Глава 6

Грамматика собственности

Возвращаясь к высказыванию Гегеля о том, что разделение прав на вещные и обязательственные — это нелепость', мы уже мо­жем, кажется, противопоставить ему некоторый исторический материал,

Но кроме того, такой взгляд (а за ним стоят не только фи­лософы, но и юристы) наталкивается на сильное интуитивное сопротивление, а, как говорил Л. Витгенщтейн, "голос ин­стинкта всегда некоторым образом прав, но он еще не обучен выражать себя точно"².

Попробуем найти оправдание этой интуиции не только в истории права.

Обладание вообще хорошо понимается всеми. Древняя фор­мула meum esse (это мое) со всей своей многозначностью и полнотой удовлетворяет любые нужды, пока речь не идет о вычленении из нее собственности. Тогда юристы то впадают в косноязычие, определяя собственность как "состояние присво-ениости"³ (сразу вспоминается замечание Гегеля о том, что "состояние" — варварское выражение), то прибегают к меха­ническим метафорам, говоря о "статике имущественных отно­шений" (о чем мы уже имели возможность поговорить в пре­дыдущей главе). При всей расплывчатости и уязвимости этих формулировок сама суть собственности, однако, не утрачива­ется и продолжает ощущаться.

' В любом случае не может быть и речи об отказе от института вещных "P-iu. поскольку вся система права выстроена именно на сочетаниях прав нецщых и обязательственных и любые попытки упразднить любой из этмх элементов приведут к крушению сложившейся правовой системы.

¹ Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель/ Сост. В.П. Руднев. М,: Изд. 'РУппа "Прогресс"—"Культура", 1993. С- 29J.

⁾ Трудно согласиться с О.С. Иоффе в том, что "фактически достигнутая "рисвоенность" — "меткое наименование" (см.: Иоффе О.С. Развитие циви--ч^ическоймыслнвСССР-Ч.И.Л.: Изд-воЛГУ, 1978. С. 11).

113

Может быть, в совершенных определениях и нет нужды поскольку речь идет о понятном каждому.

Но любое правовое явление должно быть адекватно выска­зано', чтобы существовать. То, что не может быть точно выска­зано, не может быть юридическим образом осуществлено. В этом суть права, хотя и не только права.

При этом обнаруживается очень характерное обстоятельст­во. Любое выражение в сфере права может быть представлено как высказывание либо о собственности, либо об обязательст­ве, либо о том и другом одновременно. Это, пожалуй, баналь­ность. Не много новизны и в том факте, что для обозначения собственности всегда необходимым членом высказывания ока­зывается существительное², а для обязательства — глагол.

Кажется, однако, важным, что избежать этой грамматиче­ской закономерности, причем имея в виду не только русский язык, но всеобщую грамматику, невозможно³. А "граммати­ка — зеркало реальности"⁴.

М. Фуко обратил внимание на эти же обстоятельства, ана­лизируя стоимость, обмен и происхождение богатства, и вы­сказался почти прямо по нашей проблеме: "Анализ богатства подчиняется той же самой конфигурации, что и естественная история и всеобщая грамматика"⁵.

"Глагол... скрываясь за всеми словами, соотносит их меж­ду собой; глагол, полагая все слова языка возможными исхо­дя из их пропозициональной связи, соответствует обмену", а корень, "первый крм^, порождающий слова даже до рожде­ния самого языка, соответствует непосредственному образо­ванию стоимости"⁶.

' Высказывание может быть, как известно, и невербальпым, что неваж­но, поскольку любое правовое высказывание может быть прсобразоиано в вер­бальное (но не наоборот). С учетом этого мы и рассматриваем здесь юридиче­ское высказывание как вербальное, подчиненное грамматическим правилам.

² А также и "каладое из слов, которое явно или скрыто обладает именноЯ функцией" (см.: Фуко М. Слова и веши. СПб.: A-cad, 1994, С. 229).

³ Не будем здесь рассматривать проблему лингвистических ухищрений, преследующих единственную цель — избежать существительных (и иных сло1 с именной функцией) или глаголов. Нетрудно доказать, что такие иносказа­ния не имеют самостоятельной ценности и могут быть всегда преобразованы в высказывания с прямым словоупотреблением (иносказание — иное сказа­ние, следовательно, оно отталкивается не от факта (реальности), а от друго­го высказывания; иносказание, таким образом, всегда вторично).

Практической задачей права и юристов является наиболее правильное, точ­ное юридическое высказывание, избегающее неясности и двусмысленности (по­этому юридическое высказывание не терпит метафор, перенесения смысла), и при этом наиболее краткое. Именно об этих высказываниях мы и говорим.

* Людвиг Витгенштсмн: человек и мыслитель С. 282.

⁵ ФукоМ. Слова и вещи. С. 229-

⁶ Там же. С, 218.

114

В нашем контексте можно сказать — собственности (вещи), поскольку, рассуждая о стоимости (конечно, это более слож­ная материя), автор имеет в виду вещь или, точнее, свойства веши, обнаруживаемые в обмене, а тем самым и свойства об­мена (ход рассуждений весьма близок к пониманию собствен­ности у Гегеля).

Лежащее на поверхности объяснение, состоящее в том, что собственность всегда связана с вещами, а обязательства — с действиями и, следовательно, собственность будет выражаться существительными, а обязательства — глаголами, ничего в су­ществе вопроса не объясняет¹, а лишь переводит разговор из плоскости филологической в плоскость феноменологическую (т.е. в мир явлений), где вновь повторяется то же противополо­жение; получаем лишь еще одно подтверждение коренной про­тивоположности двух явлений, что никак не опровергает пред­положения о фундаментальном характере дуализма драва. В этом смысле важна не столько связь собственности^ существитель­ным, а обязательства с глаголом, сколько сам факт их взаимо­исключающего выражения в языке.

Обнаруженное здесь противоположение ближайшим об­разом носит функциональный характер. Но если учесть, что и собственность, и обязательства обслуживают товарный об­мен, то разницу в их функциях обнаружить не удается (это и зафиксировано Гегелем, отрицающим разумность дуализма права). ' " '

Остается предположить, что в отношении обмена оба этих феномена выполняют разные функции. Но для такого предпо­ложения не видно аргументов, хотя поиски и могут привести к неожиданным результатам.

Например, если согласиться сА.А. Потебней в том, что развитие языка характеризуется ростом предикативности, т.е. "категория процесса, динамики становится все более харак­терной для мысли при движении от древности к современно­сти"², то мы должны предположить, что вещное право с точки зрения его выражения имеет более архаичную природу, что.

' По существу, действие совершается в имущественной, т.е. веществен­ной. сфере, веши стоят в начале, как условия деятельности, и в конце дей­ствия, как его цель и результат (мы здесь повторяем по тому же повалу аргу­мент Гегеля против "абсурдности" дуализма права, что не.делает его менее тривиальным).

¹ Байбурин А. А.А. Потебня: философия языка и мифа (вступительная статья) // Потебня А.А. Слово и миф- М., 1989, С. б.

115

может быть, и объясняет те его черты малоподвижности (но и устойчивости), противопоставляемые динамизму и активности безусловно предикативного обязательства, которые отмечались применительно к проблеме дуализма.

Но эта связь субъекта и предиката позволяет пойти и даль­ше, заметив, с одной стороны, их нераздельность, так как предикат, даже употребляемый автономно, предполагает субъ­екта, а с другой стороны — естественная для языка ведущая роль субъекта дает новые основания для подкрепления того положения, как рационально обосновываемого, так и инстинк­тивно подкрепляемого, согласно которому собственность иг­рает ведущую роль в системе права.

Нельзя также не отметить и такое, по-видимому, грамма­тическое обстоятельство, что собственность актуально выра-;

жается только в прошедшем и настоящем времени, тогда как обязательство, напротив, только в будущем (ср. с замечанием Ницше о человеке как животном, приученном обещать). Прав­да, здесь разворачивается тема, в конечном счете приводящая;

нас снова к форме бытия свободы: обещание (стипуляция) ведь возможно, поскольку человек — владелец своего будуще­го, а это допустимо только у свободного.

Впрочем, несвободный лишен не только будущего, но и:

прошедшего (и тем самым собственности!), именно поэтому, он и не хозяин настоящего. ^

Ю.М. Лотман запретил, что для "первых деяний", которые, \ "совершившись единожды, уже не могут исчезнуть, поскольку играют особую роль в мироустройстве и пребывают в нем веч- . но", незначимо понятие времени. "Основным организующим принципом является признак бытийности"¹. i

По-видимому, мы здесь обнаруживаем грамматическое под­тверждение того данного интуитивно представления, что соб-:

ственность лежит в основе права как его "вечная" основа.

Едва ли можно сомневаться, что радикальное разделение ;

прав вещных и обязательственных по грамматическому време- , ни носит также фундаментальное и во всяком случае весьма ;

древнее происхождение, чем, по-видимому, можно объяснить как с трудом рационально улавливаемый, так и в то же время ^! интуитивно подразумеваемый, бесспорный характер этого де-

' См.: Лотман Ю.М. Устная речь в историко-культурной перспективе. Текст как семиотическая проблема // Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллин, 1992-С. 188.

116

ления. Если "архаические структуры мышления в современном сознании утратили содержательность и в этом отношении впол­не могут быть сопоставлены с грамматическими категориями языка"', то и утрата непосредственного содержания граммати­ческими категориями затрудняет прямое выведение юридиче­ских или иных содержательных понятий из обнаруженного ус­тойчивого соотношения таких категорий, но взамен этого дает подтверждение древнего и тем самым естественного, не слу­чайного их происхождения.

' Лотмоп Ю.М. Происхождение сюжета в типологическом освещении // Избранные статьи. С. 233. В том же смысле можно, видимо, понимать и заме­чание А.А. Потебии, что грамматика и вообще язык не объясняются с пози-Uini логики (см.: Потебня А.А. Слово и миф. С. 37—38).