1. Становление государства, его властных институтов и права.

Расслоение социума требовало создание института, который своей властью скрепил бы разнородное социальное целое и узаконил иерархические отношения между членами общества на новом этапе исторического развития человечества. Рождение государства первоначально произошло на Древнем Востоке. Главой новой социальной системы стал монарх-деспот, а все члены общества, независимо от их места в социальной иерархии, – его подданными. Государство стало основным институтом политической системы классово-дифференцированного общества. Оно осуществляло управление социумом, охрану его структуры и экономических отношений. Появление государства было связано не только с социальным расслоением по имущественному признаку, но и с изменениями в организационно-структурной системе самого общества. В частности появились особые властные органы, а функция управления социальным организмом была выделена в обособленную сферу общественной жизни. Первые подобные органы, имеющие властные полномочия, возникают уже в позднеродовом обществе – это институты старейшин, родоплеменных советов, вождей, народных собраний и.т.д. Однако своей зрелости они достигли только в эпоху нарождения государственности и разграничения функций управления обществом.

Необходимость поддержания общественного порядка в государстве требовала замены неписанных племенных норм поведения, закреплённых в мифах, логически чёткими и упорядоченными кодексами законов. Так появилась вторая (после обычая) форма нормирования и регламентирования социальных отношений – право. С одной стороны, право было возведённой в закон волей доминирующего класса (или общественной группы). Её «содержание» задавалось условиями жизни данного класса и его интересами в рамках конкретных (материальных) условий существования. Исполнение правовых норм обеспечивалось принудительно, силой государства, поскольку функции регуляции уже были отделены от практики исполнения нормы, а сама норма начинала существовать как бы самостоятельно от массового поведения. С другой стороны, право, призванное консолидировать общество на новом историческом этапе развития, с неизбежностью должно было выработать единые (для данного социального целого) принципы сосуществования, преодолеть не только локальность, но и табуативную однозначность норм обычая. Подобная необходимость была обусловлена тем, что в новых социальных условиях отношение между общественным и личным утратило первобытную «гармонию», потеряло былое равновесие и начало склонять чашу весов в сторону индивида. В свою очередь правовое регулирование исходило из того, что человек уже мог и не совершить требуемого от него действия, в своей автономности выйти из-под общественного контроля, поступить альтернативно требуемому в силу субъективных желаний и стремлений. Переход от стабильных, воспроизводимых тысячелетиями принципов коллективизма и равенства как условий сосуществования к чему-то принципиально иному был невероятно драматичен для индивида и его формирующегося самосознания.

2. Первый кризис системы нравственных отношений.

Столкновение принципов родоплеменной

и государственной морали.

Если классическая родоплеменная эпоха, будучи бесписьменной, реконструируется методом этнологической экстраполяции (посредством изучения социальной жизни и нравов архаических, традиционных обществ), то переходный период от общинных форм жизни к государственному бытию находит отражение в многочисленных письменных источниках. Особенно впечатляет отражение эпохи со всеми её перипетиями и сложностями в литературных памятниках как Востока, так и Запада Древнего мира. Память о совершившемся переходе запечатлена уже в древнеиндийском эпосе «Махабхарата». В рамках повествования о вражде двух родов и победе одного из них в кровопролитном сражении центральным оказывается вопрос о том, можно ли убивать сородича? Родоплеменная нравственность давала на этот вопрос однозначно отрицательный ответ. Нет, и не может быть, более страшного преступления, нежели преступление против родной крови. Но новый государственный способ существования и государственная мораль ставят перед человеком другой вопрос: должен ли воин, сражаясь с врагом государства, убить его, даже если это кровный родственник? Государственная мораль (устами бога Кришны) однозначно отвечает на этот вопрос по-иному: долг воина состоит в том, чтобы сражаться с врагом государства независимо от того, кем бы тот ни был. В контексте подобных представлений родоплеменные связи оказываются несущественными. Теперь критерием моральности становится не табу на убийство кровного родственника, а готовность защищать государство от любых врагов.

С позиций государственных интересов рассматриваются теперь и внутрисемейные катаклизмы. В трагедии «Орестея» древнегреческого автора Эсхила царь Агамемнон оказывается убит собственной женой Клитемнестрой и её возлюбленным. Сын Агамемнона Орест мстит за отца и убивает виновных. Богини мщения (Эринии) преследуют Ореста, поскольку являются хранительницами материнского рода. В судьбу Ореста вмешивается сам верховный Олимпийский бог Зевс, который стоит на защите государственных, а не родовых устоев. С точки зрения родоплеменной нравственности главным злодеем является Орест: он убивает мать, ближе которой по крови нет никого, то есть нарушает самый строгий табуативный запрет первобытности – убивает родственника. Для государственной морали кровнородственные связи несущественны: преступница ‑ Клитемнестра, убившая царя и мужа, а Орест – человек, осуществивший справедливое возмездие. Даже кровная месть за убийство сородича, задающая меру уравнительной справедливости, в нарождающемся государстве начинает уходить в прошлое. На смену ей приходят денежные формы возмещения ущерба не по родовому, а по государственному закону. Легендарный Гомер в Илиаде со скорбью сообщает об этом новом и презренном обычае:

… Брат за убитого брата,

Даже за сына убитого пеню отец принимает:

Самый убийца в народе живёт, оплатившись богатством.

Именно в эпоху крушения родоплеменного строя межличностные отношения утрачивают однозначную простоту, современность начинает мыслиться как нравственный апокалипсис. На этой почве вновь оживают мечты о «золотом веке», идеализируется древнейшая из систем морали – первобытная. Мотивами скорби по поводу утраченных «подлинных» нравов проникнуты китайская «Книга песен» («Ши-цзин») и социально-этическая мысль Конфуция. Китай времени легендарного учителя Куна ‑ это, прежде всего, страна, раздираемая распрями. Союзы между царствами раскалываются ещё быстрее, чем заключаются, прежние друзья превращаются во врагов. По мысли Конфуция причина этого состоит в том, что «Поднебесная утратила гармонию», золотой век «высокой древности» остался в прошлом. Конфуцианский идеал это – возвращение к стабильности прошлых веков, поиск совершенного правителя, подобного мудрецам давних лет, которые «жили в соответствии с Небом». Поэтому примеры истинного человеческого благородства Конфуций находит только в седой древности, основой нравственности (и вообще культурной жизни) считает культ предков и вытекающий из него принцип сыновней почтительности. Отношение сына и отца, старшего и младшего по крови ‑ это далее не разлагаемое, по Конфуцию, безусловное нравственное отношение, которое не могут отменить никакие социальные новшества, но которые с необходимостью должны быть перенесены в более сложную, чем родовая, социальную государственную иерархию.

В Европе одну из первых философско-исторических концепций «золотого века» даёт Гесиод (8 – 7 вв. д.н.э.) в поэме «Труды и дни». В ней автор в поэтической форме пересказывает античный миф о пяти временах, следующих в порядке регресса. Каждый последующий век оказывался хуже и бедственнее предыдущих по причине деградации человеческих нравов. В результате наступил железный век, испорченный и жестокий, когда «ни днём не прекращаются труды и печали, ни ночью». Поколение железного века обречено на беспрерывные несчастья и дальнейшее ухудшение социального бытия, главная причина которых, по мысли автора, состоит в забвении и попрании принципов родовой морали:

Дети с отцами, с детьми их отцы сговориться не смогут.

Чуждыми станут товарищ товарищу, гостю – хозяин,

Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то.

Старых родителей скоро совсем почитать перестанут,

Будут их яро и зло поносить нечестивые дети

Тяжкою бранью, не зная возмездья богов; не захочет

Больше никто доставлять пропитанья родителям старым.

Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.

И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,

Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею

Станет почёт воздаваться. Где сила, там будет и право.

Стыд пропадёт. Человеку хорошему люди худые

Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся.

Следом за каждым из смертных бесчестных пойдёт неотвязно

Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.

Скоро с широкодорожной земли на Олимп Многоглавый,

Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,

К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,

Совесть и Стыд. Лишь одни

Жесточайшие, тяжкие беды

Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.

Разрыв кровных связей и побратимства мыслится Гесиоду как уничтожение основ человеческого мира, конец которого предрешён. Люди неизбежно погибнут от собственной порочности. Но Гесиод не был бы человеком переходной эпохи, если бы не предложил альтернативы упадку – данные Зевсом законы справедливости, воплощённые в упорядоченной государственной жизни. Гесиод говорит, что звери, птицы и рыбы беспощадны друг к другу, потому что не ведают правды, а людям правда дарована в качестве высочайшего блага. Под правдой-справедливостью Гесиод понимает беспристрастный суд, следование закону и тем самым на многие века задаёт этому понятию отчётливый этико-юридический смысл. Так, основой процветания и социальной гармонии у Гесиода становится право. Оно цементирует фундамент государственной жизни и воплощает идею правды-справедливости для всех. «Там государство цветёт, и в нём процветают народы, где суд справедлив» и «правды никто не переступит». А на головы тех, кто «в надменности злой и в делах нечестивых коснеет», падают великие беды вплоть до того, что «женщины больше детей не рожают».

Так первый в истории культуры моральный кризис, возникший как отражение в сознании общественных перемен, заставил задуматься не только о его причинах, но и возможных следствиях. Побуждал искать выход из ситуации, в которой частные, партикулярные интересы начали доминировать над общественными, а человеческая индивидуальность (во всей своей противоречивости), более не сдерживаемая унифицировано-традиционной системой поведения, нормами обычая, впервые заявила о себе.