3. Движение как всеобщий способ существования субстанций

Природа изменчива. Что-то меняется у нас на глазах, что-то незаметно для нас. Мы не можем приписать вечное постоянство ни одному предмету или явлению, ни мирозданию в целом, ни его мельчайшим кирпичикам-атомам и элементарным частицам. В космосе происходят гигантские процессы, возникают и гибнут целые галактики, а атомы распадаются на элементарные частицы, которые к тому же превращаются друг в друга. Это изменение всего сущего и есть движение.

«Движение, рассматриваемое в самом общем смысле этого слова … обнимает все происходящие во вселенной изменения и процессы, начиная от простого перемещения и кончая мышлением»², - пишет Энгельс.

Всеобщность движения еще в глубокой древности лаконично и в предельно четкой форме выразил Гераклит словами «panterei» («все течет»). Во времена Гераклита было замечено также, что все попытки согласования этого принципа с повседневными представлениями о природе приводят к серьезным трудностям. Прежде всего, ученик Гераклита Кратил указал на то, что если вещи текучи, то возникает вопрос, можно ли о них высказывать что-либо определенное, или же о них можно говорить что угодно? Сам Кратил отрицательно решал этот вопрос: пока мы высказываем что-то о вещи, оно меняется и не отвечает сказанному. Но его заслуга перед философией и наукой от этого не уменьшилась. Поиски положительного решения вопроса, поставленного Кратилом, позволили установить, что всеобщее движение относительно. Оно реализуется в конкретных реальных процессах, протекающих в определенном пространстве и времени. Поэтому каждый процесс допускает достаточно точное описание. Мы в полном соответствии с нашим повседневным опытом можем утверждать что-то конкретное о меняющихся предметах. Скажем, для описания движения тел, механика использует систему координат, которая условно считается недвижимой и начало отсчета времени, с которого рассматривается перемещение. В химии для изучения реакций используют такие параметры как концентрация реагирующих веществ, скорость реакции, температура и др.

Еще большие трудности логического отображения движения подметил Зенон Элейский. В своих апориях «Ахиллес и черепаха», «Стрела», «Стадий» он продемонстрировал, что при попытке мыслить движение разум с полным основанием, т.е. без нарушения законов логики, может доказывать как что-то положительное о движении, отвечающее нашим чувственным данным, так и обратное утверждение, противоречащее чувственным восприятиям. Так, чувственный опыт и вычисления подсказывают, что быстроногий Ахиллес может догнать самое медленное животное черепаху. Но мы с равным правом можем доказать, что он этого не сделает. В самом деле, пока он за какое-то время пробежит первоначальное расстояние, разделяющее его и черепаху, черепаха за это время отодвинется на некоторое расстояние. Пробежав и это расстояние за какое-то время, Ахиллес вновь должен увидеть черепаху впереди себя, потому что за это время черепаха опять отодвинется из-за того, что она не стоит на месте и т.д. до бесконечности. Физики, - пишет Р. Фейнман, - избегают трудности дифференцированием. Они разбивают расстояние на очень малые промежутки, берут отношение любого промежутка пути к отрезку времени, а затем смотрят, что произойдет с частным, если промежуток времени брать все меньшим и меньшим. В результате дифференцирования пути Sпо времениtони получают скоростьV, т.е.V=, не равную нулю и тем самым, по мнению Р. Фейнмана, избегают парадокса¹.

Но уже следующая апория Зенона «Стрела» (кстати, Р. Фейнман умышленно обходит эту апорию) подтверждает, что дифференцированием пути по времени логические трудности анализа движения не устраняются. Движущаяся стрела, говорит Зенон, находится в какой-то точке пространства. Но если она находится в этой точке, то она покоится. Тогда движение стрелы должно складываться из бесконечной суммы покоя, что абсурдно. Следовательно, движущаяся стрела должна покоится. А раз так, то устранить указанное противоречие дифференцированием уравнения движения уже не удается. Остается признать, что существует некая неопределенность движущегося тела в какой-то момент времени. Гегель, анализируя апорию Зенона, высказал гениальную догадку, что движущееся тело и находится в какой-то момент времени в какой-то точке пространства и не находится в ней. Тем самым было доказано, что уже такое простое движение как перемещение противоречиво по своей сущности. Это справедливо для других видов движения, а значит и для движения вообще.

Все научные и философские исследования движения процессов – это, пожалуй, вариации одной и той же темы нахождения порядка, в котором происходит движение. Во многих случаях этот порядок удается установить достаточно точно, в других лишь в среднем, только статистически. Упорядоченность движения, даже если это статистическая упорядоченность, говорит о том, что любое движение имеет не только настоящее и будущее, но и прошлое. Оно возникает, имеет свою причину. Отдельные науки не всегда стремятся ее найти. Скажем, механика довольствуется тем, что в качестве причины движения механических систем принимает некую абстрактную причину: силу. Химия, не смотря на свои успехи, до сих пор не может синтезировать живой белок, а потому биология вынуждена констатировать, что она не полностью знает причину жизни как одной из форм движения. В аналогичных ситуациях оказываются другие науки. Но когда движение рассматривается, как всеобщее свойство природы вопрос о его источнике обойти не удается.

Аристотель в своей «Физике» демонстрирует, что из факта признания положения, что каждое тело получает движение от другого тела, находящегося в движении, с необходимостью следует признание бога как духовного перводвигателя. В самом деле, движущееся тело, которое сообщает движение другому телу само должно получить движение от третьего движущегося тела и т.д. Должен существовать перводвигатель, иначе движение никогда не началось бы. Этот перводвигатель должен быть неподвижным, иначе мы должны были бы мыслить то, что им движет, и он не был бы перводвигателем. Наконец, этот перводвигатель должен быть духовным, потому что если бы он был материальным, то в силу первой посылки, он сам должен был бы получать откуда-то движение. Этот неподвижный духовный двигатель и есть бог.

Эти рассуждения Аристотеля разделяли такие великие умы, как Ньютон, Ломоносов и др. На них до сих пор основываются многие теологические рассуждения о природе.

Материалисты, начиная с Гераклита и Демокрита, чтобы изгнать бога из объяснения природы, вынуждены были признать без доказательства, что движение – это неотъемлемый атрибут природы, способ существования материи. Р. Декарт высказал идею, что количество движения в природе остается постоянным, а значит оно несотворимо и неуничтожимо. В XIXв. Мейер открыл закон сохранения и превращения энергии, а в ХХ в. Эйнштейн открыл связь материи и энергии и выразил ее в формуле Е =mc². Казалось, что эти открытия полностью разрушают теологические представления о движении. Но на самом деле все оказалось не так уж просто.

Изучение тепловых явлений привело к открытию второго начала термодинамики. В формулировке Клаузиса оно звучит так: в замкнутых системах (системах, которые не получают энергию извне) энтропия увеличивается, т.е. они переходят в равновесное состояние. Если применить это начало ко Вселенной, то вследствие термодинамических процессов, происходящих в ней, температура звезд должна все более и более выравниваться. Энергия количественно не исчезает, а равномерно должна перераспределяться (связываться) и, в конечном счете, должно наступить то, что физики называют тепловой смертью Вселенной. Вывести Вселенную из равновесного состояния может только внешнее воздействие, т.е. бог.

Статистическая термодинамика, разработанная Больцманом и другими физиками, согласно которой любая термодинамическая система за счет флуктуаций может самопроизвольно выходить из равновесного состояния, так и не дала веских аргументов против этого вывода. Многие физики не верят в осуществимость этой возможности. Уж слишком исчезающе мала вероятность флуктуаций в больших системах

Всеобщее относительное и противоречивое движение осуществляется в многообразных формах. Пожалуй, первую их классификацию мы встречаем у Аристотеля. Он выделял такие виды движения, как качественные изменения, перемещение в пространстве уменьшение и увеличение и др. Ф. Бэкон выделил уже 19 форм движения, скажем теплота и другие. Очень удобную классификацию форм движения разработали Гегель и Энгельс. Они предложили выделять механическую форму движения, физическую, химическую, биологическую и социальную. Конечно, эта классификация достаточно грубая. Так, современная физика доказала, что микропроцессы описываются квантово-механическими закономерностями, тогда как макропроцессы имеют совершенно иную природу и описываются ньютоновской или нерелятивистской механикой. Поэтому они неизбежно являются разными формами движения. Мы с равным правом должны говорить о геологической форме движения, и о многих других. Однако классификация форм движения материи Гегеля – Энгельса не потеряла своего значения. Ее главные достоинства заключаются в том, что она позволяет проследить генетическую связь более высоких форм движения с более низкими.

Успехи в изучении механической формы движения материи привели к тому, что в ХVII-XVIII вв. сформировался механицизм, который стремился свести все многообразие форм движения материи к механическому движению. Эти попытки не прекращаются и по настоящее время. Так, Р. Фейнман считает, что в «биологии, например, самое важное предположение, состоит в том, что все, что делают животные, совершают атомы. Иными словами, в живых существах нет ничего, что не могло быть понято с той точки зрения, что они состоят из атомов, действующих по законам физики»¹.

Конечно, между физической, химической и биологической формами движения материи существуют неоспоримые связи, и сложились целые дисциплины: физическая химия, биохимия и др., которые эти связи изучают. Но как оказалось многие биологические процессы нельзя свести к физическим или химическим процессам. Скажем, эволюция видов подчиняется совершенно иным законам, чем движение тел. Своим бурным развитием биология и в особенности социальные науки во многом обязаны как раз тому, что они стремились открыть специфические законы, а не попыткам сведения этих законов к законам физики или механики.

Однако не существует никакого физического эксперимента и никаких веских теоретических аргументов в пользу того, какая иерархическая лестница усложнения форм движения присуща Вселенной. Если мы не хотим признать Творца за начало природы, нам остается лишь надеяться вместе с Гольбахом и Энгельсом на вечный круговорот природы, на то, что ни один из ее атрибутов не может быть утрачен, и что с той же необходимостью, с какой природа истребит мыслящий дух на Земле, она возродит его в других мирах.