Приложение 16

Застойная песнь

Высказывание Михаила Горбачева о том, что стране нужна новая перестройка, почему-то сильно задело власть. Во всяком случае, для медийного ответа на слова президента СССР была мобилизована вся дежурная рать подконтрольных СМИ, споуксменов и примкнувших к ним «попутчиков»-интеллектуалов.

Начальник «Единой России» Сергей Неверов, позабыв свое шахтерское прошлое, пришедшееся как раз на времена горбачевской перестройки, сказал, что из-за перестройки мы «потеряли страну». Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков высказался в том смысле, что хватит нам уже перестроек. Алексей Пушков, который упорно называет себя «одним из спичрайтеров Горбачева» (это, вероятно, означает, что его пару раз привлекали к работе в многолюдных бригадах «золотых канареек», трудившихся в «Волынском-2»), отметился с критикой генсека сразу в нескольких местах. Агентство «Регнум» поставило голосовалку на свой сайт, из чего заключило, что 64% респондентов — против новой перестройки. По Горбачеву прошлись — кто более изящно, кто менее — авторы «Известий» Борис Межуев и Виктор Топоров. При этом Виктор Леонидович с присущей ему горячностью сравнил времена Горбачева и Ельцина с менингитом и холерой. Ну а телевизор и вовсе оставим в стороне…

Происходящее остро напоминает стандартную пиар-кампанию, разыгранную по лекалам, заведенным на Старой площади еще в сурковские времена. На соответствующем совещании обсуждаются меры реагирования, назначаются ответственные и спикеры — и понеслось…

Конечно, важны акценты, которые расставляют спикеры, — Горбачев неудачник, развалил страну, не пользуется поддержкой населения. Но главный месседж: нам нужны не перестройки, читай: перемены.

Перестройка — не нынешняя, а тогдашняя — не на пустом месте возникла. Как-то неловко даже отсылать читателя к известным экономическим показателям империи, державшейся на высоких нефтяных ценах, прогибавшейся под бременем военных расходов и заговаривавшей социальные болезни биологически исчерпавшей себя идеологией. Попытки преобразований или разговоров об их необходимости касались исключительно экономики (1965 — 1968, 1979 гг.) и утыкались в довольно низкие политические потолки и периоды идеологических заморозков (1968-й — ввод войск в Чехословакию, 1979-й — Афганистан и полуреабилитация Сталина). Без перестройки СССР рухнул бы гораздо раньше 1991 года.

Перестройка нынешняя, весьма скромная и выступившая под псевдонимом медведевской «модернизации», не затронула основ путинского режима. Ее результаты либо профанированы, либо отмотаны назад.

Не желая ничего менять, но при этом сталкиваясь со стагнацией в экономике и катастрофическим сужением радиуса доверия в обществе, власть находит единственный способ самовыживания — занимает круговую оборону с верной элитой, очищающейся от недвижимости во всех Майами мира, и отказывается от перемен.

Изоляционизм и национализм вкупе с интересами загадочных «людей труда» — доминантная идеология. Считается, что ее поддерживает абсолютное большинство населения. Это не так. Совсем свежее исследование Центра политических технологий, сделанное для Комитета гражданских инициатив, показывает обратный тренд: 38% опрошенных полагают, что Россия должна «стать демократией, как Европа». И лишь 24,4% за то, чтобы «идти своим путем, как при Путине».

Поэтому власть и боится слова «перестройка», затягивая свою застойную песнь.

А. Колесников

Новая газета. - 2013. - 5 апреля.

Приложение 17

Белые медведи холодной войны.

Это только кажется, что Берлинская стена разрушена

Я родился через 16 лет после начала холодной войны. Для моего поколения она была тенью, светом, водой, едой, сном и реальностью. На ее фоне прошли детство, отрочество и юность. Когда холодная война закончилась, у моего поколения уже стали рождаться дети.

О холодной войне можно сказать все то плохое, что можно сказать о любой войне. Но у нее был плюс: она покончила с советской властью.

Мое поколение – последнее советское поколение. Если бы не холодная война, оно стало бы не последним, а очередным советским поколением.

Если бы не холодная война, весь мир был бы сегодня советским. Берлинская стена навсегда разделила мир на Запад и Восток и спасла Запад от Востока. Берлинская стена разделяет его и сейчас. Это только кажется, что она разрушена; между западным сознанием и восточным сознанием она будет всегда.

Во время холодной войны Запад окончательно разделил русскую душу и русское тело. Русская душа – Толстой и Большой театр, а русское тело – подлодка с ядерными ракетами и атомная бомба. Как русскому мне обидно, что моего тела боятся. Но я понимаю, что его надо не только бояться, за ним надо следить. Если за ним не следить, оно снова введет танки в Чехословакию или в Афганистан.

Холодная война навсегда остудила русскую идею. Запад понял, что русская идея, созданная мятущейся, загадочной, но, в общем-то, безобидной русской душой, воплощается в реальность агрессивным русским телом. Главное направление русской идеи – преобразование мира. Или через Льва Толстого, или через Большой театр, или через водородную бомбу, или через коммунизм. Запад понял русскую идею глубже, чем она сама поняла себя. И такой идеи Запад не бояться не мог.

Другое дело, что холодная война создала абсолютно дикие представления о России ХХ века. Советская ситуация для Запада была примерно одинакова как при Сталине, так при Хрущеве и при Брежневе. Стрелка часов русского времени тронется для Запада только при Горбачеве. Эти представления больше имеют отношение к русской идее, как ее понял Запад, но, может быть, они показывают Россию, какой она является в очищенном от самолюбования и мифотворчества виде. По улицам русских городов бродят белые медведи. Белые медведи умеют запускать в космос спутники, но не умеют делать приличной колбасы. Они бывают двух видов. Одни белые медведи – агенты КГБ и преданы всей своей русской душой и всем своим русским телом Сталину (Хрущеву, Брежневу). Они ненавидят Запад и готовы придавить тяжелой медвежьей лапой все западное. Это ортодоксальные белые медведи.

Но есть и другие белые медведи. Они не любят Сталина (Хрущева, Брежнева), не так агрессивны, скептически относятся к идее коммунизма и вообще прозападно настроены. Они – неортодоксальные белые медведи. Это белые медведи-диссиденты. Ортодоксальные белые медведи время от времени сажают в лагеря белых медведей-диссидентов – чтобы те не смотрели в сторону Запада и еще больше верили в коммунизм. Иногда сидящие в лагерях сочиняют стихи и музыку, а затем правдами и неправдами переправляют их в цивилизованный западный мир, который искренне сочувствует страданиям белых медведей-диссидентов под гнетом белых медведей-ортодоксов.

Диссиденты даже не мечтают отнять власть у ортодоксов. Они только хотят, чтобы ортодоксы не сажали их в лагеря, не заставляли вступать в коммунистическую партию, не отнимали у них любимые книжки, фильмы и картины, не мешали слушать «Голос Америки», танцевать рок-н-ролл, посещать Театр на Таганке, выставки художников-авангардистов и вообще по возможности оставили их в покое. Но белые медведи-ортодоксы заставляют их читать вслух Ленина, Сталина (Хрущева, Брежнева) и еще почему-то Маркса, а в свободное от работы время стоя петь «Интернационал».

Белые медведи-ортодоксы имеют свои представления о Западе – не менее дикие, чем Запад о России. На Западе – тотальная безработица, энергетический кризис и вообще все плохо. Линчуют негров. Всем миром правит дядя Сэм. Он прямо из Вашингтона нацеливает ядерные ракеты вообще на Советский Союз, конкретно на Политбюро и лично на товарища Сталина (Хрущева, Брежнева). У дяди Сэма еврейский акцент, а Израиль – его лучший друг, и вообще дядя Сэм намерен запустить ядерные ракеты в СССР из Вашингтона через Тель-Авив. По вечерам дядя Сэм ходит играть в рулетку и слушать джаз в ближайший бар или публичный дом. Это разные заведения, но, по мнению белых медведей-ортодоксов, – одно и то же. Ортодоксальные белые медведи очень завидуют дяде Сэму; они бы сами хотели играть в рулетку под джаз в ближайшем публичном доме, а не преследовать почем зря неортодоксальных белых медведей...

При всей банальности своих представлений о России Запад был прав. Где-то в конце 1960-х годов русское тело устало и стрелка часов русского времени действительно остановилась. Все, что до этого в русской жизни времени успело измениться, – успело измениться. Что не успело – не успело до времени Горбачева или уже никогда. Я помню, как в начале 80-х годов попал в подмосковный город Истру. На фоне относительно благополучной Москвы весь остальной советский мир производил действительно страшное впечатление. Там жили в тех же домах, пили то же пиво и пели те же песни, что при Сталине. Разницы между временем Сталина и временем Брежнева практически не было. Как не было ее и во всем русском мире, кроме Москвы и немного Петербурга.

Когда русское тело окончательно устало, пришел Горбачев и закончилась холодная война. Страна медведей перестала быть империей зла. Белый медведь-диссидент полной грудью вдохнул воздух свободы, а белый медведь-ортодокс изменился в лучшую сторону. Измениться его заставило поражение в холодной войне; иначе он бы навсегда остался ортодоксом и защитником негров. Теперь он слился в единое целое с белым медведем-диссидентом, потому что медведь-диссидент перестал отличаться от медведя-ортодокса. Главный козырь медведя-диссидента был в духовности. Но после окончания холодной войны, когда почти все мечты белых медведей-диссидентов реализовались, русская духовность пошло и банально закончилась, она сразу же растворилась в мире билбордов и блокбастеров.

Как же сегодня выглядит русский медведь в глазах Запада? Конечно, не так, как раньше. Он побрился, постригся, помылся, но по-прежнему пахнет медвежьим потом. К нему нельзя подходить слишком близко. Он ездит на западных машинах, пользуется исключительно западной бытовой техникой, имеет счета в западных банках, но в целом западной демократии не доверяет. Еще он слишком много ворует. С ним уже можно садиться за стол переговоров, но за этим столом он разговаривает не с собеседниками, а сам с собой на только ему одному понятном языке. Он уже цивилизованно занимается сексом, но изнасилование ему все-таки ближе. Русский медведь остался для Запада непредсказуем. Это неудивительно; он непредсказуем и для самого себя.

Холодная война не кончилась. Хотя русское тело совсем не хочет воевать. Русское тело устало. Русская душа в потемках. Русская идея забыта. России уже можно не бояться. Но русского медведя надо бояться всегда. Потому что в нем всегда будет жить воспоминание о русской идее и о том, что он был медведем-ортодоксом. Он и сам толком уже не помнит, что это за идея и как он выглядел ортодоксальным медведем. Но если вспомнит, то холодная война начнется снова.

И. Яркевич

Новая газета. – 2008. – 4 ноября.