Глава 20

следние не являются «психологическими феноменами». Другие представители философской психологии аналогичным образом утверждали, что психология, понимаемая как экспериментальное исследование, направленное на объяснение человеческого поведения, ничего не может сказать нам о мотивах, разумных основаниях или осознании. Короче говоря, претензии психологов на то, чтобы заниматься в некотором смысле «физикой» (т. е. фундаментальной объяснительной наукой) человеческого поведения, полностью отвергаются представителями философской психологии 20.

Одно рассуждение проходит через всю обширную литературу, посвященную философской психологии 21, и может считаться важнейшим для нее. Набросок этого рассуждения дан Д. У. Хэмлином в статье «Поведение»22, которая, как обычно, начинается с упомянутого аристотелевского разграничения и не содержит ссылок на каких-либо психологов, за исключением Фрейда 23. Рассуждение выглядит приблизительно так: существует различие между движениями тела, например коленным рефлексом, и активностью личности, или «поведением». Поведение никогда нельзя определить в терминах, относящихся к движениям тела, поскольку одни и те же движения могут «включаться» в самые разные виды поведения. Так, одни и те же движения тела могут «включаться» в указание левого поворота и в указание на некоторый предмет в витрине магазина, однако это будут совершенно различные фрагменты поведения. Психолог способен объяснить движения тела в терминах причин, но он не может объяснить человеческого поведения. На самом деле поведение не имеет причин 24.

С этой точки зрения объяснить акт поведения — значит задать его разумные основания, указать на его намерения и цели или на правила, которым оно подчинено 25. (Конечно, это разные, хотя и взаимосвязанные процедуры.) Поскольку поведение носит сущностно нормативный характер, продолжают новые телеологисты, поведение человека логически невозможно объяснить, если ограничиться чисто дескриптивным языком, имеющимся в распоряжении физической науки. Из знания физиологии, сколь бы глубоким оно ни было, невозможно вывести существование в нашем обществе правила, согласно которому протянутая рука означает «я поворачиваю направо». Поэтому в терминах физиологии невозможно объяснить конкретное поведение, которое осуществляется в соответствии с этим правилом. Безусловно, поведение иногда не достигает своей цели, порой является иррациональным или не следует правилу. Но даже при объяснении этих отклонений от нормы мы должны обращаться не к аппарату физиологии, а к теории типа Фрейд овой — когда он забывает о том, что является «естествоиспытателем», — которая указывает на скрытые цели наших действий, на скрытые правила, управляющие нашим поведением, а не на его причины.

По-видимому, уже достаточно сказано о современных аристотелианцах, для них задача философии заключается в том, чтобы более ясно описать то, что, как мы уже знаем, имеет место. За исключением Стросона, все они интересуются человеком больше, чем миром, в отношении которого они обычно довольствуются согласием с неопределенным «естественным реализмом». В то время как центральная проблема британского эмпиризма состояла в том, чтобы примирить между собой образы физических объектов физика и обычного человека, представители философской психологии ви-

Описание, объяснение или исправление?_______________

==399

дят новую проблему в том, чтобы согласовать концепцию человеческого поведения обычного человека и нейрофизиолога. Именно такое возражение высказывает Уилфрид Селларс 26 против философской психологии: речь должна идти, утверждает он, о сравнении общенаучной картины мира — картины, построением которой занимается наука, — с общей картиной мира здравого смысла. Только таким образом можно вполне выявить достоинства научной картины мира. Недостаточно противопоставлять два образа человека, абстрагировавшись от образа человека-в-мире.

Аристотелианцы вовсе не определяли всей ситуации. В Англии, где никогда не питали особого расположения к психологии или к социальным наукам, они доминировали в области философии. Но совершенно иное положение дел наблюдалось как в Соединенных Штатах, так и в Австралии, хотя в обеих этих странах представлена и «философская психология». Поучительны серьезные расхождения между «Индивидами» Стросона и работой Куайна «Слово и объект» (1960), которая во многих отношениях явно направлена против позиции Стросона 27. Одно различие, бросающееся в глаза внешнему наблюдателю, заключается в том, что, в то время как Стросон вообще не ссылается на результаты научных исследований, Куайн широко использует данные антропологии, лингвистики и бихевиористской психологии, представленной, в частности, в работе Б. Ф. Скиннера «Наука и человеческое поведение» (1953)28. Он полностью отвергает то резкое противопоставление философии и науки, которое служило общей основой феноменологии, логического позитивизма, идей Витгенштейна и философии «обычного языка» Оксфорда. Куайн возвращается к общей позиции Спенсера и Александера. Философия, говорит он, отличается от конкретных наук только своей большей общностью, она интересуется, например, не тем, существуют ли вомбаты и единороги, а тем, существуют ли классы и свойства 29. Куайн, конечно же, согласен с тем, что философия часто подходит к решениям своих проблем, опираясь на рассмотрение языка; философу часто бывает полезно, полагает он, «совершить семантический скачок», или, выражаясь словами Карнапа, перейти от «материального» к «формальному» модусу речи. Но то же самое верно, считает Куайн, и для физических наук. Там тоже иногда, хотя и не так часто, приносит пользу «семантический скачок». Как физик, так и философ способен прояснить некоторую проблему, реконструировав свои рассуждения. Отсюда не следует, что физика и онтология действительно «говорят о языке».

Фактически, работа «Слово и объект» в очень большой степени посвящена языку, но языку, рассматриваемому как форма человеческого поведения 30. Куайн начинает с определения того, что он называет «стимуломзначением» высказывания, — это класс стимулов определенного рода, побуждающих человека согласиться с высказыванием. Так, например, если произносят: «Автомобиль!», то стимул-значение может включать в себя пыль, поднявшуюся над дорогой, звук сирены, визг тормозов, а также видимое наличие естественного объекта определенного вида и размера. С точки зрения этого определения высказывания можно разделить на два класса — «предложения к случаю» (occasion sentences) и «устойчивые предложения» (standing sentences). С «предложениями к случаю», такими, как «Автомобиль», «Кролик», «Больно», соглашаются только в том случае, когда

К оглавлению

==400