Глава 15

акция Стеббинг против «направленного анализа» отражает общую тенденцию 30-х гг.

Еще одним примером споров вокруг анализа могут служить ранние сочинения Джона Уиздома. В статье «Является ли анализ полезным философским методом?» (PASS, 1931) он различает три вида анализа: материальный, формальный и философский. Расселовская теория дескрипций является «формальным» анализом; обычные научные определения — примеры «материального» анализа. Оба этих вида анализа являются «одноуровневыми». Напротив, философский анализ предполагает выход на «новый уровень», поскольку менее предельное заменяется в нем более предельным. Уиздом поясняет, что имеет в виду под «более предельным» с помощью конкретных примеров. «Индивиды, — говорит он, — более предельны, чем нации. Чувственные данные и ментальные состояния, в свою очередь, более предельны, чем индивиды». Оказывается, стало быть, что философский анализ представляет собой попытку показать, как можно свести утверждения о сознаниях к утверждениям о ментальных состояниях и утверждения о материальных предметах — к утверждениям о чувственных данных: короче говоря, он представляет собой практическое проведение редуктивной эпистемологии, которую один иностранный наблюдатель назвал «любимой английской комнатной игрой». Уиздом написал элементарный учебник «Проблемы сознания и материи» (1934), с тем чтобы проиллюстрировать полезность аналитических методов; мало что в нем показалось бы странным Броуду или даже Стауту.

Цикл статей «Логические конструкции» («Mind», 1931—1933) — совсем другое дело: их можно назвать самой честной из всех попыток выявить логические посылки, скрыто присутствующие в «философском анализе»16. В каких отношениях, спрашивает Уиздом, обычное предложение является неудовлетворительным «образом»? Очевидно, в некотором смысле предложение «Англия объявила войну Франции» является уже совершенно удовлетворительным образом: мы прекрасно понимаем это утверждение. Аналитик должен показать, что в некотором другом смысле такой «образ» неудовлетворителен. Уиздом пытается сделать это посредством головокружительного чередования прописных и строчных букв. Обычное предложение «показывает», поскольку оно сообщает нам нечто, но оно не «Показывает» нам предельной логической структуры того, что оно показывает; оно указывает на «факт», но не на «Факт», т. е. не на предельное положение вещей. Такую же двойственность обнаруживают, по его мнению, и все другие слова, что мы хотели бы использовать для объяснения функционирования предложений. Вышеназванные статьи поразительно виртуозны, но в их изощренности философы усмотрели свидетельство того, что случилось что-то непредвиденное. Действительно, они знаменуют конец целой эпохи в Кембриджском университете.

==283

00.htm - glava17

Глава 16

ЛОГИЧЕСКИЙ ПОЗИТИВИЗМ

В 1895 г. Мах получил только что введенную должность профессора философии индуктивных наук в Венском университете; это назначение свидетельствовало о силе эмпиристской традиции в Вене и вместе с тем демонстрировало, какими средствами эта традиция утверждала себя и укрепляла свои позиции. В 1922 г. эта же должность была предложена Морицу Шлику — философу и ученому, завоевавшему себе известность прежде всего в качестве интерпретатора Эйнштейна. Вокруг Шлика, как некоего ядра, быстро сформировался Венский кружок 1. Его членами большей частью были ученые и математики, причислявшие себя к сторонникам Маха и отвергавшие метафизику. Все они, за исключением Шлика, очень мало знали классическую философию, но еще меньше беспокоились по этому поводу. Совсем иначе отнеслись члены кружка к новым теориям, которые они почерпнули у Витгенштейна, прочитав его «Трактат» или услышав их в изложении Шлика и Вайсмана 2. Подобно им, он был ученым, отвергающим метафизику, и потому заслуживал того, чтобы быть внимательно выслушанным.

Как полагали члены кружка, Витгенштейн указал эмпиристам выход из ситуации, грозившей оказаться тупиковой. С тревогой размышляли эмпиристы над вопросом: как примирить достоверность и «идеальный» характер математики с эмпирическим учением о том, что все осмысленные высказывания основаны на опыте? Не многим эмпиристам хватало дерзости утверждать в духе «Логики» Милля, что математические высказывания — это эмпирические обобщения 3. Но если можно истолковать эти высказывания, на манер Витгенштейна, как тождества, то все прекрасно 4. Эмпиристу понадобится только слегка подправить свой первоначальный тезис, который в итоге будет звучать так: любое осмысленное высказывание основано на опыте, если только оно не выражает тождества. Поскольку ни один метафизик не согласится признать высказываемые им утверждения «ничего не говорящими о мире», то указанное исправление не составит серьезного затруднения для эмпирической критики метафизики, но именно эта критика и представляла реальный интерес для Венского кружка.

Для членов кружка — «логических позитивистов», как они стали себя называть 5, — «метафизика» была попыткой доказать существование объектов, лежащих вне досягаемости любого возможного опыта и представляющих собой кантовские «вещи-в-себе». Поэтому, естественно, им показался привлекательным «принцип верифицируемости», согласно которому значение высказывания заключено в методе его верификации. Они увидели в нем способ элиминировать, как лишенное значения, любое упоминание объектов, недоступных наблюдению; в результате стало возможным неза-

==284