«Бедная Лиза: одесская версия

Выходу этой книги предшествовали публикации отрывков из неё в журналах «Воздух» (№ 2–3, 2011), «Арион» (№ 4, 2011), «Новый мир» (№ 10, 2012), а также на сайте «Полутона». То есть предварительная работа по раскрутке будущего бестселлера была проделана немалая. Сама Галина кокетливо сообщала, что затрудняется определить жанр книги: «Заманчиво было бы объявить её романом в стихах, но роман предполагает всё же некий сюжет, а здесь я, человек вообще-то сюжетного мышления, от чёткого сюжета принципиально отказалась – читатель волен сам предлагать версии событий, свою трактовку происходящего. Это не зеркало, но осколки зеркала; каждый показывает целостную картину, но поскольку углы отражения разные, то и картина в каждом из осколков получается несколько иная. Или совсем иная. Между этими светящимися осколками – мрак, поглощающий лучи».

Из этой тирады можно вынести только то, что пипл просто обязан схавать сей шедевр. Не понимаешь ничего, вязнешь в бессмысленных строках – значит, трактуешь как-то не так. Не нравится – значит, не дорос ещё до высокого искусства, листай лучше замшелого «Евгения Онегина». Ведь отсутствие жанра, композиции и смысла – отличительный признак элитарности произведения, а также его масштабности. Пригова вон некоторые критики и литературоведы на полном серьёзе сравнивают с Данте, так почему бы и Марии Семёновне не замахнуться на… Кто там у нас писал романы в стихах? Ах да, здесь же не роман. Тогда что? А вот что:

спи лиза

тебя оплетают

виноградные лозы

над тобой летают

синие стрекозы <…>

Тут, конечно, нельзя не вспомнить стихи капитана Лебядкина из «Бесов» <…>.

Но Лебядкин – маргинал, да ещё и вымышленный. А Галина – вполне реальный успешный литератор, над которым смеяться не принято. А как, скажите, не смеяться?

помнишь как с тобой мы в школе

в школьном буфете

подхватили палочку коли

бедные дети

так вот может быть ещё хуже

например амёбная или лямблиозная

дизентерия

к тому же

тем кто ездит к морю лиза

обеспечен ранний климакс

потому что этот климат

очень вреден для красы

женщин средней полосы

Насчёт раннего климакса, провоцируемого морем, уроженке Одессы Галиной, я думаю, можно верить. Однако не совсем понятно, зачем было вкраплять в своё сочинение медицинскую справку, облачённую (якобы) в художественную форму:

«Амёбная дизентерия – это заболевание желудочно-кишечного тракта. Возбудителем амёбиаза является гистолитическая амёба (Entamoeba histolytica) – микроскопический паразит, обитающий в сточных водах <…>».

Бедная Лиза! Одинокая (если не считать помидоров и лука), рискующая подхватить то ли амёбную, то ли лямблиозную дизентерию, а вдобавок ко всему испытать преждевременное угасание половых функций. Да это драма! Боюсь и думать, присутствуют ли здесь автобиографические подробности…

<…> Сочинители такого рода как раз и заняты чем угодно, кроме литературы. Но пытаются с великим пафосом выдать эти «совсем другие вещи» за новое слово в искусстве. И не надо мне тут рассказывать о приращении смыслов, аллегориях, новаторстве и т. д. И уж точно не стоит после прочтения моей рецензии дежурно-натужно вспоминать о том, как в советской прессе травили «чуждых» поэтов. Тут поэзии даже под микроскопом не обнаружить, а потравка тараканов никак не подпадает под определение «репрессии». Перед нами конкретный текст. Безвкусный. Скучный. Попросту глупый. Конечно, и он может кого-то заинтересовать. Как там сказал Игорь Северянин:

Чем бестолковее стихотворенье,

Тем глубже смысл находит

в нём простак.

А тут целая книга. Желающие пусть ищут и обрящут. А с меня довольно…» ¹⁷⁶Первая «обязанность» аналитического текста – выявление и демонстрация острых социальных проблем. Чтобы доступно объяснить, где и в чем именно сконцентрировано социально противоречие, необходимо построить прозрачную образную параллель: «это для общества неприемлемо, плохо» – «это для общества необходимо, хорошо».

Приемы, с помощь которых строится параллель, могут быть различными в зависимости от журналистского замысла и концепции произведения. Противоположение образов может быть простым (одна контрастная пара) или сложным (несколько полярных пар). Простое противопоставление может быть обыграно в зависимости от идейно-политической установки «действующих лиц». Например, в тексте П. Каныгина¹⁷⁷разговорно-презрительный (стадо баранов), художественный (Иудушка) и исторический (Павлик Морозов) прецеденты и иллюстративные образы работают сразу в двух оценочных полях. Первое оценочное поле образует мнение героя комментария, ректора МХПИ Алексея Егорова. Он считает, что студентка Полина поступила некорректно по отношению к своей альма-матер, в то время как администрация института имела право «призывать» студентов на митинги. Второе оценочное поле организует мнение автора материала: студенческие протесты справедливы, в то время как «антинормативен», безнравствен безграничный и безнаказанный ректорский произвол. «Иудушка! А учится бесплатно…»

Марш «в защиту детей» показал, что некоторые ректоры московских вузов все еще путают студентов с баранами

Неожиданно прозвучало заявление Совета ректоров Москвы. Сразу после субботнего «митинга в защиту детей» председатель СРМ, ректор МФТИ Николай Кудрявцев сказал, что совет будет разбираться с теми вузами, чьих студентов сгоняли на уличные акции. Николай Николаевич сообщил, что насильно выводить людей на митинги – неправильно, а если выводят – нужно принимать меры.

<...>Некоторые ректоры, впрочем, далеки от возмущения. Например, ректор МХПИ Алексей Егоров подтвердил мне, что вуз его действительно призывал студентов выйти 2 марта на митинг и ничего предосудительного в этом нет.

– У нас активные ребята, – сказал мне Егоров. – Решили поддержать сироток маршем… Ну и, конечно, должна быть какая-то мотивация, чтобы человек охотнее участвовал в мероприятии. Но о принуждении речи не было, только о поощрении.

– А ваша студентка Полина говорила на «Дожде», что принуждали…

– Да она – Павлик Морозов! Иудушка, – сказал Егоров. – Учится бесплатно, а потом такие вещи рассказывает…

По идее, разбираться совету нужно будет с такими, как этот искренний и бесстрашный ректор Егоров. Я позвонил Николаю Кудрявцеву узнать, что это будет за разборка, но тот оказался в отпуске. А его зам по совету, проректор МФТИ Юрий Волков, и вовсе опроверг заявление шефа, сообщив, что никаких претензий у московского совета к «проправительственным ректорам» нет. А в Союзе ректоров России (куда структурно входит Московской региональный совет) слова Кудрявцева вообще назвали «личной инициативой ректора МФТИ». «Инициатива не имеет никакого отношения к позиции Союза ректоров России по данной проблеме», – сказала мне пресс-секретарь организации Ирина Хилько.

– А какая позиция у союза?

– У союза нет позиции, – так и сказала Хилько.

Выходит, в заочном споре победила искренность ректора Егорова.

В Российском студенческом союзе говорят, что ждать сегодня защиты от руководства вузов бессмысленно. «На это мы никогда не рассчитывали, – говорит Хромов. – А самое большее, чего можно ожидать, – это чтобы, исполняя поручения сверху, руководители вузов хотя бы знали меру».

Из текста видно, что оценку «правильное», «приемлемое» успешно создают образы-нормативы (свободная воля митингующих: насильно выводить людей на митинги – неправильно, а если выводят – нужно принимать меры), признанные формулы¹⁷⁸. Такие образы наделены оценочным потенциалом, выводимым из общечеловеческого, общенационального опыта. Они всегда ясны, не требуют дополнительной расшифровки, воспринимаются точно и адекватно, т.е. являются чем-то вроде неизменного морального стандарта, всеми и навсегда признанного эталона, благодаря которому в обществе существует созидательная стабильность, социальная константа.В аналитике рядом с нормами (моральные, правовые, технологические, поведенческие, этические, здорового образа жизни, этикетные, др.) обязательно называют факты, не позволившие осуществить эти нормы (студентов сгоняли на уличные акции, у совета нет позиции, ждать сегодня защиты от руководства вузов бессмысленно). На конфликте одного с другим демонстрируются проблемы, решение которых необходимо.

Следовательно, контрастная пара «нормативный – ненормативный образ» является для аналитических материалов жанрообразующей характеристикой.

В тексте выстраивается сложная информативно-аналитическая система, которая составляет несколько информационных слоёв текста:

• описательный (факты и типичные обобщения),

• оценочный (контекст с открытыми или скрытыми объективными и субъективными формами оценки),

• нормативный (стандартно-оценочные формулы),

• предписательный («подсказка», программа дальнейших действий).

Информационные слои могут быть переплетены друг с другом, как, например, в светском прогнозе «Огонька»¹⁷⁹:Участницей конкурса «Евровидение» от России в этом году станет Дина Гарипова, победительница музыкального конкурса Первого канала «Голос». Есть такое понятие в психоанализе — компенсация. История с самым успешным, в том числе благодаря прозрачности и честности состязательного процесса проектом «Голос» — это бессознательная компенсация телевидения за невозможность осуществления того же самого в политике и других сферах жизни. Теперь победитель «Голоса» будет представлять Россию на другом музыкальном конкурсе, уже международного масштаба: никогда еще выбор исполнителя не был столь логичным, закономерным и по-хорошему предсказуемым. Никто не спросит: «Почему выбрали ее?» — потому что сами же и выбирали, в течение нескольких месяцев, всей страной. Уроженка города Зеленодольска (Татарстан), студентка пятого курса Института массовых коммуникаций и социальных наук Казанского федерального университета, Гарипова выступит на «Евровидении» с песней под названием What If. Певица с глубоким голосом и самобытной харизмой вписывается в общемировой музыкальный тренд, а песня сочинена командой шведских продюсеров в сотрудничестве с Леонидом Гуткиным, музыкантом легендарной группы «Автограф». Теперь осталось дождаться приговора “Евровидения”».

В публикации работают все четыре слоя контента. Какими же образами создается разномастная информация? В описательном пласте текста остаются образы безобразные: «Евровидение», Россия, Дина Гарипова, уроженка города Зеленодольска (Татарстан), студентка пятого курса Института массовых коммуникаций и социальных наук Казанского федерального университета; в оценочном – метафорический: История с самым успешным, в том числе благодаря прозрачности и честности состязательного процесса проектом «Голос» — это бессознательная компенсация телевидения за невозможность осуществления того же самого в политике и других сферах жизни; в нормативном – безобразные: победительница музыкального конкурса Первого канала «Голос»; нормативные: никогда еще выбор исполнителя не был столь логичным, закономерным и по-хорошему предсказуемым; сами же и выбирали, в течение нескольких месяцев, всей страной), в предписательном – безобразные: песня под названием What If; оценочно-метафорические: певица с глубоким голосом и самобытной харизмой; общемировой музыкальный тренд; Леонид Гуткин, музыкант легендарной группы «Автограф»; приговор «Евровидения».

1. Ученые отмечают, что, делая политический или социальный прогноз развития событий в СМИ, «сейчас лишь в редких случаях журналист берет на себя заботу о глубокой проработке конкретного пути решения проблем в той или иной ситуации. Чаще всего он, обозначив, так или иначе, цель деятельности, которую нужно совершить для разрешения проблемы, предлагает вниманию читателя либо варианты средств, либо пути их поиска, оставляя выбор за непосредственными исполнителями…Тем самым устраняется диктат одной позиции, и аудитория подключается к общим исканиям, направленным на разрешение проблемы, волнующей многих»¹⁸⁰. Поэтому прогноз дальнейшего развития ситуации, как утверждает Г.В. Лазутина, в современной аналитике выстраивается по пяти направлениям:«прими к сведению и действуй по усмотрению» (вариант «и делай выводы»);

2. «действуй, как они, если подходят условия»;

3. «не допускай повторения подобного»;

4. «есть такие-то варианты решения проблемы; исходя из своих условий,

определи предпочтительный и действуй»;

5. «решение проблемы неизвестно: подключайся к поискам».

Аналитика показывает истоки проблемы, ее последствия для общества. Следовательно, событие детализируется, расширяется список речевых действий, увеличивается объем текста, разветвляется образная система.

Образы разного масштаба и сложности выполняют множество функций в зависимости от концептуальной нагрузки и места в композиции: образы заголовка, лида, зачина настраивают на предмет и тональность разговора; образы в основной части детализируют и разукрупняют событие, помогают обрисовать круг проблем, связанный с процессом или действиями социальных сил, выработать совокупную оценку происходящего, спрогнозировать дальнейшее развитие ситуации; финальные образы (новые или повторяющиеся в контексте) суммируют социальную оценку, формируют окончательную реакцию читателя на событие. Проиллюстрируем это положение примерами.

В заголовок практико-аналитической статьи¹⁸¹Алексеем Боярским помещен, в лиде сопряжен с фактами и расшифрован, привязан к информационному поводу (В борьбе за передел многомиллиардной рыбной отрасли на крючок уголовного дела впервые пытаются подцепить самого главу Росрыболовства. Правда, пока Следственный комитет сумел предъявить Андрею Крайнему обвинение лишь в подделке приказа об увольнении подчиненного), а в иллюстративном ряде визуализован (подводное фото крабов, запутавшихся в рыболовных сетях) внутритекстовый символ «чиновник рыбной судьбы».Проблемы в статье не иносказательны, они легко прочитываются благодаря тому, что автор выстроил четкую, доказательную базу основного тезиса, заявленного в лиде: руководителя Федерального агентства РФ по рыболовству А. Крайнего пытаются «поймать на крючок» высокие чиновники и лица, приближенные к президенту, с тем, чтобы после его скандального увольнения по своим клановым «законам» распределять огромные доходы от рыбной отрасли.

Заголовочная метафора «рыбная судьба» в тексте превращается в символ, который дает представление о схеме экономического устройства рыболовной отрасли в России. Ясно, что судьба всякой рыбы – быть пойманной, следовательно, по авторской метафоре, чиновнику, руководящему добычей рыбы и морепродуктов, уготована судьба этого самого продукта. Но такая перспектива ожидает человека не априори, не сама по себе, а именно тогда, когда он не дает другим извлекать личную прибыль из «рыбного места».

Таким образом, в заголовке читатель обнаружит окказиональное словосочетание. С одной стороны, со значением «ход событий, стечение обстоятельств» в выражении употребляется оценочное существительное «судьба» (аналогия: удар судьбы, перст судьбы, ирония судьбы, игра судьбы, превратности судьбы). С другой стороны, со значением «предназначенный для добычи, обработки, продажи рыбы» действует прилагательное «рыбный», в контексте приобретающее отрицательную оценку (аналогия: собачья жизнь). Интересно, что из двух лексических вариантов «рыбья»¹⁸²и «рыбная»¹⁸³выбрано не относительно-притяжательное прилагательное, а прозрачное по семантике относительное, подчеркивающее связь с официальным наименованием отрасли (рыбная) и способное вобрать прецедентную отрицательную оценку. Окказиональное словосочетание только подчеркивает основную идею текста – любые противозаконные действия, которые покрываются властной путинской верхушкой, безнаказанны; наказание получает тот, кто становится на пути мародеров государственного масштаба.«Венчающий» идею символ часто находит свое место в заголовке материала. Символизированное название выполняет рекламную функцию, привлекает внимание, организует интригу, заставляет вернуться к себе после прочтения текста, не уводит от сути серьезного разговора. Таковы, например, образы-символы «крытые матом», «водила» В. Аграновского.

Некоторые метафоры, переходя из одного в другой текст автора, надежно закрепляются в его журналистском арсенале, делают текст узнаваемым по образности, оценочности, стилистическому решению. Например, метафорический эпитет С. Тарощиной канальский сопровождает разные публикации автора, выполняя роль индивидуального оценочного «антинорматива» в основной части материалов:

Трудно сказать, сколько именно процентов означенных качеств лишились канальские начальники в эту минуту. Ясно только, что утренним зефирным ведущим типа Арины Шараповой или Даны Борисовой вскоре придется потесниться, дабы трудовой народ смог осуществить в условиях кризиса хоть одно свое законное право¹⁸⁴; Канальские начальники стали ходить в Кремль, как на работу. Лояльность и вседозволенность зашкаливала, пока не развилась до нынешних форм¹⁸⁵;Главный канальский креатив — циничное выколачивание рейтинга из электората, пусть даже ценой превращения некогда уважаемой телекомпании в кунсткамеру¹⁸⁶. Отдельные метафоры, проникнув из политической или любой другой зоны в сферу СМИ, способны приобрести соответствующий ситуации дополнительный социальный или идейный смысл, стилистический оттенок. Именно такого рода метафоры активны сегодня в аналитических текстах, в отличие от информационных и художественных. Примером может служить использование ленинской метафоры «политическая проститутка» в статье Георгия Янса «Политическая проституция сменила пол»¹⁸⁷. У Г. Янса метафора задействована в композиционном «кольце» – заголовке и финале текста, развернута в синонимических рядах по всему материалу, разъяснена с фактических инкрустациях, прецедентных образах и сюжетных параллелях от зачина до концовки материала – т.е. композиционным усилением превращена во внутритекстовый символ. Символ получился настолько агрессивным, провокационным и кричащим, что получил дорогу в другие периодические источники и в течение какого-то времени нещадно эксплуатировался в электронных материалах самого «Московского комсомольца», «Известий», др. изданий¹⁸⁸.Похожая «функциональная судьба» у массы современных метафор, например, у слов «тандем»¹⁸⁹, «тандемократия»¹⁹⁰, применённых сначала к административному «дуэту» В. Путина и Д. Медведева, а далее – повсеместно – к любым, в том числе региональным, дуумвиратам и соуправлениям¹⁹¹.Центральный символ материала может опираться на метафорическую цепь, выстроенную в тексте. Рассмотрим внутритекстовую метафорическую «пирамиду» и проследим «судьбу» символа на примере реплики «Пластмассовые мальчики» Виктора Лошака¹⁹². В. Лошак увенчал символомпластмассовые мальчики метафорическую цепочку образов, вытянутую внутри текста: «пластмассовая журналистика вроде зимней клубники: тусклая, неживая, придуманная, но хорошо упакованная», «“мастера пера”, у которых самое сильное в судьбе впечатление - фильм «Челюсти» и попойка в девятом классе», «пластмасса не горит, она лишь плавится и коптит», «холодно безразличные тексты», «пластмассовые миллионеры, чьи капиталы сформировались куда раньше вкусов, а чувство прекрасного остановилось на каталоге готовой одежды от Джорджи Армани». Заявленная им проблема непрофессионализма, бездушия, бессмысленности, безответственности «молодой» журналистики нашла широкий отклик в среде публицистов разных возрастов и у читательской аудитории¹⁹³. Образ-символ В. Лошака, подкрепленный частными метафорическими включениями, не только стал смысловым сгустком этого текста, но перешел в материалы других журналистов, заинтересовавшихся разговором о будущем профессии. Внутритекстовый символ сталзатекстовым: в «чужих» текстах образ был либо полностью поддержан, либо переосмыслен и трансформирован («пластмассовые мальчики и девочки», «эбонитовые парни», «бумажные дедушки», «целлулоидные мальчики») в связи с концепцией автора, вступившего в диалог с бывшим редактором «Московских новостей» и «Огонька». Следовательно, внутритекстовый символ в аналитической журналистике может развиваться, приобретая «более далекое» (термин Н. Валгиной) содержание.

Сложность образной системы, ее развернутость и масштабность зависят не только от общественного резонанса, вызванного социальным предметом, стоящим в центре информационного повода, но и от потенциальных возможностей выбранного автором жанра.

Так, кинорецензия обладает одной из самых многослойных и сложных образных конфигураций. Во-первых, журналист сопоставляет сценарные образы и образы объективной реальности, существующие в его сознании как психические слепки с предметов и фактов¹⁹⁴. Во-вторых, кинорецензия использует образы самого кинотекста, которые кинокритик оценивает в связи с идеей и сюжетом фильма; тогда кинотекст предстает перед читателем как информационное явление, важное в социальном отношении, занимающее определенное место в культурном пространстве страны или мира. В-третьих, автор оценивает воплощение образов киносценария (вербального оригинала) в режиссерско-операторско-актерском продукте; тогда зритель может судить о том, насколько умело воплощена в киноленте идея сценариста. В-четвертых, в рецензии активны оценочные образы самого журналиста, отсутствующие в кинотексте, но возникшие в рецензии: полученные в результате осмысления фильма, привлечения историко-культурных параллелей, собственного жизненного багажа. Благодаря совокупности этих четырех образных наслоений создается неповторимая стилистика кинорецензии. Например, для кинорецензий Алекса Экслера¹⁹⁵характерна именно описанная выше четырехслойная образность. Сложное переплетение оригинальных и прецедентных образов, ироническая тональность, умеренная речевая агрессия, усиленная эмоциональность и экспрессивность, мощная концентрация смысла создают узнаваемую стилистическую модель рецензий Алекса Экслера. Умело организованная образная структура его текстов не только дает представление о мировоззрении и жизненных ценностях автора, но демонстрирует профессиональное мастерство, повышает эффективность кинорецензии как жанра, способствует привлечению внимания зрителей к продукции современной киноиндустрии, формирует художественный вкус аудитории. Итак, в соответствии с типом информации и авторским замыслом в аналитическом тексте присутствуют

• информативные (иллюстративные) образы, организующие безόбразную и обобщенную образность (простые знаки),

• образы, обнажающие идею материала, создающие концептуальный рисунок (знаки разной степени сложности):

• обладающие оценочностью нормативы и «антинормативы» (традиционные или окказиональные образы-метафоры, символы с социальной объективной привязкой (общим набором кодов носителей данной речевой и материальной культуры) или субъективной авторской привязкой, действующие внутри одного или нескольких текстов одного или нескольких авторов),

• не обладающие оценочностью традиционные национальные и общечеловеческие символы, гиперсимволы.

Обратимся к популярному в СМИ аналитическому жанру комментария и посмотрим, как в нем организована образная система, какие виды образов выполняют авторское задание, какие речевые действия при этом активизируются, какими языковыми приемами и средствами эти действия реализуются.

• Текст «Есть такая должность – Путин»¹⁹⁶выстроен из следующих композиционных блоков: заголовок прецедентного характера («Родину защищать – есть такая профессия, взводный» - цитата из фильма «Офицеры» Владимира Рогова (1971 г.)) содержит игру слов, построенную на лексической несочетаемости по смыслу. В связи с общей концепцией автора отражает семантику бессменности политического лидера при любых внутригосударственных процессах;

• зачин (1, 2 пронумерованные нами абзацы текста в Приложении 13) репортажного характера вводит в реальную ситуацию, необходимую для дальнейшего комментария. Первый абзац содержит речевые действия: сообщение о событии, описание положения дел и описание ситуации общения. Образность в основном безобразная (условные наименования, личные имена, предметы), экспрессия зачина не столько образная, сколько речевая. Подтекстовые ассоциативно-оценочные параллели, субъективно-оценочные эпитеты, несобственно-прямая речь с квазицитированием, рассуждение-восклицание, риторический вопрос, отрицание-утверждение рождают ироническую тональность, иронически-оценочный образ организатора и участников мероприятия, образ противоречивой ситуации. Противоречие в том, что нормативная оценка происходящего должна быть другой (прямой эфир по своей сути не может быть плановым), следовательно, в реальной ситуации норма нарушена. Это нарушение и подвергается субъективной оценке.

Во втором абзаце возникает образ автора, заявленный в первом абзаце только в тональности. Ироническая авторская оценка остается, но здесь уже выходит из подтекста и проявляется окказиональным метафорическим образованием-омонимом «каналья», сознательным смешением стилей. К образам безобразным (предметы и факты, реальные лица) добавляется оценочный метафорический образ администраторов от телевидения, гротесковый образ превентивного утреннего эфира.

В зачине с помощью речевых средств начинает оформляться образ жанра (вводные связки субъективного характера: трудно сказать, ясно только, описание с элементами повествования, оценочные номинации), постепенно проступающий образ автора с его нравственными установками, образ события (из образов безобразных, метафоричных и нормативных). Образность зачина намечает проблематику материала, его концептуальное поле.

• основная часть представлена абзацами 3-5 (отвлеченное рассуждение с элементами практического рассуждения и предметного описания). Речевые действия: сообщение о факте, цитата-утверждение, оценка, пояснение, сообщение о ситуации, утверждение, аналогия, сравнение, уточнение, несобственно-прямая речь, рассуждение, мнение, иллюстрация – свидетельствуют об усилении субъективного начала в тексте. Автор как будто попеременно примеряет две ролевые маски: мыслителя-реалиста, скептика (его устами излагается авторская оценка происходящего, концепция текста) и наивного обывателя, человека из толпы (его утрированно-незатейливые рассуждения построены на ложных нормативах постсоветского пространства).

С помощью окказиональных словосочетаний, квазицитат, агглютинации (наращение цитаты, ее дополнение при неизменной основной части), сравнений, перевернутых посылок-утверждений, исторических аналогий, детализации реального и исторического пространства, подмены понятий, ложной однородности явлений, ложных утверждений, исторической ретроспекции, числовой градации, ложно-пафосной патетики, смешения книжных и просторечных единиц, риторических вопросов происходит накопление иронии в основной части комментария.

Безобразная, фактографическая образность реального бытового пространства сопрягается с безобразными, но идеологически и патетически насыщенными образами-символами советской эпохи: часовые, мавзолей Ленина.

Обе ролевые партии автора сливаются в пятом абзаце. Пик иронии здесь создается фантастичной гиперболой, за которой в реальности стоит масса узнаваемых по советскому прошлому, но не названных фактов. Вымышленная ситуация – материал о Вишенине после производственной гимнастики под руководством Ксении Собчак – выстроена в русле известных нормативов советского времени, только безобразные образы известных персон взяты из современной реальности.

Иронически дополняя друг друга, символические образы создают основную посылку текста: жизненные законы советского времени вернулись и составили норму постсоветского пространства; предлагаемые сегодня нормы ложны, ничем не отличаются от тех, с которыми покончено. Безобразные образы, нормативы, концептуально-оценочные образы, метафоры и символы строят центральный образ текста, дают «образный ключ» концепции. Точно так же, как за реальностью скрываются ложь и лицемерие, как за речевой партией обывателя скрывается реалист-скептик, так же за явным образом Путина скрывается подтекстовый образ вернувшегося прошлого, еще более беззастенчивого и циничного.

• кульминация (6-8) заключает в себе речевую партию критика-реалиста, однако в нее единичными вкраплениями вброшены оценочные слова из речи наивного обывателя. Гротесковое утверждение Есть такая должность — Путин, а все остальное от лукавого возвращает к заголовку и превращает ироническую тональность материала в саркастическую. Критик-реалист то с горькой усмешкой, то в отчаянии дает оценки пресс-конференции, современному телевидению, наконец, политике президента.

Постоянные исторические ретроспективы, отодвигающие современную Россию то в советское время, то в царскую эпоху, то в античность, готовят утверждение седьмого абзаца: За два века изменилась структура власти, но не ее содержание – она сама грешит, сама кается (крайне редко), продолжая дальше грешить, сама увеличивает себе сроки, сама назначает преемников, сама их обходит на поворотах. Оно звучит как традиционная схема российского исторического правления, перерастая в восьмом абзаце (финал кульминации) в основное концептуальное утверждение: Политика нырнула в тишь кремлевских кабинетов, откуда доносятся лишь призывы об элитных образцах пропаганды. В переводе на официозную феню это называется «созданием положительного образа власти»...единственная задача — выработка в организме зрителей гормона счастья.

Идея выведена наружу, она проговаривается автором. Финал кульминации, в котором смешиваются книжные и просторечные фразы, продуцирует еще одну образную параллель: власть – криминальный мир (официозная феня). Центральный образ текста – Путин как символ вернувшегося прошлого – дополняется подтекстными образами насильственности и противоестественности происходящего, которые характеризуют «новую» политическую философию: создание положительного образа власти, выработка в организме зрителей гормона счастья.

• развязка (9, 10) возвращает к ситуации начала текста, но продолжает круг ретроспективных иллюстраций. Лидирует речевая партия критика-скептика, но без иронической тональности. В развязке расшифровывается «положительный» образ власти посредством парадоксально-абсурдного словосочетания, добавляющего характеристики внутритекстовому символу: чудотворец. В девятом абзаце только что «приподнятый» образ обрушивается: его развенчивает то, что понимание ментальности «чудотворца» сходно с пониманием ментальности опальным олигархом Борисом Березовским. Ареол святости и религиозности подменяется понятием «творить чудеса», которое встает в нисходящую градацию: творить чудеса – модные телевизионные шоу – чудеса медиумов. Градацию усиливает ложная пафосность диалога Дениса Семинихина и Кати Одинцовой, которая напоминает ложный восторг Марии Ситтель в начале комментария.

В десятом абзаце смешением стилей, экспрессивной лексикой, эллипсисами и парцелляцией, лексической несочетаемостью, однородным рядом фантастических чудесных событий строится предметно-образная лестница, на вершине которой все тот же символ, только с очередной «возвышающей» характеристикой – главное русское чудо (чудо – тоже код, только уже не национальный, как караул и мавзолей, а межнациональный, общечеловеческий). И тут же повтор текстового приема: возведенная в абсолют персона обрушивается «с пьедестала» при сравнении с бытовым предметом. На параллели «русское чудо» - «тефлоновая сковородка» возникает подтекстовая метафора бесполезности, бездеятельности и безответственности.

• финальная часть (11) завершает символичный образ эпохи Путина. Очередная возвышающая характеристика главной персоны, восстанавливаемая из контекста, усиливает тему ложно чудесного, божественного, мистического. Предписательной информации, варианта решения проблемы в финале нет. Финал открыт, но цель автора – заставить читателя внутренне противостоять нарушению этических, правовых, общественных норм.

Внутритекстовый образ-символ эпохи – ВВП – сложен в своих качественных характеристиках из образов безобразных, фактографических, оценочных, метафорических, кодовых (национальных и общечеловеческих символов). Однако он не покидает границы текста, остается в формате индивидуальной авторской оценки, компактно иллюстрируя журналистскую идею.