Заключение.

30.

В XXX. Из всего этого следует заключение, что христианин живет не в себе самом, но в Христе и в ближнем своем: в Христе через веру, а в ближнем через любовь; верою поверх себя он направляется к Богу, а от Бога он направляется любовью опять в себя самого и остается всегда в Боге и в Божественной любви. Подобно тому как говорит Христос (Ин. I): «Отныне будете видеть небо отверстым и ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну человеческому».

Смотри, это и есть истинная, духовная, христианская свобода, освобождающая сердце от всех грехов, законов и заповедей, которая превосходит всякую другую свободу, как небо землю, которой, дай нам Бог, правильно понимать и держаться. Аминь.

ДЗ № 7

Кант о мнимом праве лгать из человеколюбия

*это конспект, а не сама статья*

Кант провозглашал: не может быть никакого позволения и никакой обязанности говорить неправду, даже тогда, когда мы можем этим кому-либо помочь. 

В статье «О мнимом праве лгать из человеколюбия» Кант доказывает, что надо всегда говорить правду, — при этом все доказательство построено на единственном примере.  Общий тезис гласит, что если какому-то доброму человеку мнится, что его ложь может кому-то помочь или даже кого-то спасти, то этот добрый человек глубоко заблуждается, поскольку, спасая «отдельное лицо», он «делает негодным к употреблению самый источник права», — ведь результатом этого человеколюбивого поступка может стать недоверие к любым свидетельским показаниям вообще, расторжение всех договоров и отмена всех правоотношений. Более того, ложь следует рассматривать как правонарушение, поскольку за все непредвиденные последствия лжи должен нести ответственность сам лжец.

Большое значение Кант придает роли случая и фортуны. Согласно Канту, ложь во спасение в любом случае причиняет спасаемому — поскольку он олицетворяет человечество вообще — вопиющую несправедливость, последствия которой — а Кант считает, что эти последствия могут простираться вплоть до упразднения права вообще — превосходят любой вред, который может быть причинен данному лицу вследствие того, что мы честно сдали его убийце. Кант пишет: «Это была только чистая случайность..., что правдивость показания повредила обитателю дома, это не было свободным действием... Собственно, не он сам причиняет этим вред тому, кто страдает от его показания, но случай». (То есть это была случайность, человек не свободно это сделал, то есть виноват не он, а случай)  Получается, если человек всегда обязуется высказывать исключительно субъективную истину,  то на вопрос убийцы — дома ли Х — нужно честно отвечать «не знаю», —такое обязательство означает в то же время, что вопрос объективной истинности или ложности суждений человек всецело доверяет слепому случаю. 

Кант в своей работе ведет заочную полемику с Бенджаменом Констаном, главным теоретиком французских либералов того времени. Центральный пункт дискуссии – о том, как должна быть устроена система права; в частности, должно ли право следовать и подчиняться политике, или наоборот: политика должна подчиняться праву. В самом начале Кант ставит и обсуждает два вопроса.

1. Имеет ли человек право быть неправдивым в тех случаях, когда он не может уклониться от определенного ответа «да» или «нет» (Кант постоянно оговаривает этот момент невозможности уклониться)? Тем самым, условия этого мысленного эксперимента таковы, что вы не можете ни промолчать, ни сказать «не знаю». То есть, в реальной ситуации вы можете воспользоваться любым из них – молчать или сказать «Не знаю», – не опровергая Канта; главное, чтобы вы сами верили в истинность того, что говорите. То есть, если вы действительно не уверены, что ваш друг находится в доме или вне его, то честно говорите правду: «Не знаю».

2. Не обязан ли человек в показании, к которому его несправедливо принуждают, сказать неправду, с тем, чтобы спасти себя или кого другого от угрожающего ему злодеяния? – Нет, говорит Кант, ничто не должно принуждать человека к тому, чтобы он говорил ложь.

Кант имеет дело с ситуацией, когда универсальное суждение пытаются (Констан) опровергнуть частным примером, случаем. На этот случай он и отвечает тем, что показывает случайность возможных следствий из этого случая. Которые, конечно, в силу их неопределенности (равновероятной противоположности исходов) никак не могут служить опровержением универсального долга говорить правду (с оговоркой: если нет возможности уклониться от определенного высказывания). 

Важная, фундаментальная мысль Канта: «Ибо из права требовать от другого, чтобы он лгал для нашей выгоды, вытекало бы притязание, противоречащее всякой закономерности. Напротив, каждый человек имеет не только право, но даже строжайшую обязанность быть правдивым в высказываниях, которые он не может избежать, хотя бы ее исполнение и приносило вред ему самому или кому другому». 

Кант требует от каждого человека «правовой честности. Она состоит в том, чтобы утверждать свою ценность как человека по отношению к другим. Кант называет это «внутренним правовым долгом». Долг этот требует, чтобы человек не делал свою персону «лишь средством для других» и не позволял такое к себе отношение с их стороны, но был «для них также и целью». Тем самым Кант со всей очевидностью возвращается к формуле «быть целью самой по себе» категорического императива, а именно: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству. Поэтому ценность человека, согласно Канту, есть «абсолютная ценность» и основа того, что он называет «достоинством», или честью. 

Против Канта можно сказать, что долг быть правдивым имеет силу не во всех случаях. Он не имеет силы тогда, когда сам принцип человечества ставится на карту и должен быть защищен и при этом дело может дойти до вынужденной ситуации, в которой сообщение неправды является единственным средством воздать справедливость самому этому праву. Следовательно, именно сам принцип, ради соблюдения которого Кант полагал, что необходимо выступить в защиту абсолютного запрета лжи, дает в руки аргумент, оправдывающий ложь не только как средство защиты,  но и позволяющий рассматривать ее как необходимость, а именно в том случае, когда она в сложившейся ситуации является единственным средством предотвращения тяжкого преступления, и при этом дает возможность соблюсти внутренний правовой долг, относиться к себе и к другим не только как к простому средству, но и как к цели. 

Примечательно, что сам Кант в своей более ранней лекции «Моральной философии Коллинза», в дополнение к аргументации о том, что ложь нарушает права человечества, недвусмысленно признавал право на вынужденную ложь, а именно в случае, когда ответ, согласно формулировке, «является вынужденным, и есть уверенность, что тот другой хочет использовать его в не правовых целях», чему я могу воспрепятствовать. Кант пишет: «Например, если меня кто-либо спрашивает, зная, что у меня с собой есть деньги: У тебя деньги с собой? Если я промолчу, то он может заключить, что у меня с собой есть деньги. Если я скажу «да», то он их у меня отберет. Если же я скажу «нет», то я солгу. Что же мне делать? Поскольку по отношению ко мне совершается насилие, я вынужден дать признание, и мои слова используются противозаконным образом, при том что я не могу спастись молчанием, — ложь есть самозащита. Вынужденное признание, используемое противозаконно,  дает мне право на защиту, так как при этом не имеет значения, добивается ли он моего признания или моих денег. Итак, ни в каком другом случае не следует прибегать ко лжи, кроме тех, когда признание получают вынужденным путем и при этом я убежден, что тот другой хочет его использовать в преступных целях». 

Именно это имеет место в примере с покушением на убийство. Таким образом, молодой Кант, и с ним мое личное мнение, противостоят ригоризму старого Канта: хотя и не может быть всеобщего права лгать из человеколюбия, все же существует ложь как дозволенное и даже предписанное средство, чтобы в ситуации необходимости и принуждения воспрепятствовать тяжкому преступлению и тем самым одновременно соблюсти принципы человечества. 

сущность Коперниканского переворота

Коперниканский переворот в философии, совершенный Кантом.

Кант совершил коперниканский переворот: от внешнего мира - к человеку. Благодаря Канту предметами философии становятся общество, культура, история, человек. Если до Канта предметом философии был мир, то Кант смещает интерес на человека. Человек - первый и единственный предмет философии и философствования. "Философия - наука об отношении всякого разума к конечной цели человеческого разума".

Философию можно подвести под следующие вопросы:

1.      Что я могу знать? (разум)

2.      Что я должен делать? (этика)

3.      На что я смею надеяться? (религия)

4.      Что такое человек?

В сущности 3 первых вопроса можно свести к последнему.

Ответ: человек – строитель культуры. Каркас человека состоит из 3-х способностей:

1.      Познавательная способность, которую мы прилагаем к природе (рассудок, логика, наука, размышление, основанное на фактах).

2.      Практическая способность (способность желания, нравственная способность) имеет дело с тем, что должно быть.

3.      Эстетическая способность

Человек для себя – последняя цель. Цель человека – самоосуществление. Долженствование – атрибутивный признак человека. Человек - это существо, которое всегда должно. "Ты должен Þ ты можешь". Люди, зацикленные на первой способности, этого не понимают. Первая способность - это закономерность; Вторая - это конечная цель, идеал. Благодаря своему Я человек и есть личность. 

Три максимы мыслящего человека:

1.      Думать самому. Любое принуждение минимизирует человеческое в человеке.

2.      Мыслить себя в общении с людьми на месте любого другого.

3.      Всегда мыслить в согласии с самим собой.

Загадками является мир, в котором живет человек и сам человек. "Две вещи вызывают восхищение: звездное небо надо мною и нравственный закон во мне".

Анализ Бэкона.

На рубеже XVI и XVII в. жил в Англии Фрэнсис Бэкон бывший одним из основателей новой философии. Он возвел в принцип своего учения опыт и наблюдение, призывая тем к научному исследованию природы. Своим «Новым Органоном» (1620) он положил начало эмпирическому направлению философии, основывающемуся на опытном изучении действительности. Другим родоначальником новой философии был француз Декарт, представитель умозрительного направления, изложивший цельное миросозерцание в знаменитом «Рассуждении о методе» и «Началах философии» (1644). Декарт, бывший, кроме того, первым математиком нового времени, поставил задачею своей философии найти такое положение, которое нельзя было бы подвергать сомнению, из которого, как из аксиомы, можно было бы вывести все другие истины. Человек имеет право сомневаться в существовании всего, кроме существования мыслящего я: «я мыслю, следовательно, я существую» (cogito, ergo sum), – таков был чисто индивидуалистический исходный пункт его философии. Бэкон и Декарт были первыми философами нового времени, освободившимися от авторитетов классического возрождения – Платона и Аристотеля.

Знаменитый английский мыслитель Фрэнсис Бэкон – один из первых крупных философов Нового времени, эпохи разума. Сам характер его учения сильно отличается от систем древних и средневековых мыслителей. У Бэкона нет и помину о знании, как чистом и вдохновенном стремлении к высшей истине. Он презирал Аристотеля и религиозную схоластику за то, что они подходили к философскому познанию с такой точки зрения. В соответствии с духом новой, рационально-потребительской эпохи для Бэкона характерно прежде всего стремление к господству над природой. Отсюда и его известный афоризм знание – сила.

Фрэнсис Бэкон был одним из виднейших чиновников английского королевского двора.

Человечество, по мнению Бэкона, должно подчинить себе природу и господствовать над ней. Род людской двигался вперёд благодаря научным открытиям и изобретениям.

Признавая гениальность многих древних философов, Бэкон утверждал, однако, что гений их ни к чему не послужил, так как был ложно направлен. Все они бескорыстно искали отвлечённые метафизические и моральные истины, не задумываясь о практических выгодах. Сам Бэкон думает, что «наука не должна сводиться к бесплодному удовлетворению праздного любопытства». Ей следует обратиться к широкой материально-производительной работе. В устремлениях и личности Бэкона исчерпывающе воплотился практический англосаксонский дух.

«Новая Атлантида» Бэкона

Фрэнсис Бэкон был проникнут мыслью о том, что развитие науки приведёт в будущем к наступлению золотого века. При почти несомненном атеизме он писал о предстоящих великих открытиях с приподнятым энтузиазмом религиозного пророка и относился к судьбе науки, как к своеобразной святыне. В своей неоконченной философской утопии «Новая Атлантида» Бэкон рисует счастливую, комфортную жизнь мудрого, небольшого народа островитян, которые систематически применяют в «доме Соломона» все ранее сделанные открытия для новых изобретений. У обитателей «Новой Атлантиды» есть паровая машина, воздушный шар, микрофон, телефон и даже вечный двигатель. Самыми яркими красками Бэкон изображает, как всё это улучшает, украшает и удлиняет человеческую жизнь. Мысль о возможных вредных последствиях «прогресса» даже не приходит ему в голову.

Бэкон «Великое восстановление наук»

Все главные книги Фрэнсиса Бэкона объединяются в одно гигантское произведение под названием «Великое восстановление наук». Автор ставит в нём перед собой три задачи: 1) обзор всех наук (с установлением и специальной роли философии), 2) развитие нового метода естествознания и, 3) его применение к единичному исследованию.

По трем основным способностям души (памяти, воображению и рассудку) он разделяет все науки на три ветви: «историю» (опытные знания вообще, гуманитарные и естественные), поэзию и философию.

Философия имеет три объекта: Бога, человека и природу. Однако познание Бога, по Фрэнсису Бэкону, недоступно человеческому уму и должно черпаться только из откровения. Науки, изучающие человека и природу – антропология и физика. Опытную физику Бэкон считает «матерью всех наук». Метафизику (учение о первоначальных причинах вещей) он в число наук включает, но склонен смотреть на неё как на излишнее умозрение.

Вторую часть «Великого восстановления наук» составляет «Новый Органон», где Бэкон излагает свой новый научный метод.

«Новый органон» Бэкона

«Органоном» в истории философии именуется общий свод трудов Аристотеля по логике. В аристотелевском учении логика выполняла роль главного метода. Как показывает заглавие «Нового органона», Бэкон хочет противопоставить старой методологии Аристотеля новую.

Он формулирует в этой своей книге противоположный аристотелевскому метод познания природы. Основа этого метода – не отвлечённые логические умозаключения, а эмпиризм, опыт. Предшественники Фрэнсиса Бэкона использовали опыт случайный, а он призывает в «Новом Органоне» заменить его планомерным экспериментом, методическим исследованием. Развитие знания, согласно Бэкону, должно базироваться не на случайных открытиях, а идти как заранее обдуманный процесс. Главную цель своей философии он и видит в том, чтобы сформулировать правильный метод изобретений.

Фрэнсис Бэкон об идолах

Бэкон в своей философии полагает, что новая наука должна исходить из опыта, но он отнюдь не приравнивает его к обычным, житейским, некритическим представлениям обывателя. Общераспространённые взгляды, напротив, содержат в себе много ложного. Как Аристотель указал ошибки в логических умозаключениях, так Бэкон хочет указать ошибки в эмпирических восприятиях и очистить истинный опыт от вредных примесей.

Он делает это в своём знаменитом учении об идолах – ложных привычках и предрассудках, которые, подобно поклонению мнимым богам, вводят людей в тяжкие заблуждения. Бэкон называет четыре вида идолов.

Идолы пещеры (idola specus) – заблуждения, возникающие от особенностей чувств и неверных жизненных впечатлений отдельного человека. От них сравнительно легко избавиться сравнением опытов нескольких индивидуумов.

 идолы театра (idola theatri), создаваемые верой в авторитеты (в философии, по Бэкону, опаснее всего – рабское преклонение перед «метафизиком» Аристотелем). С этим, вторым, видом идолов надо бороться, приучая себя смотреть на всё собственными глазами.

 идолы площади или рынка (idola fori) – всеобщие, вековые предрассудки человечества, которые люди воспринимают друг от друга в процессе общения.

Четвёртый, самый вредный вид идолов Бэкона – идолы рода (idola tribus), которые коренятся не в личных или коллективных заблуждениях, а в несовершенстве самого человеческого существа, его чувств и ума. Опаснейшее проявление этого несовершенства – тяга к телеологическому взгляду, стремление усматривать в судьбе отдельных вещей и всём бытии какую-то высшую цель – иначе говоря, религиозность. Фрэнсис Бэкон считает, что никакой телеологии в мире нет. Истинная связь вещей – чисто механическая причинность, телеологию же следует напрочь изгнать из процесса познания, причём, не только в естественных, но и в гуманитарных науках. Такой подход позволяет признавать Бэкона отцом философии позитивизма.

Эмпирический метод научного познания Бэкона

В основу его он кладёт систематический эксперимент. Случайного опыта Бэкон в процессе познания призывает избегать, ибо его обобщения могут приводить к частным, применимым не во всех случаях, а иногда и к совершенно ложным результатам. Выводы ведомых по обдуманной, методической системе экспериментов следует обобщать при помощи индукции – то есть, умозаключениями от частного к общему, а не наоборот, не следуя путём дедукции от общего к частному, как часто делает телеологическая философия. Чтобы познать индуктивным путем «причины» того или иного явления, наука, по Бэкону, должна пользоваться «перечислением»и «исключением» опытных данных. Нужно сопоставлять эмпирические факты в поисках таких, где исследуемое свойство или явление присутствует и где оно отсутствует, рассматривать и степени его проявления в разных случаях.

При использовании индуктивного метода Бэкон советует быть крайне осторожным – обобщать эмпирические данные с большой постепенностью, переходить от единичных фактов сначала к научным положениям небольшой общности, а уже от них – к все более высоким. В научном познании нужно следовать путем непрерывного и постепенного восхождения. Следует опасаться опрометчивых обобщений, которые весьма свойственны людской психологии и приводят к бесчисленным ошибкам. Человеческому духу, говорит Бэкон в этой связи, не только не следует придавать крылья, но, наоборот, подвешивать свинец.

Оценки философии Бэкона

Авторы атеистического толка восхваляют философию Бэкона как провозвестницу современного научного века, которая «установила руководящие начала для экспериментальных исследований даже прежде, чем такие исследования стали производиться».

Однако многие приверженцы идеалистических доктрин утверждают, что почти всё учение Бэкона сводится к банальным советам и звонким афоризмам полупримитивного смысла, «провозвестить» которые было совсем не трудно. Есть мнение, что в философии он являлся таким же шарлатаном, как и в политике. Бэкон широко прибегал к плагиату. Знаменитое «учение об идолах» он почти целиком заимствовал у своего средневекового однофамильца, Роджера Бэкона, который тоже пропагандировал в своем «Opus majus» научный опыт – и распределил причины его ошибок на четыре категории: авторитет, привычка, предрассудок и фальшивое знание. Фрэнсис Бэкон в своей философии повторяет те же мысли едва ли не слово в слово.

Фрэнсиса Бэкона критикуют и за односторонний упор на индукцию, которая в науке очень важна, но вряд ли может многое дать сама по себе, без разумного соединения с дедукцией. Значение же математики Бэкон совершенно проглядел – он смехотворно уверял, что даже математические доказательства без санкции опыта не порождают полного и твердого убеждения.

Бэкон был горячим сторонником атомистической теории. Однако он приписывал атомам способность восприятия и психической жизни, объясняя именно этим их взаимное притяжение и отталкивание.

Анализ Декарта.

Рене Декарт, основатель новейшей догматической рационалистической философии и один из глубочайших мыслителей Франции.

Рационалистический метод Декарта – сомнение

Хотя Декарт благодаря своим математическим и физическим открытиям стал одним из творцов новейшей физики, исходной точкой своей философии он сделал не внешний, а внутренний опыт. Вследствие этого Декарт стал одним из столпов европейского рационализма, а не эмпиризма. Результаты чувственного опыта, согласно его философии, сомнительны. В этом убеждают многочисленные факты обманов чувств. Согласно Декарту, можно сомневаться вообще во всем, однако никак нельзя подвергнуть сомнению сам факт нашего мышления, с которым неразрывно связано убеждение в нашем существовании. Этот тезис и выражает прославленный философский афоризм Декарта: «Я мыслю, следовательно, существую» («Cogito, ergo sum»).

Идея Бога у Декарта

Единственное существование, в котором я вполне уверен, есть мое собственное, т. е. существование моего духа и его мыслей, тогда как бытие всего вещественного мира (и моего собственного тела) остается под сомнением. Неоспоримых данных, подтверждающих истинность наших ощущений, у нас нет. Он может оказать простым плодом нашего воображения. Однако, согласно философии Декарта, среди наших представлений находится одно, которое мы не могли создать сами, которое скорее надо признать данным нам, так как оно заключает в себе более полную реальность, чем та, какую мы находим в себе. Это идея Бога – совершеннейшего существа, неограниченного бытия, прямо противоположная чувству ограниченности нашего собственного бытия и потому внушенная нам самим Богом, врожденная нам до всякого опыта, подобно представлению, какое мы имеем о самом себе.

Преобразуя онтологическое доказательство бытия Божия Ансельма Кентерберийского, Декарт выражает его в такой форме: Бог есть совершеннейшее существо, к совершенствам же принадлежит и существование, следовательно, Бог существует. Другое доказательство бытия Божия заключается у Декарта в следующем: мое собственное существование можно объяснить только с помощью признания бытия Божия, потому что если бы я произошел сам собою, я бы придал себе все совершенства; если же я происхожу от других, от родителей, предков и т. д., то должна существовать первая причина, т. е. Бог. В число Божьих совершенств входит и совершенная правдивость, из чего следует, что все, что я познаю ясно, истинно. Бог не мог меня обмануть, это противоречит понятию о нём, как о всесовершенном существе.

 

Дуализм души и тела у Декарта

Представление внешнего мира и природы неискоренимо и ясно находится в моем уме. Поэтому, считает Декарт, протяженный мир со всеми качествами, какие мы познаем в наших ясных представлениях, действительно существует. Лежащая в основе его протяженная сущность называется телом или материей. Её природа, согласно философии Декарта, состоит не в твердости, тяжести, окраске или вообще в каком-либо качестве, постигаемом чувствами и устранимом из тела без нарушения его сущности – но единственно в протяжении. Лишь это последнее, допуская численные измерения, образует основу, не только геометрии, но и физики.

Протяжение имеет тело, но не душа. Между ними двумя существует диаметральная разница. Тело может быть разрушено, душа же неразрушима, т. е. бессмертна. В собственном смысле только Бог может именоваться субстанцией, т. е. тем, что существует, не нуждаясь для этого ни в чем другом; в производном же смысле можно говорить о телесной и мыслящей субстанции, так как обе не нуждаются для своего существования ни в чем, кроме Бога. Единственным главным свойством материи, по философии Декарта, является протяжение, но не энергия и силы. Количество вещества и движения, вложенных изначально в мир Богом, остается неизменным. Последние составные частицы материи – мельчайшие тельца, различные по форме и величине (корпускулы).

На животных Декарт смотрит как на живые машины без души, чувства, ибо они целиком управляются инстинктами, без всякой свободы воли. В человеке протяженная субстанция (тело) и мыслящая душа сходятся в единственном непарном органе мозга, центральной его железе; при их противоположной сути они не могли бы взаимодействовать, если бы не были соединены и согласованы Богом. Эта теория навела ученика Декарта, Гейлинкса на гипотезу окказионализма.

  

Значение философии Декарта

Декарт совершил настоящий подвиг, требуя первым условием от философии, чтобы она отказалась от всякого привычного чувственного познания, усомнившись во всём (картезианское сомнение) и с помощью мышления совсем заново построила истинный мир, ничего не принимая за истину, кроме того, что выдержит испытание любым сомнением. Исходя из такой твердой точки опоры, как самосознание, он стал родоначальником последующих систем философии и оказал на нее большое влияние, благодаря оригинальности и самостоятельности, ясности и простоте своего мышления, а также легкости и естественности изложения. Хотя Декарт вполне признавал метафизику, но в области природы он гораздо строже проводил механицизм, чем его старший современник Фрэнсис Бэкон, так что на него позже ссылались даже чуждые духу его философии материалисты.

ДЗ № 8

Повесть об антихристе Соловьев.

Кратко:

«Краткая повесть об антихристе» входит в «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории», написанные в 1899–1900 годах, прямо перед смертью мыслителя и XIX века.  В конце XIX века Япония, подсмотрев за Европой, придумывает идею панмонголизма, вокруг которой объединяет Азию и идёт в поход на Запад. Сначала скинуто колониальное ярмо в Азии. Затем миллионные армии вторгаются в российские владения, поднимаются до Урала и затопляют европейскую часть России. Русские армии гибнут одна за другой, а новая Орда вступает в настоящую Европу. Завоевателей встречает Германия, которая наносит захватчикам крупное поражение, но и сама проигрывает Франции, ударившей своим давним недругам в спину. Французы ликуют, братаются с желтолицыми, но и сами проигрывают. В Париже подняли восстание азиатские мигранты, которые вырезали белых и отворили ворота богдыхану. Осталась Англия, которая откупилась от азиатов миллиардом фунтов. Владычество азиатов над Европой длится полвека, пока их не сметает тайный панъевропейский заговор, отбрасывающий захватчиков в Евразию. На месте старых европейских государств к началу ХХI века возникают Европейские Соединённые Штаты. Внутри Штатов начинается идейное брожение, рождающее новых людей. Один из них – аскет, интеллектуал, сверхчеловек – решает, что на него возложена миссия завершить дело Христа. Так появляется антихрист.  Удивительно, но Соловьёв, описывая первую половину ХХI века, почувствовал слишком многое. Хотя бы Европейский Союз, рождение которого он вывел из сопротивления тотальному монгольскому завоеванию. В истории так и произошло, только роль захватчиков-азиатов исполнил III Рейх, объединённое сопротивление которому позже позволило выковать ЕС. Причём совпало всё вплоть до деталей – в «Краткой повести…» свара немцев и французов обрекла Европу на гибель, но с их же примирением она смогла возродиться из пепла. Так и в 1949 году в Страсбурге произошло символическое примирение между немцами и французами, что заложило основу будущего ЕС. Следующее попадание – это возникновение в Европейских Штатах новых идейных концепций. Соловьёв делает упор на их религиозную суть, называя эти идеи спиритуализмом и необуддизмом, которые исключили из своего символа мира недоказуемое означающее (Бога) и заменили его вполне доказуемым естеством – человеком и его благом. То есть Соловьёв говорит о мировом уравнительном универсализме, должном сделать из человечества общечеловечество, духовные вопросы которого становятся потребностями и удовлетворяются чем-то интересным и молодёжным. Это тончайшее предчувствие глобализма и состояния послемодерна с его всесмешением и отсутствием истинности, упразднённой из-за того, что она разделяет людей. Эти общечеловеческие идеи производят на свет антихриста. У него нет рогов, и от него не пахнет серой. Антихрист по Соловьёву – красавец, филантроп и вегетарианец. Он с маниакальной гордыней напоминает, что не ест мяса, к тому же следит за экологическими проблемами и проблемами скотобоен. Это образованный человек, интеллектуал, обуреваемый жаждой сделать мир лучше, пока эта жажда не преображается в антихристово желание сделать мир собой. Ценностью на первый взгляд объявляется человек, но в действительности человека прокручивают в мясорубке, чтобы возникло «равенство всеобщей сытости». Новое общество как огня боится разделения – религиозного и национального, – но не в смысле религиозной или национальной ненависти, от чего как раз и следует отказаться, а в смысле существования границ и стоящих на их страже понятий. Ведь истина – это разделение. Добро – это разделение. Они создают географию, систему координат, иерархию, модель, структуру того, как можно, а как не можно. И эта структура не есть средство угнетения, как её описывает универсализм левый или ревизионистский, а есть средство установления пути, движения. Разделение рождает цель, но антихристово действие, описанное Соловьёвым, прежде всего отказывается от цели, всецело доверяясь самому процессу, приятному и обольстительному мясному турне. Так исчезает человек, а на первый план выходят вопросы экологического содержания приюта для кошек. Это конец истории. Не потому что не нужно думать о несчастных животных, а потому что о них думают в качестве замещения. Спасительная терапия в духе: «Я хоть что-то делаю!» При всей частной благости, она закрывает возможность подумать о самом важном, о том, что все мы, в сущности, живём в таких же кошачьих клетках, только размером побольше. Разбить клетку может усилие, орудие, сопровождённое благой волей. Но это неудобно, страшно, некомфортно. Это будет война. Это будет меч. Почему его принёс Христос? Потому что истина разделяет. Антихрист приводит человечество к ложному совокуплению, а немногие изгнанные, объединившись в пустыне, создают союз, чтобы участвовать в последней битве со злом. Видно окончание главной идеи Соловьёва: противоположности, то есть католики, протестанты и православные, достигнув в своём бытии полного разделения, объединяются в новое всеединство, которое приветствует спускающаяся с небес Богоматерь-София. Это всечеловечество противоположно общечеловечеству. Последнее рождается из отрицания абсолюта. Я могу быть хорошим, не соотносясь с идеалом. Я могу быть хорошим сам по себе или по сравнению с другими пользователями. Ничто не мешает мне спасать людей, не зная о Спасителе. Но раз никаких абсолютов нет – ни моральных, ни трансцендентальных – значит, и я также не абсолютен... А я ведь есть! Я здесь стою! Я говорю! Я чувствую! Значит, я всё-таки Бог, ибо я, в отличие от него, существую объективно. Говоря о знаках пришествия антихриста, Соловьёв произносит следующее: «dass sein Hauptwerk ein Feuerwerk sein wird». Это парафраз на Иоанна Богослова: «и сотвори чудеса велика, да и огнь сотворит сходити с небесе на землю пред человеки». Дословно немецкий оригинал можно перевести так: «Его шедевром будут фейерверки».

Философия

Соловьев «Чтения о Богочеловечестве».

Основная идея заключается в следующем. В «Чтениях», Соловьев раскрывает единство всего мира, единства всех элементов в мире и единство в Боге. Вне Бога нет ничего. Единство есть любовь, а эгоизм – зло. Более того, в основании мира должна находиться какая-либо идея, на Западе это социализм или позитивизм. И это плохо, ведь две основные характеристики человека – способность выходить за границы, но одновременно и способность содержать «обнимать» все. Если в основе идея не религиозная, то можно познавать все бесконечно и ни к чему это не приведёт, потому что только познавая религиозную идею можно понять всё, ибо в этой идее все содержится. И это важно, ибо на западе уже чувствуется подобный кризис, и цель западной цивилизации как раз дойти до этого возвышения, самости, чтобы осознать неправоту такого подхода. Ведь, по мнению Соловьева, это важно, дойти до предела эгоизма, чтобы понять собственную неправоту.

Про религию. Главное это вера, мы не можем получить доказательства разумом, не можем получить их эмпирически, потому мы должны только верить. А вот насчет содержания веры можно и пофилософствовать. Самые различные религиозные идеи появлялись еще и в дохристианскую эпоху, и все они верные, просто потихоньку это все развивалось, а христианство само по сути дало только учение о Христе. К примеру, изначально «боги» якобы были в природе, но природа – материя, а потому греховна, более того, а природе существует закон выживания, что само по себе плохо, потому со временем люди начали отрекаться от природы, почитая ее за что-то греховное, и пришли к отрицанию природы, то есть истинно – то, что не греховно, то есть то, что не природа – отрицание природы и жизни – буддизм. После был Платон, который выдвинул свою теорию о идеях, о другом мире, этот духовный мир был идеален, а наш вещных мир греховен. В греческих учениях Бог был больше как идея, а не как личность, но это было большим достижением, конечно, Бог, как личность встречается у Платона как демиург, однако, это признается не в такой степени как у Иудеев. У иудеев все связано с Богом как с личностью. Это большое достижение, но Соловьев считает, что Бог он и Все, а также Бог и личность тоже. Бог как личность у иудеев вел к национализму «избранный народ», а Бог как Все ведет к космополитизму, он общечеловеческое понятие.

Бог сам по себе есть триединый и троица - это большое достижение, которое переняло христианство. Для чего нужна Троица? Потому что для творения нужно три действия:

1)Другое существует в Боге как Потенция.

2)Бог рассматривает другое как отдельную часть.

3)Другое ощущается как самостоятельное.

Три этих действия не может делать одно существо одновременно, а потому Бог и триедин. Более того это сложное разделение. Бог-Отец, из него получается Сын, а из них святой дух.

1)Благо-воля-дух

2)Истина-представление-ум

3)Красота-ощущение-души

Разделение такое при творении, сначала часть содержится в потенции, тут важна сама воля, затем уже рассматривается как нечто другое, но это еще не самостоятельна часть, однако есть первые признаки обособленности, и только в Душах может реализоваться отдельно, и воздействовать также на Бога, потому и ощущение. Бог триедин, тут проявляется единство и самостоятельность, как и во всей философии Соловьева, да и вообще русской философии данного периода. Понятно, что отдельно ни один компонент Троицы не мог бы существовать. Соловьев пишет еще и о влиянии Софии.

София - это Душа мира, Идеальное человечество, а также идея Бога по которой он творит мир и которая существовала еще до его создания. София также стремится статья самостоятельной, но если станет, то ей уже не поровнять с Богом, она просто станет одним из компонентов, лишившись взаимосвязи со всем. Но тем не менее, она хочет притянуть к себе, получить больше, так она участвует в акте творения, но так как тут заметен эгоизм, то есть зло, то и в человеке получится зло. Соловьев приходит к выводу, что зло рождается еще до физического рождения человека. София есть душа человечества. Сам человек же бессмертен, раз его душа не имеет конца, то есть вечна, то не должна иметь начала, значит человек существует уже до рождения. Человек также свободен. Сам человек является связкой между материальным и божественным миром.

Христос. Появляется в Христианстве, он суть божественное начало человечества, он сам Богочеловек, Церковь – тело Христово. В нем есть и плотское начало, но оно подчинило себя добровольно божественному, и прошло через смерть и муки. Соловьев верит, что так смогут все и это будет Богочеловечество. Христос Богочеловек, а это значит, что он духовный человек и в нем есть два начала, это начало божественное и начало материальное, но также значит, что в нем есть и две воли, хотя материальное добровольно подчиняет себя божественному.

Притом подчинение чего-либо может быть только добровольным, ибо если бы оно было связано с насилием, то это показало бы, что благо слабее зла. Соловьев верит в торжество христианства, но в том смысле, что есть 2 вида: быть христианином внешне – тут уже католическая церковь и не самое хорошее проявление слепой веры и подчинении церкви, игнорирование начал христианства, проявляется это, например, в инквизиции. И внутренняя вера – следование заветам христианства. Также соловьев видит несправедливость в распределении благ – считает, что производители тоже могут быть капиталистами и это было бы лучше. Считает, что гос-во должно быть подчинено церкви. Ратует за объединение церквей.

Для Соловьева объединяющая сила есть Любовь

Право – минимальное добро

Достоевский и Соловьев.

Достоевский «Братья Карамазовы».

«Старцы».

Истинный реалист, если он не верующий, всегда найдет в себе силу и способность не поверить чуду. (стр. 30).

В реалисте вера не от чуда рождается, а чудо от веры. Если реалист раз поверит, то он именно по реализму своему должен непременно допустить и чудо (стр. 30). Интересно, как это пересекается с замыслом Достоевского, высказанном в главе о Великом Инквизиторе. Об том см. ниже.

Тут вообще надо еще рассказать про старцев, что это было за явление в России, о послушании старцам.

Мысль про старцев: О, он отлично понимал, что для смирения души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашнем грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть перед ним и поклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле тем-то, где-то святой и высший. У того зато правда, тот знает правду. Значит, не умирает она не земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей земле, как обещано (стр. 36).

«Маловерная Дама».

Основная идея главы – идея деятельной любви (как деятельностный подход у Пугинского, не правда ли?).

Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытанно, это точно. (стр. 64).

Интересно признание дамы на стр. 65.

Любовь деятельная сравнительно с мечтательною есть дело жестокое и устрашающее. Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели. Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы не продлилось долго, а поскорей свершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили.

Любовь же деятельная – это работа и выдержка, а для иных так, пожалуй, целая наука. Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что несмотря на все ваши усилия, вы не только не продвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, - в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собой чудодейственную силу господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего. (стр. 66).

«Буди, буди».

Речь шла о статье об «Основах церковно-общественного суда».

Что было в этой статье?

-То есть в двух словах, - упирая на каждое слово, проговорил опять отец Паисий, по иным теориям, слишком выяснившимся в наш 19 век, церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации. Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, - и это повсеместно в наше время в современных европейских землях. По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не церковь перерождалась в государства, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более. сие и буди, буди! (стр. 71).

Мнение про преступления и непосредственно церковный суд.

Если бы все стало церковью, то церковь отлучала бы от себя преступного и непослушного, а не рубила бы тогда голов, - продолжал Иван Федорович. – Я вас спрашиваю, куда бы пошел отлученный? Ведь тогда он должен был бы не только от людей, как теперь, но и от Христа уйти. Ведь он своим преступлением восстал бы не только на людей, но и на церковь Христову. (стр. 72).

Теперь с другой стороны возьмите взгляд самой церкви на преступление: разве не должен он измениться против теперешнего, почти языческого, и из механического отсечения зараженного члена, как делается ныне для охранения общества, преобразиться, и уже вполне и не ложно, в идею о возрождении вновь человека, о воскресении его и спасении его... (стр. 72).

О наказании:

Все эти ссылки в работы, а прежде с битьем, никого не исправляют, а, главное, почти никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не только не уменьшается, а чем далее, тем более нарастает. ... И выходит, что общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть и отсекается вредный член механически и ссылается далеко, с глаз долой, но на его место тотчас же появляется другой преступник, а может, два другие. (стр. 73).

Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою перед самим обществом, то есть пред церковью. Таким образом, пред одной только церковью современный преступник и способен сознать вину свою, а не то что пред государством (стр. 73).

«Бунт»

Смотри примеры издевательств над детьми по книге. Тут выделены примеры их:

Как мне кажется, Достоевский в своем произведении основное внимание уделяет несовершенству человеческой юридической системы и, как следствие, человека, в качестве вершителя правопорядка, не даром в самом начале главы он использует рассказ о Ришаре, который был воспитан человеком (причем очень плохо воспитан, но не в том вина его), люди после посвятили его в грехи его и он раскаялся и встал на путь праведный и что получил за это? Эшафот.… Вот и человеческое правосудие. Вместо того, чтобы исправить человека и оставить его жить, люди, в итоге, лишили его жизни. Я считаю, все дальнейшие злодеяния, описанные в труде Достоевского, во истину философском, следуют как сравнение. Ведь смерть младенца, растерзанного собаками по приказу барина, насмерть засеченный отцом, ребенок – все эти злодеяния не лучше и не хуже злодеяния, совершенного убийцами Ришара, ведь он тоже дите неразумное! Он не понимал, что творит и, подобно животному, деял, чтобы выжить. А люди лишили его жизни, причем не как животного, а объяснив то, что сотворил он и обучив «уму и разуму». В том и недостаток нашей юридической системы, что «незнание не освобождает от наказания», а знание это лишь в малой степени даётся людям не связанным с юридическими науками и познаем мы содеянное нами и грех наш только после того, как его совершили. С другой стороны что дает юридическая система? – Наказание, но разве утолит горе матери, потерявшей сына, наказание барина, свершившего это зло? Нет, горю ее так и не будет конца. Вот и еще один недостаток юридической системы во все времена, взять, к примеру, наше время: Что лежит в основе слова правоохранительные органы? Право и хранить, т.е. охранять права человека. А чем они занимаются? – Лишь карат тех, кто совершил злодеяние, не говоря уже о коррупированности не идеальности человека вообще. Ведь не всегда наказывают виновных и не всех виновных наказывают.… Все упирается в доказательство и логику, но им не охватить данный вопрос, он слишком сложен. Даже Бог не смог помочь людям в произведении Достоевского. Что бы решить его этот вопрос, нужно исправить мировоззрение многих людей, пожалуй, слишком многих. Этим вопросом долгое время занималась религия - вспомним ту же Библию, но кто будет контролировать исполнение законов, даже, если их доведут до идеальности? Пожалуй, этот вопрос не разрешим и в наше время, хотя актуален он с самого появления человека. Вот и еще один повод задуматься философам в современной концепции философии….

Но в целом остальные идеи таковы:

О любви к ближним.

- Я тебе должен сделать одно признание, - начал Иван: - я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве что дальних (стр. 260).

О детях (основной пример в этой главе – страдание невинных детей): Но, во-первых, деток можно любить даже и вблизи, даже и грязных. даже и дурных лицом (мне, однако, кажется, что детки никогда не бывают дурны лицом). Во-вторых, о больших я и потому еще говорить не буду, что кроме того, что они отвратительны и любви не заслуживают, у них есть возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло. (стр. 261).

Но деточки ничего не съели и пока еще ни в чем не виноваты (стр. 261).

Далее следует описание страданий детей.

-Слушай меня, я взял одних деток для того, чтобы вышло очевидное. Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, - я уж ни слова не говорю, я тему мою нарочито сузил (стр. 268).

Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии (стр. 269).

И какая же это гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены (стр. 269).

Основная мысль, на мой взгляд:

Скажи мне сам прямо, я зову тебя – отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачком в грудь, и на неотомщенных слезах его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги! – Нет, не согласился бы, - тихо проговорил Алеша. – И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми? – Нет, не могу допустить (стр. 270).

«Великий инквизитор».

Католический первосвященник — испанский кардинал, заглавный герой вставной «поэмы» Ивана Карамазова«Великий инквизитор», пересказанной автором брату Алеше (ч. 2, кн. 5, гл. V). Действие в «поэме» Ивана происходит в XVI в., в Испании, в Севилье, когда инквизиция (от лат. inguisitio — расследование), специально учрежденный с XIII в. институт римско-католической церкви, свирепствовала особенно жестоко и тысячами сжигала на кострах еретиков. «Будничный» портрет Великого инквизитора дан в момент, когда, обходя улицы Севильи, он увидел, как Иисус Христос совершает чудо воскрешения умершей девочки: «Это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится как огненная искорка блеск. О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера пред народом, когда сжигали врагов Римской веры, — нет, в эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе. За ним в известном расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и "священная" стража. Он останавливается пред толпой и наблюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног Его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось. Он хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять Его...». Вся дальнейшая часть «поэмы», по существу, — монолог Великого инквизитора перед упорно молчащим узником в темнице: кардинал страстно доказывает Христу, что Его новое пришествие на землю совершенно излишне, Он только мешает им, представителям католической церкви, устанавливать царствие Божие на земле: «...Ты гордишься своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех. Да и так ли еще: сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы стать избранниками, устали наконец ожидая Тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на Тебя же и воздвигнут свободное знамя свое. Но Ты сам воздвиг это знамя. У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе Твоей, повсеместно. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. И что же, правы мы будем или солжем? Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода Твоя. Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: "Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих". Получая от нас хлебы конечно они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу рады они будут тому, что получают его из рук наших! Ибо слишком будут помнить, что прежде, без нас, самые хлебы, добытые ими, обращались в руках их лишь в камни, а когда они воротились к нам, то самые камни обратились в руках их в хлебы. Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться! И пока люди не поймут сего, они будут несчастны. Кто более всего способствовал этому непониманию, скажи? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведомым? Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастие слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе как птенцы к наседке. Они будут дивиться, и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обожать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей, — все судя по их послушанию, — и они будут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести, — все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя Твое и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною. Ибо если б и было что на том свете, то, уж конечно не для таких как они. Говорят и пророчествуют, что Ты придешь и вновь победишь, придешь со своими избранниками, со своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы спасли всех. <...> Знай, что я не боюсь Тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою Ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников Твоих, в число могучих и сильных с жаждой "восполнить число". Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг Твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю Тебе, сбудется и царство наше созиждется. Повторяю Тебе, завтра же Ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу Тебя. Dixi...». Однако ж это латинское непреложное «Dixi» («Я сказал»), похожее на клятву, окончательной точкой в диспуте не стало: последнее слово, вернее, поцелуй Иисуса в «бескровные девяностолетние уста» заставляют Великого инквизитора «вздрогнуть» и изменить свое решение — он раскрывает двери темницы, выпускает пленника и говорит ему: «Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!». Алеша, выслушав «поэму» и дополнительные доводы Ивана, что–де его Великий инквизитор прав, отрицая «нужность» для людей Христа и примкнув к «умным людям» (то есть — к высшему католичеству), восклицает: « — Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов... Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет!..». Идея римского католицизма как идея всемирной государственной власти церкви, католицизм и православие, роль Иисуса Христа в судьбах человечества...

Иван Карамазов, атеист и социалист, разворачивает всеобъемлющую критику христианства, утверждая, что завышенные моральные требования христианства по отношению к реальным людям делают невозможным следование им. Христос переоценил возможности несовершенного человечества, не учёл его слабость и малодушие. В подтверждение этого он приводит следующие соображения: «ценностям „духа“ здесь противопоставляется железная необходимость инстинктов, мечте о героических личностях — суровая правда о человеческих массах, внутренней свободе — неотразимые законы „хлеба“, наконец „идеалу Красоты“ — кровавая чудовищность исторической действительности. 

А возвращаясь в главе «Старцы» надо сделать вывод, что слабому человеку для веры нужен герой и чудо, вот это и обеспечивали бы «носители истины» в мире Инквизитора. А для действительной религии прежде всего нужна вера, а потом уже появляется вера в чудеса.

ДЗ № 9.

Так говорил Заратустра.

Когда Заратустре исполнилось 30 лет он покинул свою Родину и пошел в горы, где и наслаждался своим одиночеством в течение 10 лет, а затем пресытился мудростью и пожелал нести ее людям, решил, подобно Солнцу закатиться. Так начался закат Заратустры. Закат Солнца возможно, по Ницше – закат Западной культуры.

Пророк Заратустра много лет скитался и обрёл мудрость. Он сумел познать то, что многим недоступно и стремиться поделиться этими откровениями с человечеством. Герой спускается с гор, в которых пребывал много лет. И встречает отшельника, который посвятил себя служению Богу. Он говорит Заратустре о своей любви к Всевышнему и о том, как это чувство наполняет его, неся энергию и силы. Его слова удивляют пророка, не понимающего, почему отшельник не ведает о смерти Бога. В Философии Ницше принято, что Бог – это нематериальное сверхчувственное – идеалы, ценности и т.д. Именно это умерло, а не Бог как личность. Отшельник говорит о том, чтобы Заратустра ничего не давал людям. Но Заратустра нес им важную весть о том, что Бог умер.

Отшельник предупреждает его: «Неужели теперь хочешь ты нести свой огонь в долины? Неужели не боишься ты кары поджигателю?» Ясно, что огонь это знание, и за это знание жители его могут наказать.

Заратустра продолжает свой путь дальше. Он возвращается в город, чтобы поделиться своими знаниями с людьми. Он приходит в город в тот момент, когда большое скопление людей смотрит цирковое представление. Странник говорит народу о сверхчеловеке, как высшей форме развития человека.

«Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это море, где может потонуть ваше великое презрение».

«Сверхчеловек – смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли».

Пророк также призывает людей перестать верить в Бога, утверждая, что тот мёртв.

«Я заклиная вас, братья, оставайтесь верны земле и не верьте тем, ко говорит вам о надземных надеждах» Этими словами Заратустра пытается сказать людям, чтобы они отказали от Бога и от недземных надежд, что их цель на Земле и суть ее – сверхчеловек. Однако его идеи не находят отклика у людей, вызывая только насмешки. Люди переключают своё внимание на выступление канатоходца. Неожиданно тот теряет равновесие и летит вниз. Канатоходец умирает, и Заратустра хочет его похоронить. Интересно, что его Заратустра называет его первым спутником, то есть отличным от того народы, что обитает в городе, ведь он попытался пройти по канату, а они нет. Они – последние люди, а он первый спутник Заратустры, хоть и мертвый. Но Заратустра таких любит: На СТР. 11 он описывает моменты, как люди часто даже жертвуют собой, чтобы жил сверхчеловек, любит таких людей Заратустра. Пример: «Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо хочет он гибели от людей настоящего. Самое же презренное существо по Заратустре – последний человек. Заратустра забирает его останки с собой и покидает город. Его сопровождает Змея и Орёл.