9.4.4. Ценностный аспект как характеристика психологического знания на постнеклассическом этапе психологии

Выше были изложены разные представления об исследовательских парадигмах в психологии. Парадигма связывалась с уровнем научной теории, с превалированием используемого метода, а также имела бо­лее широкий контекст звучания как образца классической или неклас­сической науки. Один из аспектов такого широкого понимания пара­дигмы связан с отношением к ценностным аспектам познания. В первой части книги мы уже рассмотрели позицию В. Степина, согласно кото­рой включение ценностного контекста в познание рассматривается как завоевание постнеклассической науки. Этот контекст выделялся в по­нимании гуманитарной парадигмы, в проблеме соотнесения методов исследования и методов психологической практики; за скобками ана­лиза остались содержательные контексты включения ценностного от­ношения в содержание психологических теорий.

Другими философами постмодернистская стадия в развитии науки не рассматривается таким уж безусловным завоеванием. Кроме указа­ния на социокультурный фактор моды постпозитивистских идей В. Лекторский отметил такое ее следствие, как определенная угроза об­щеевропейским ценностям. «Одна из таких ценностей, идущая от хри­стианства, лежащего в основании этой культуры (европейской), — это признание субъективного мира, "внутреннего человека", независимого в своих решениях от конкретной ситуации и от давления социальных обстоятельств (декартовское понимание внутреннего мира как чего-то принципиально отличного от мира внешнего — лишь одна из версий этой идеи). Вместе с тем нельзя не признать, что постмодернисты совершенно справедливо отмечают: "Я", Субъект с его внутренним миром является не чем-то непосредственно данным, как это полагали в течение долгого времени многие представители европейской философии, а в известном смысле чем-то созданным, сконструированным. Они правы и в другом: ситуация в современной культуре такова, что" Я" как единство созна­ния и как центр принятия решений оказывается под угрозой» [Лектор­ский, 2004, с. 17]. Однако вернемся к иному предмету ценностных отно­шений — к психологическим исследованиям и теориям.

Возрастание роли субъекта и конструктивная роль ценностного от­ношения к человеку и изучению его бытия в мире характеризует раз­ные теории верхнего уровня. Примером являются методологические разработки С. Л. Рубинштейна в его работе «Человек и мир», где он обсуждал недостаточность идеи познающего субъекта, узость карти­ны мира, выстроенной по принципу «субъект-объектного противопо­ставления». Обращение к характеристикам человеческого бытия пред­полагает введение новых онтологических категорий в психологию. А. В. Брушлинский продолжил развитие этой идеи в его психологии субъекта как методологии понимания человеческого бытия. «По срав­нению с "классическим" рубинштейновским вариантом субъектно-де-ятельностного подхода в психологии субъекта существенно расшире­ны представления о содержании активности как фактора детерминации психики» [Знаков, 2003, с. 97]. Одним из критериев субъекта для него выступала сформированность у человека способности осознавать со­вершаемые поступки как «свободные нравственные деяния» и готов­ность нести за них ответственность перед собой и обществом. Этот пример не является единственным. Но он показывает, что сам факт обращения к ценностному аспекту в психологии неоправданно отно­сится только к прерогативе гуманитарной парадигмы.

В психологии это также проблема смысла — не только изучаемого, но и направляющего работу психолога. Понятно, что рассмотрение системы надындивидуальных смыслов не означает возрождения кон­цепции Шпрангера, поскольку современные теории обсуждают иные источники их становления в культуре, науке и индивидуальном творче­стве. Вопрос заключается сейчас в другом. Если это ценностное пред-осмысление воссоздаваемой ситуации позитивно трактуется приме­нительно к психотехническим практикам, то остается непонятным, почему это должно трактоваться негативно (как антигуманизм) при­менительно к исследовательской процедуре в научной психологии.

К. Роджерс (1902-1987) писал о практических успехах психологии, выражая опасения по поводу ее возможного могущества, поскольку при чрезвычайных возможностях манипулирования сознанием достигают­ся цели не только созидания, но и разрушения. Совсем не случайно в последнее десятилетие возникли представления о том, что психологи­ческая практика может по-разному оцениваться: так, возникли оценки разных практик как конструктивной и деструктивной психотерапии. В то же время В. П. Зинченко позитивно оценил такую особенность эк­сперимента, как создание условий для развития «человека возможно­го» [Зинченко, 2003]. Итак, не по критерию ценностного опосредство­вания проходит линия разграничения психологического эксперимента и психотехнического действа как психологических методов. Цели экс­периментирования могут быть самыми гуманными, а, главное, практи­ческая помощь наиболее очевидна гам, где речь идет о хорошо (а зна­чит, экспериментально) апробированной теории. «Хорошо» означает здесь максимальную критичность исследователя в способах достиже­ния поставленных целей.

Обсуждение такого методологического аспекта психологических те­орий, как включенность в них ценностных отношений, предполагает последующий анализ того, как это связано со структурой теории и установками в отношении получения и использования научного зна­ния. Можно сопоставить две сложившиеся в методологической лите­ратуре ориентировки на соотношение целей познания и других, хотя и основных ценностей: добра, красоты, святости, пользы и др. Согласно Василюку, без определения в этой группе ценностей психологическое взаимодействие невозможно [Василюк, 2003]. Согласно Роджерсу, «субъективный выбор ценности, рождающей научное исследование, всегда находится вне этого исследования и не может стать составляю­щим элементом этой науки» [Роджерс, 1994, с. 455]. Но у Роджерса речь идет о смыслах использования получаемого знания — обогащать, манипулировать, разрушать и т. д.

О другом аспекте — недопустимости включения любых других ори­ентиров в принятие решения, кроме мыслительных (разумных) осно­ваний, писал К. Поппер [Поипер, 1992]. Согласно Попперу, любые апелляции к любым ценностям — дело аморальное, если речь идет об интеллектуальных решениях; а именно такие являются результатом интеллектуальной научной деятельности. «Аморальное» означает здесь как раз приоритет какой-то «другой» ценности — веры, классового интереса, пользы момента и т. д.

Связь метода психологического исследования с той или иной трак­товкой ценностных отношений также включена в дискуссии о нарож­дающихся новых психологических парадигмах. И в связи с этим так­же встает проблема использования психологического знания в тех или иных целях — внешних по отношению к цели познания (но не по отношению к человеку). Отметим пока только следующее. Актив­ность экспериментатора как осуществляющего вмешательство в из­учаемые процессы является куда менее значительной, чем активность психотехника, созидающего ситуацию межличностного взаимодей­ствия с клиентом с заведомой ценностной направленностью целей «помощи». Однако психологические тренинги или развивающее об­учение не рассматриваются как негуманные методические средства. Значит, дело в ином: в системе ценностей, с которыми психолог при­ходит к экспериментальной или иной ситуации взаимодействия.

Таким образом, обсуждение такого методологического аспекта пси­хологических теорий, как включенность в них ценностных отношений, предполагает последующий анализ того, как это связано со структу­рой теории и установками в отношении получения и использования научного знания.