4. Законы Моисея или Тора (Учение).

а) Синкретизм морально-правовых норм

и их религиозное обоснование.

Законы Моисея включены в первые пять книг Ветхого Завета. Практически невозможно установить точное время их возникновения. Отдельные отрывки датируются 10 ‑ 9 веками д.н.э. и относятся к эпохе строительства древнееврейского государства. Однако большинство законов относятся к 7 – 6 векам д.н.э. По характеру нормативно-юридических предписаний ученые сходятся во мнении, что законы Моисея обращены к народу, который ведёт оседлый образ жизни, имеет развитое земледелие и скотоводство, частную собственность, рабовладение, армию, государственно-политическое устройство и могущественное жречество.

Как и ряд других древних сводов законов, законы Пятикнижия содержат уложения о наказаниях, устанавливают порядок судопроизводства, защищают имущественные права, трактуют семейное право, регламентируют поведение в разных случаях. Но их главная особенность состоит в том, что законы Пятикнижия являются не только правовым источником, но одновременно и божественным религиозным знанием, что подчёркивает их высочайший авторитет. Этим иудейский Кодекс, на первый взгляд напоминает Кодекс Вавилона. Однако законы Хаммурапи просто «вставлены» в мифологическую рамку, пафос которой чужероден деловитости, сухости и конкретности содержания. Вавилонский Мардук отличается от иудейского Яхве. «Иудейский Бог ‑ это в первую очередь хранитель сакральных императивов и космической правды-справедливости». (Е.Л. Дубко). Поэтому Пятикнижие и его законы являются не столько правовым документом, сколько манифестом монотеизма.

Бог является иудеям как верховный судья, постоянно направляющий свой народ, поэтому Тора ‑ это не только божественное учение, но и указание, направление на верный путь, которым следует идти. Разграничение между этической и юридической Торой произвести нельзя; даже законы, содержащие принудительные санкции, неотчленимы в качестве юридических от заповедей, не содержащих таких санкций (например, законы, карающие за убийство, за оскорбление родителей и заповедь «Не укради»). Тора вменялась независимо от государственной поддержки её исполнения. Она предъявлялась иудею не просто как требование со стороны внешнего авторитета, а была для него условием самой жизни. Поэтому формальное (легальное) исполнение или неисполнение Торы вело к упадку и смерти.

Тора носила всеобщий характер, а потому её действие распространялось на всех людей (отдельного человека и целые народы), животных, землю и весь остальной мир. Так, в Торе о человеке и животных сказано одинаково. В некоторых законах Торы высказана общая забота о людях, животных и даже растениях. Все вместе они находятся в завете Бога, а потому в субботу и люди и животные должны отдыхать, для пропитания и человека и зверя должно оставлять землю в покое на седьмой год, запрещалось закрывать рот волу, когда он молотит, нельзя было портить деревья в окрестностях осаждаемых городов и.т.д.

На примере совершённых Богом деяний Тора показывала человеку, как её следует исполнять. Бог трудился от начала творенья, и человек, как и всё живое, должен работать. Любой честный труд благословен, поэтому хозяева должны вовремя награждать работников и не смеют их обижать. Бог после шестидневного творения отдыхал – этому примеру должны следовать люди и животные. Нельзя притеснять пришельца, бедного, и вдову, ибо Бог был милосерден в отношении народа Израиля, когда он сам был пришельцем в Египте. Бог по-отечески любит свой народ и человек должен любить своих ближних. Любовь к ближнему предписывается в двух вариантах: как ограничение талиона в отношении представителей своего народа («не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего»), и как требование благоволения к чужакам («когда поселится пришлец в земле вашей, не притесняй его»). Люди должны подражать Богу не только в любви, но и в мщении. Поскольку месть Бога добродетельна и благотворна – влечёт не расправу, а справедливый суд, поэтому и люди, воздавая за содеянное, не должны нарушать меру справедливости, заключённую в принципе талиона «око за око, зуб за зуб». Самой лаконичной и обобщенной записью законов Пятикнижия является Декалог.

Декалог Моисея.

Декалог, или Десятисловие, назван так по числу кратких заповедей. Он датируется 8 – 6 веками д.н.э. и содержит десять заповедей, начертанных (как утверждает религиозная традиция) самим Богом Яхве и переданных им на горе Синай духовному лидеру семитских племён – Моисею. Для того чтобы племена могли образовать устойчивую общность – народ, они должны были сплотиться духовно. Кровное родство должно было перерасти в отношения, которые цементируются общей верой, идеалами праведности и справедливости. Эту сложную задачу решает Декалог. В заповедях содержатся культовые предписания и нравственно-юридические нормы эпохи разложения первобытнообщинного строя и начала формирования рабовладельческого общества.

Первые три заповеди только на первый взгляд кажутся сугубо религиозными, поскольку предписывают почитать единого Бога (Яхве). Фактически именно Бог задаёт меру справедливости в отношениях людей, сам являя пример подлинной беспристрастности и равного ко всем отношения: «Он… Бог великий, который не взирает на лицо и не берёт взятку, творящий правосудие сироте и вдове и любящий жильца, чтобы дать ему хлеб и одежду». Заповедь «почитания субботы» впервые в человеческой истории утверждает принцип равенства людей перед Богом. При всех фактических статусных отличиях в день отдохновения (в пределах Израиля) отдых предписан всем: не только свободным, но и рабам; не только соплеменникам, но и чужакам; не только людям, но и рабочему скоту.

Единство народа обеспечивается не только поклонением единому Богу, но и благодаря единым законам, в основе которых, как уже было отмечено ранее, лежит принцип справедливости. Принцип справедливости должен иметь общеобязательную силу в межличностных отношениях, поскольку он был проявлен Богом в отношении людей и должен служить им образцом для подражания. Пять заповедей, образующих вторую часть Декалога («не убивай», «не прелюбодействуй», « не пожелай ничего, что принадлежит ближнему твоему» и другие) как раз и задают основную меру справедливости в отношениях между людьми. В содержательном плане справедливость, задаваемая принципами Декалога, там, где требуется её восстановление, всегда является равным возмездием. В той же мере весьма ограничен и конкретно-историчен смысл самих заповедей. Он значительно уже и определённее тех обобщённых словесных формул, в которые заповеди облечены. Так, заповедь и одновременно нравственно-юридическая норма «не убий» распространялась лишь на соплеменников-израильтян, поскольку иноплеменников (прежде всего конкурентов семитских племён на землю Палестины) Бог не только позволил, но и предписал убивать. В равной мере наказывалось смертью и вероотступничество, то есть нарушение заповедей, связанных с почитанием Бога внутри самого израильского народа. Заповедь «не прелюбодействуй» понималась как неисполнение запрета «не пожелай жены ближнего своего». Она фактически приравнивалась к воровству и нанесению бесчестия, поскольку предполагала несанкционированные интимные отношения с женщиной, являющейся чужой собственностью. Прелюбодеяние, особенно совершённое женщиной, жестоко наказывали. Согласно законам Моисея прелюбодейку должны были забить камнями. Заповедь, запрещающая лжесвидетельство, имела отношение только к коварной и корыстной лжи, которая могла иметь юридические последствия. Буквально речь шла о том, чтобы не выступать в качестве подкупленного лжесвидетеля в суде. Само лжесвидетельство наказывалось в равновоздающей форме, поскольку справедливость требовала «сделать ему так, как он злоумышлял сделать твоему брату». Результатом должно было явиться искоренение зла и неправды, поскольку «остальные услышат и испугаются, и не станут делать подобное этому злодейству среди тебя».

Поскольку Моисея в первую очередь интересовало создание политического пространства для будущего этнического государства, он учил свой народ как законодатель, которого мало интересовало состояние души человека, в равной мере как и побудительные мотивы его поступков. В законах Моисея акцентирована идея коллективной ответственности (в случае нарушения божественных предписаний ответственность распространяется на далёких потомков) и прижизненного воздаяния за праведность и благочестие в виде конкретных материальных благ (богатства, плодовитости, здоровья, долголетия и.т.д.) В обустраивании государственного бытия Моисей делал ставку не на свободу духа, а на принудительную силу закона. В свою очередь сам юридический закон имел трансцендентное обоснование, его положения были сформулированы Богом, а потому воплощали божественную правду и априори носили безусловный, императивный характер. Декалог представляет собой документ эпохи, когда общественное сознание оставалось синкретичным. Поэтому самым ценным, что есть в этом историческом документе, являются нравственные требования, пока ещё неотчленимые от их религиозного обоснования и юридических следствий. Тем не менее такие установления Декалога, как «не убивай», «не прелюбодействуй», «не кради», «не лжесвидетельствуй» вошли в культуру как всеобщие требования без первоначальных исторически обусловленных ограничений. А способность человека жить по законам справедливости стала первым в истории культуры критерием оценки подлинно человеческого существования.

б) Принцип равенства людей перед моральным законом.

Система заповедей Декалога Моисея была равно обращена ко всем, что явствовало из её безлично-императивной формы. Несмотря на все исторические ограничения, она явила пример всеобщности нравственных требований, а следовательно, и равенства всех людей перед моральным законом, данным в форме божественного откровения. Из общеобязательности норм морали в самом абстрактном смысле следовал вывод о равных обязанностях и правах людей, предполагалась одинаковая ответственность за выполнение каких-то общих норм и универсальная оценка содеянного (на основе принципов справедливости, непредвзятости и невзирая на лица). Удивительно, но данный принцип впервые был озвучен в эпоху, когда в обществе начинают складываться классовые различия, возникают сословные барьеры, обозначается фактическое неравенство социальных функций. Вероятно, причина этого парадокса была двоякой. С одной стороны, индивид, выступал как относительно свободно распоряжающееся собой лицо, освободившееся от пуповины родового тела и имеющее определённый социальный статус, а с другой – как человек, у которого в каких-то жизненных ситуациях сохранялась необходимость по-прежнему общаться с людьми, минуя кастово-клановые и сословные перегородки, то есть как с равными себе.

Осознание значимости этой стороны межчеловеческих отношений было позднее оформлено в «золотом правиле нравственности», в равной мере характерном и для Восточной и для Западной культур. Построенное на принципе взаимности («никогда не делай другому того, чего не желаешь себе», «что возмущает тебя в ближнем, не делай сам», «во всём как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними», «каким судом судите, таким судом судимы будете» и.т.д.) оно предполагало определённую «эквивалентность» в поступках людей, совершаемых в отношении друг друга, и соответственно равенство в их взаимных оценках. Такое отношение людей (в первую очередь как частных, «подобных» друг другу лиц) явилось одним из важнейших моментов утверждения в повседневной жизни собственно моральных принципов, отличных как от норм обычая, так и от норм права.

Генезис нравственности.

Сам процесс становления нравственности (как и других способов общественной регуляции) шёл на протяжении длительного времени, вызревал исподволь, в рамках обычая. В родовом обществе собственно нравственные принципы не были выделены, так как сама нравственность была растворена в стихии жизненной практики, а нормы морали не отчленялись от норм обычая. Поэтому с большой степенью вероятности можно утверждать, что первобытные люди совершали нравственные действия, не осознавая этого. В равной мере в эту эпоху было невозможно поставить что-либо в вину или заслугу человеку, так как ещё не появилась личность. Отсутствие индивидуальности, выделившейся среди сородичей и обособившейся от них, делало невозможным свободу выбора при совершении поступка, а следовательно, не предполагало никакой ответственности за содеянное. «Добродетель» родоплеменной нравственности состояла в том, чтобы в аналогичных ситуациях поступать как принято, то есть согласно нормам обычая. В этом отношении показательна история, рассказанная Йенсом Бьерре о жизни бушменов в пустыне Калахари. Их небольшие по численности группы были ежедневно заняты сбором растений и примитивной охотой на мелкую дичь. С утра все без исключения члены группы (с разной степенью удачливости) осуществляли этот процесс, а вечером за общей трапезой собранное и пойманное распределялось поровну, без учёта индивидуального вклада. На следующий день всё повторялось снова. Попытки исследователя узнать у одного из старейших членов группы о том, что будет, если кто-то из бушменов не пойдёт со всеми (по собственному решению), вызвали только чувство удивления. Старик не помнил ни одного такого случая, поскольку на поиски пищи традиционно уходили все и всегда. В своём исследовании Бьерре отмечал общность труда у бушменов, равенство в распределении пищи, взаимопомощь, любовь к детям и заботу о них, отсутствие каких бы то ни было ссор, взаимную доброжелательность. Но он не обнаружил в языке бушменов никаких слов, обозначающих эти нравственно-положительные действия. В жизни первобытного племени присутствовали объективно-нравственные отношения, но они ещё не осознавались как нечто особенное, отделённое от норм повседневного существования и стереотипных представлений о надлежащем поведении, содержащихся в обычае.