Глава 4. Личность и абсолют

Книга Эндрю Сэта1 «Гегельянство и личность» вышла в 1887 г., за шесть лет до «Видимости и реальности» Брэдли. Лишь четырьмя годами ранее Сэт был составителем неогегельянского сборника «Очерки философского критицизма», где его собственная статья была написана в безошибочно гегельянском духе. Тем не менее «Гегельянство и личность» представляет собой протест против всего этого философского направления во имя «несомненных свидетельств сознания». Этот протест предвещает основные очертания «персоналистски-идеалистической» критики Брэдли.

Отчасти Сэт возвращается к шотландской традиции, которую он исследовал в своей работе «Шотландская философия: сравнение шотландского и немецкого ответов Юму» (1885); философия, как он теперь полагает, должна каким-то образом оправдывать нашу «естественную веру» в Бога, тождество личности и существование внешнего мира, никогда не ставя их под сомнение. Но Сэт ссылается также на Лотце, чью философию он истолковывает в благоприятном для шотландской точки зрения смысле. «Внимательному читателю Лотце, — замечал Брэдли, — трудно разобраться, почему индивидуальные "Я" у него представляют собой нечто большее, чем просто феноменальные прилагательные. Сам я различил только то, что они должны быть чем-то большим». Это верно и по отношению к философии Сэта: «Я» должны быть большим, чем «феноменальные прилагательные», большим, чем проявления Абсолюта.

В гегельянстве, по мнению Сэта, стираются все различия, исчезают все особенности. Природные факты превращаются в простые иллюстрации общих логических принципов; человеческая личность исчезает в Семье, Сообществе, Абсолюте. В противоположность этому, Сэт превозносит особенное: «Даже самая убогая из существующих вещей живет собственной жизнью, абсолютно уникальной и индивидуальной». Чтобы сделать ее объектом научного познания, мы должны конечно же прибегать к общим терминам. Но это означает лишь то, что познание никогда не улавливает саму вещь; как пишет Сэт, «существование — это одно, познание — совсем другое»*.

Эта общая защита особенного применяется Сэтом и к «Я». В философии Грина «Я» трансформировалось в логическую схему. «Я» сводится к тому, что скрепляет мир и даже на этом уровне редуцируется к выражению всеобщего сознания. Это вовсе не то «Я», которое открывается нам сознанием — интенсивно переживаемое как личностное «Я», уникальное даже перед Богом. «Каждое "Я" есть уникальное существование, совершенно непроницаемое для других "Я"... Самым характерным для него является исключи-

Ср. с экзистенциалистскими учениями, о которых речь идет в гл. 19.

==55

тельность... Я располагаю моим собственным центром с моей собственной волей, который со мной никто не разделяет и не в состоянии разделять; тем центром, что остается за мной даже в общении с самим Богом». Сэт признает, что «Я» существуют в отношениях друг с другом — они узнают себя во взаимодействии с другими лицами и с природой, — но во всех таких отношениях эти «Я» сохраняют свою уникальность, свою непроницаемость2.

В философии Сэта имеется триединство — Бог, Человек, Природа, — и каждый из его членов обладает собственными правами3. Трудность заключалась, конечно, в изображении того, как эти три различные формы реальности способны взаимодействовать друг с другом; эту трудность гегельянский идеализм пытался преодолеть, истолковывая все три формы как проявления единственного Духа. В поздних своих работах, особенно в «Идее Бога в свете современной философии» (1917), Сэт во многом сглаживает острые углы своих первоначальных дистинкций. Он сожалеет о том, что описывал «Я» как «непроницаемое»; теперь он подчеркивает интимность их взаимоотношений друг с другом и с Богом. Он объясняет, что, хотя Природа и не зависит в своем существовании от познания Человека, она все же существует для него как нечто им познаваемое, доставляющее радость. Если Бог и должен четко отличаться от своих творений, истинно все же будет, как пишет теперь Сэт, что «Бог и Человек, если мы попытаемся отделить их друг от друга и от структурных элементов их общей жизни, становятся просто точками существования, т. е. невозможными абстракциями».

Эти уступки никоим образом не получили всеобщего одобрения: абсолютные идеалисты считали, что Сэт по-прежнему делает слишком большое ударение на индивидуальных «Я»; ортодоксальным богословам никак не нравилось его предположение, будто Бог вне и помимо Человека является простой «абстракцией»; новые реалисты считали, что Природа у него не обладает достаточной независимостью; новые «панпсихисты» полагали, что между природой и сознанием проводятся слишком резкие границы. Фактом остается то, что философия Сэта привлекала тех, кто предпочитал мыслить не слишком строго и искал философию, которая проложила бы удобную via media между натурализмом и абсолютизмом, наукой и религией, сохраняя и права личности, и требования сообщества. Это стремление породило то, что Метц4 назвал «нормальным идеализмом», процветавшим в провинциальных и колониальных университетах. Его сторонниками иногда были люди широкой культуры, чьи интересы удовлетворялись эклектизмом Сэта; но у других неприязнь к четким дистинкциям доходила до невероятной путаницы в головах. В их руках философия была скорее средством всякого рода назиданий, нежели серьезной формой исследования.

Сэт несколько отошел от индивидуализма «Гегельянства и личности» во многом потому, что появился новый вид идеализма, доводящий, даже в глазах Сэта, независимость индивидов до крайности — крайности, угрожавшей самому существованию Бога и Природы. Эта тенденция хорошо видна по трудам американского идеалиста Дж. X. Хауисона5. Его философская карьера начиналась с того, что он был ведущим представителем Сент-луисского философского общества; но затем он еще более бескомпромиссно, чем Сэт, выступает против Гегеля во имя интересов «личности». Абсолютизм для него является «восточной теорией», а человек Запада «инстинктивно предпочитает

==56

==57

тафизического исследования», — писал он в поучительной, наполовину популярной работе «Некоторые догматы религии» (1906).

Цели этой работы были главным образом негативными: Мактаггарт в ней намеревался показать, что расхожая теология не выдерживает проверки философской критики*. В других сочинениях он ищет метафизику, которая оправдывала бы «религиозную установку», сводящуюся, по его определению, к «убежденности в гармонии между собою и Вселенной в целом». Для того чтобы имелась подобная гармония, должны быть выполнены следующие условия: во-первых. Вселенная должна состоять из духа; во-вторых, дух должен быть бессмертным; в-третьих, дух должен быть любовью или содержать в себе любовь как основную составную часть; в-четвертых, Вселенная должна быть благом в своем целом и должна развиваться в сторону состояния совершеннейшего блага.

Поначалу ему казалось, что эти условия можно соблюсти с помощью гегелевской диалектики. Большая часть британских философов отвергала диалектику как тевтонскую заумь. Мактаггарт презрительно заметил, что они воспользовались выведенными Гегелем следствиями, отвергая как никчемные его доказательства. В своих «Исследованиях по гегелевской логике» (1896) и в «Комментарии к гегелевской логике» (1910) он честно попытался овладеть гегелевским методом. Но он явно читал Гегеля для того, чтобы сделать именно те заключения, которые были ему желательны; никто и никогда не был убежден в том, что описываемый им Гегель существует где-либо за пределами плодовитого воображения Мактаггарта. Важнейшее из его исследований по Гегелю имеет малообещающее и явно вводящее в заблуждение название «Исследования по гегелевской космологии» (1901). В нем подробно обсуждаются этические и религиозные вопросы, которые были милы сердцу Мактаггарта, хотя он был вынужден признать, что именно этим предметам сам Гегель уделял наименьшее внимание; в частности, к явному разочарованию Мактаггарта, отношение Гегеля к теме бессмертия имело совершенно случайный характер. Тем не менее Мактаггарт был уверен, что развиваемые им (во многом вслед за Лотце и Брэдли) в этом «Исследовании...» философские идеи были гегельянскими по духу, сколь бы вольно они ни соотносились с любым текстом Гегеля.

В те годы на философию Гегеля резко нападали, в особенности коллеги Мактаггарта по Кембриджу, вроде Бертрана Рассела, выступавшего против гегельянства, которым он некогда восторгался, или Дж. Э. Мура, хоть и не слишком интересовавшегося самим Гегелем, но уделившего немалое внимание неогегельянским аргументам Мактаггарта10. Последний продолжал считать, что гегелевская диалектика имеет первостепенную важность; но фактом остается то, что к моменту написания его главной философской работы — «Природы существования» (2 части, 1921 и 1927 гг.) — используемый им метод уже наверняка не был гегелевским.

В отличие от большинства персоналистов, Мактаггарт является враждебным критиком христианства, идет ли речь об этике или теологии. Он писал в одном из писем: «Кроме всего прочего, быть христианином — значит поклоняться Христу, а он мне не слишком нравится... Понравится ли вам мужчина или девушка, которые действительно подражают Христу?» См.: Rashdoll H. McTaggart's Dogmas of Religion // Mind, 1906.

==58