Глава 2

кель, — есть математическая необходимость природы, не нуждающаяся в дальнейших доказательствах». Он не собирался записываться в агностики: «эволюция является тем магическим словом, с помощью которого мы разрешим все окружающие нас загадки либо, по крайней мере, покажем дорогу для их решения». Агностицизм был для Геккеля попросту формой обскурантизма, — это обвинение он прямо выдвигает против Дюбуа-Реймона в «Свободе науки и учения» (1878). Но главной мишенью его полемики в этом томе был другой биолог, Р. Вирхов, который незадолго до того предложил компромисс с религией. Наука для него должна заниматься одними лишь «фактами», оставляя все «спекуляции о сознании» церкви или даже государству, имеющему право воспрещать хождение умозрений, нарушающих общественное спокойствие.

Геккелю все это никак не нравится. Прежде всего, он отрицает возможность резкого разделения «фактов» и «умозрений», науки и философии. «Всякая истинная наука есть натурфилософия» — удивительное суждение в тот век, когда «натурфилософия» чаще всего приравнивалась к диким спекуляциям постгегелевской школы. Философия, по Геккелю, должна обрести форму «Монизма», определяемого как учение о том, что «огромный, единообразный, непрерывный и вечный процесс развития проходит сквозь всю природу; что все без исключения природные феномены, от движения небесных тел и падения камня до роста растений и сознания людей, подчиняются одному и тому же закону причинности; что все они в конечном счете могут быть сведены к механике атомов». Следует добавить, что каждый из этих атомов у Геккеля обладает душой14. Правда, богословы не смягчились от того, что души у него повсюду и что, как он выразился в связи с этим в «Последних словах об эволюции» (1905), «Бог есть всеобъемлющая сущность мира, и он тождествен... заполняющей пространство материи». Это была «религия науки», к тому же куда менее респектабельная, чем агностицизм Гексли, а потому она подвергалась особо сильным нападкам критиков материализма XIX в.

Другие формы эволюционистской философии возникли в Америке15. Тут виднейшим публицистом был Джон Фиске с его «Очерками космической философии» (1874) и «Идеей Бога под влиянием современного знания» (1886). Фиске с восторгом принял решение Спенсера относительно «внешнего антагонизма между наукой и религией». Но Непознаваемое в философии Фиске приобретает отчетливо более христианские черты: «Бесконечная и вечная Сила, которая явлена в каждой пульсации Вселенной, и есть не кто иной, как живой Бог». Идея эволюции, бывшая ранее оплотом натурализма, как мы увидим далее, быстро приспосабливается для целей идеализма16. Научные открытия обычно легко поддаются различным интерпретациям философов.

Из всех разновидностей материализма XIX в. наиболее влиятельной (если под влиянием понимать число адептов) был «диалектический материализм» марксистов. Но это влияние с точки зрения истории философии может быть описано как «историческая случайность». Подобно схоластике, которая также насчитывала тысячи сторонников, эта философия, столь тесно связанная с особого рода социальными институтами — в данном случае

==33

с Советским Союзом и с коммунистической партией, — оказала самое незначительное влияние, исключая тех философов, что верно служат указанным институтам.

Не так уж легко дать ясный обзор «диалектического материализма»!7. Довольно часто критики отождествляют марксовский материализм с «медицинским материализмом» Бюхнера и ему подобных. Возможно, Бюхнер отчасти подготавливал интеллектуальную атмосферу марксизма, но фактом остается то, что Фридрих Энгельс в «Людвиге Фейербахе и конце классической немецкой философии» (1888) говорит об «опошленной, вульгарной форме» медицинских материалистов и называет их «нищенствующими проповедниками». Ни Маркс, ни Энгельс не испытывали симпатий к атакам Бюхнера на «спекулятивную» философию от имени науки. Они признавали лишь два авторитета — Гегеля и Фейербаха.

Сегодня из учения Фейербаха18 лучше всего известна мстительная фраза в духе медицинского материализма: «Человек есть то, что он ест»; но эти слова сказаны в последние годы его жизни. Фейербах, вызвавший энтузиазм Маркса и Энгельса, был автором «К критике философии Гегеля» (1839), где он показывал, что гегелевская метафизика является просто переодетой теологией, последним прибежищем и последней рациональной подпоркой богословия. В «Сущности христианства» (1841) доказывалось, что сама теология есть фантастически запутанный способ изображения социальных отношений. Человек создает Бога по своему образу и подобию, а «религия есть сон человеческого духа». Но все же этот сон не совсем лишен реальности: «мы видим действительные предметы не в реальном свете необходимости, а в чарующем, произвольном блеске воображения и прихоти». Целью Фейербаха было «открыть глаза» богословию; подобно Конту, он надеялся заменить основанной на любви «религией человечности» то, что он считал «фантазиями» супранатурализма.

Фейербах, полагали марксисты, одним ударом сокрушил метафизику и религию, оставив лишь «природу» как нечто изучаемое с помощью наблюдения, а не выводимое из «чистого мышления». Но в этой реакции на Гегеля, по мнению Маркса, Фейербах не сумел оценить великий вклад Гегеля в философию — его диалектический метод. Что представляла собой эта диалектика? Энгельс в «Диалектике природы» (написана в 1872—1886 гг., впервые опубликована в 1925 г.) сводит ее к трем основным законам: закону перехода количества в качество, закону взаимного проникновения противоположностей, закону отрицания отрицания. Первый из них можно продемонстрировать тем фактом, что при понижении температуры — изменении количества — вода превращается в лед, т. е. меняется качество. Второй закон иллюстрируется наличием в природе противоречий, третий — тем способом, как эти противоречия разрешаются в высшем единстве.

Главный спор шел относительно двух последних законов. Е. Дюринг19 в своем «Курсе философии» (1875) едко заметил: «В самих вещах нет никаких противоречий или, иными словами, признание противоречия реальностью само является верхом бессмыслицы». Энгельс на это отвечал («АнтиДюринг», 1878), что это верно лишь при наблюдении вещей в состоянии покоя. «Движение само есть противоречие; уже простое механическое пе-

2-

==34