11.3. Современная трактовка культурной детерминации: дискуссия о книге м. Коула

11.3.1. «Культуральная» психология

Структуры психологических теорий отличаются, как отмечалось ранее, базовыми понятиями. Однако чтобы проследить это отличие, необходи­мо провести специальную методологическую работу по выяснению их психологического содержания, которое, в свою очередь, задается связями с другими взаимодополняющими понятиями. Общность двух теорий может оказаться меньшей, чем это подчас представляется автору новой теории, предположительно развивающей базис прежней. Одна из последних дискуссий, состоявшихся в отечественной психологии, была посвящена выяснению вопроса о соотношении двух теорий — культурно-исторической психологии Л. С. Выготского и «культуральной»¹ психологии М. Коула, представившего таковую в качестве психологии будущего. Выход книги на русском языке [Коул, 1997] позволил не только соотнести основания новой концепции с одной из методологически наиболее проработанных общепсихологических теорий, но и уточнить взаимосвязи используемого в них категориального аппарата в рамках развития основных теоретических понятий в отечественной психологии.

Неудовлетворенность лабораторной психологией и необходимость возвращения к человеку в культуре как представленному в конкретных видах практической деятельности заставила американского автора обратиться к тем представлениям о культурной психологии, которые развивались ранее в психологии народов Вундта и в культурно-исторической концепции, в кросскультурных исследованиях и в теории деятельности. Но когда речь идет о категориальном анализе, то ряд понятий явно требует специального обсуждения. Они не только утвердились в определенном психологическом наполнении их в отечественной литературе, но и по-разному соотносятся с позиций разных психологических теорий. Их представленность в зарубежной теории у автора, являющегося специалистом-экспертом по советской и русской психологии, к тому же получавшего знания из первых рук - на основе совместных исследований с А. Р. Лурией и на факультете, руководимом А. Н. Леонтьевым, — казалось бы, свидетельствует о расширении сферы влияния отечественной культурно-исторической концепции на исследования в мировой психологии. Но изменение психологического содержания понятий, которые «поплыли» куда-то в другую сторону, заставило специально обсудить: а не было ли здесь подмены? Или это действительно развитие устоявшихся с классических работ Выготского, Лурии и Леонтьева категорий?

Культуральная» — название книги от английского Cultural Psychology*.

Рассмотрим именно понятийный аппарат этих теорий, хотя при этом необходимо будет учитывать и их эмпирический базис. Роль культуры в психической жизни задается в новой теории представлениями об артефактах как средствах.

Начнем с понятия культуры. Оно не выступает в качестве психологического конструкта до тех пор, пока не включено в психологические гипотезы, где заданы связи его с другими психологическими понятиями. Именно это и происходит в рассматриваемых теориях.

М. Коул четко определяет место этого понятия, апеллируя к пониманию культуры в «Психологии народов» у Вундта и рассматривая его как реально работающее в кросскультурных сравнениях, где оно выступает в качестве аналога независимой переменной. Отечественные читатели знакомы с тщательным представлением методических проблем организации подобных исследований по учебному пособию, вводящему в проблемы квазиэксперимента [Гордеева, 1998]. При таком его использовании психологи принимали заданное там понимание культуры как общности жизни людей на определенной территории в определенный исторически промежуток времени. Но при этом приходилось оговаривать также следующее. Культура как уровень достижений человеческого общества в производственной, общественной и духовной жизни в определенную эпоху у какого-либо класса общества или народа явно выпадает из заданного кросскультурными сравнениями контекста.

Старая проблема оценки уровня культуры в тот или иной период в той или иной стране — по высочайшим ее достижениям или преобладающему менталитету — тоже не выделяет ее в качестве той «психологической переменной», которая видится основным связующим звеном между двумя психологиями (в используемой М. Коулом терминологии В. Вундта) — низших и высших процессов.

В ответной статье российским коллегам, принявшим участие в дискуссии, М. Коул специально оговаривает, что проблема — трудность соотнесения значений понятия «культура» по англо-русскому и русско-английскому словарям — заключается не столько в переводе, сколько в иных семантических полях при использовании внешне схожих терминов, за которыми может стоять описание разных по сути психологических реалий. Он опирался на понимание «англосаксонской традиции исторического значения культуры как процесса содействия развитию полезных вещей, поскольку оно казалось наиболее пригодным для исследования процесса развития человека и в теоретическом, и в практическом смыслах» [Коул, 2001, с. 95]. Конкретизация его позиции может быть представлена пониманием трех других используемых психологических конструктов: артефакт, контекст и опосредствованное действие. Опосредствованное действие формируется и приобретает смысл высшей психической функции только в культурно-историческом контексте, как бы сосуществующем наряду с активностью как действием субъекта.

Прежде чем перейти к сопоставлению основных понятий двух концепций — артефакта у Коула и психологического орудия у Выготско­го, в которых и таится принцип культурного развития человека, отметим проблему неоднозначного понимания преемственности традиций использования психологических понятий в разных странах, в школах с разными методологическими установками.

М. Коул справедливо отмечает, что Л. С. Выготский и его коллеги были чрезвычайно начитанны, что проявилось в их предисловиях к трудам Д. Дьюи, В. Джеймса, П. Жане, Ж. Пиаже, 3. Фрейда, Л. Леви-Брюля, Э. Дюркгейма, гештальтпсихологов и многих других. Но далее он отдает русским психологам дань в том, чего они не собирались делать: последователи культурно-исторической концепции якобы «узаконили культурную психологию, которая могла вобрать в себя обе стороны психологии В. Вундта» [Коул, 1997, с. 50]. В этой связи следует рассмотреть по меньшей мере два возражения — оценочного и дискуссионного характера.

Первое возражение. Глубина проработки отечественными исследователями многих тем в становлении психологии познания, в частности в психологии мышления, делает для зарубежных авторов чрезвычайно привлекательной идею о том, что якобы отечественная психология подхватила ряд идей немецких, австрийских, американских и прочих психологических школ.

М. Коул предложил в какой-то степени то же, что и В. Маттеус, — аналогию с исходно иной методологической позицией для понимания отечественной концепции, чем та, на которую она изначально ориентировалась. Вот как он сам резюмирует понимание В. Вуидтом конструкта высших психических функций — как «возникающих в результате слияния и наложения элементарных функций» [Коул, 1997, с. 42]. Любому, кто знаком с конструктом высших психических функций в методологии культурно-исторической концепции Л. С. Выготского, по­нятно, что речь здесь может идти только об аллюзии. Орудийное опосредствование, активность как саморегуляция (понятая более широко, чем произвольность) — вот основные идеи, связываемые с понятием психологического орудия в знаменитом «треугольнике Выготского» (рис. 5 и 6 в следующем параграфе).

Второе и главное возражение. Психологическая модель становления опосредствованности высших психических функций, по Выготскому, раскрывает механизм, пусть поданный в метафорической схеме треугольника, но очень четко демонстрирующий специфику содержания и определяющий место этого важнейшего конструкта в культурно-исторической психологии. И этот механизм несопоставим с идеями основателя «психологии народов» и лишь внешне перекликается с идеей «артефактов» отважно переинтерпретирующего культурно-историческую теорию американца. Прежде чем обсуждать судьбу «второй» психологии — культурного развития человека, следует учесть уроки освоения предложенной Л. С. Выготским парадигмы в рамках отечественной психологии. И здесь важны как изменения внутренних позиций, так и критика их со стороны внешних (других подходов).

Отметим три момента, не все из которых нашли обсуждение в статьях, отражающих дискуссию.