способ ограничения права собственности посредством до­говора и в этом случае не имеется.

³ Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 183. Там же автор приводит объяснение такому положению: в противном случае возник­нут еще большие проблемы; ведь если допустить, что собственность перехо­дит с заключением договора, а не с передачей веши. то продавец все равно может снова продать вещь, и хотя тогда этот второй договор и будет недейст­вительным, но пострадает уже второй покупшик. ''А между тем легче было первому покупщику предупредить подобное стечение прав приобретения вла­дения, чем второму собрать сведения о принадлежности приобретаемой вещи".

⁴ Хвостов B.Af. Система римского права. С. 242. В том же смысле высказы­вается О.С. Иоффе: "При возникновении по поводу одной и той же, но еще никому не переданной веши правоотношений с несколькими лицами при­меняется правило старшинства: вешь передается контрагенту, в пользу ко­торого обязательство возникло раньше, а когда старшинство установить не­возможно, оно признается за контрагентом, раньше других предъявившим иск об отобрании вещи. Если же она передана одному из контрагенгов, право на се отобрание отпадает у всех контрагентов по другим договорам" (Иоффе О.С. Обязательственное право. М., 1975. С. 62).

383

ется и Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ, указывая в п. 14 своего постановления № 8 от 25 февраля 1998 г. "О некото­рых вопросах практики разрешения споров, связанных^ защи­той права собственности и других вещных прав", что. если после передачи имущества, но до регистрации перехода права собственности продавец распорядится вещью, он несет ответ­ственность за неисполнение "нового договора об отчуждении вещи"'.

На самом деле, если рассмотреть дальше механизм дейст­вия возврата вещи, то можно убедиться, что иное решение приведет в тупик. Если учесть, что приобретатель веши от соб­ственника обычно действует добросовестно, т.е. не знает о на­личии каких-либо препятствий к отчуждению вещи, то ис­требовать от него полученное практически невозможно в силу ст. 302 ГК РФ. Кроме того, сама возможность такого истребо­вания — виндикационный иск — принадлежит только собст­веннику, а покупатель, пока не получил вещи путем тради­ции (передачи) в установленном порядке, не приобретает права собственности и соответственно не имеет виндикаци-онного иска. Возврат же полученного по недействительному или даже расторгнутому договору — это право стороны в до­говоре, но не третьих лиц. В этом случае такой стороной вы­ступает продавец (собственник), должник по договору куп-

' Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1998. № 10. С. 18, Может пока­заться, что это предпочтение "старого договора" имеет вещную природу, но это не совсем так — "старый договор" в данном случае обеспечен владением, имеющимся у покупателя, следовательно, продавец, уже лишенный владе­ния, заведомо не может исполнить "нового договора" купли-продажи и только несет по нему договорную ответственность за неизбежную невозможность передачи веши; но вся ситуация в целом все же еще не означает изменения в вещных правах — они наступают не раньше регистрации. Поэтому трудно согласиться и с С.Ф. Савкиным, толкующим это положение постановления в том смысле, что сделки продавца по иному распоряжению своим имущест­вом следует признавать недействительными, потому что они представляют собой злоупотребление правом <в данном случае — сохраняющимся правом собственности) по основаниям ст. 10ГК РФ (Савкин С.Ф. Судебно-арбитраж-ная практика по спорам, связанным с зашитой права собственности и других вещных прав // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 1998. № 10- С. 68). Такое толкование находится в прямом противоречии с разъяснениями Пле­нума, которые говорят не о недействительности договора, а об ответствен­ности за его неисполнение: ведь не может быть ответственности за неиспол­нение недействительного договора. Ст. 10 ГК, на которую ссылается автор, вводит совершенно конкретное последствие злоупотребления правом ~ от­каз в его защите (применительно к праву собственности ~ это отказ в вещ­ном иске, скорее всего негаторном). А ничтожность договора — это явление совершенно другой природы, и оно никак не зависит от зашиты права, рав­но как и от отказа в его защите-

384

ли-продажи, а он, естественно, не намерен разворачивать назад совершенную им. сделку. Стало быть, если бы даже мы допустили в нарушение ст. 209 ГК РФ возможность аннулиро­вания сделки, совершенной собственником по мотиву ранее возникшего у него обязательства о той же веши, способ пере­дачи купленной, но не переданной вещи от третьих лиц по­купателю все равно не был бы найден.

Кроме достаточно широко распространенных представле­ний об ограничении права собственности совершенной куп­лей-продажей, высказывается и другое сходное мнение" — о невозможности собственнику распорядиться сданной в аренду вещью без согласия арендатора. Этот взгляд обоснован ссылкой на недопустимость передачи обязательств по договору без со­гласия кредитора (ст. 391 ГК РФ): арендодатель несет извест­ные обязанности перед арендатором (капитальный ремонт вещи и др.) и потому не вправе передать собственность на арендо­ванное имущество, а вместе с нею и договор аренды без согла­сия арендатора².

Эта позиция не может не вызывать сомнений и не только потому, что находится в прямом противоречии с текущей хо­зяйственной практикой: известно, что передача крупных иму­щественных комплексов, полностью или частично находящих­ся в аренде, без учета воли арендаторов имеет массовое распространение, и совершенно невозможно примирить эту реальную практику с высказанной позицией. Например, как быть, если в проданном или переданном безвозмездно жилом или нежилом здании одни арендаторы согласны на отчужде­ние, а другие возражают против этого? Очевидно, непримени­ма идея получения согласия арендаторов на отчуждение вещи в порядке универсального правопреемства (наследование, ре­организация или ликвидация юридических лиц), в случае об-гущения взыскания кредиторов на имущество, находящееся в аренде и во многих других случаях.

В подтверждение своей позиции автор ссылается на прави­ло п. 2 ст. 346 ГК РФ: если законом или договором не преду-

' Общей почвой этих взглядов является, как представляется, игнориро­вание различия вешных и обязательственных лрав; а ведь эти различия ис­ключают возможность существования разного типа прав в одной плоскости. в одном правоотношении, где только и может возникнуть возможность огра­ничения вещного права обязательственным.