Л. С. Выготский

точки зрения — непонятно, как возник разум человека и какими генетическими нитями он связан с поведением животных. Разумное поведение человека и неразумное поведение животного оказались разделенными целой бездной, и самый разрыв не только указывал на бессилие механистической точки зрения в объяснении происхождения высших форм поведения человека, но и на существенный принципиальный конфликт в генетической психологии.

В самом деле, перед психологией в этом пункте открылись две дороги: или отойти в указанном вопросе от эволюционной теории и отказаться вообще от попытки генетического рассмотрения мышления, т. е. стать на метафизическую точку зрения в теории интеллекта, или обойти проблему мышления, вместо того чтобы разрешить ее, устранить самый вопрос, пытаясь показать, что и поведение человека — в том числе и его мышление — может быть сведено без остатка к процессам механической выработки навыков, по существу не отличающимся ничем от таких же процессов у кур, кошек и собак. Первый путь приводит к идеалистической концепции мышления (вюрцбургская школа), второй — к наивному бихевиоризму.

В. Келер справедливо отмечает, что Торндайк даже в первых исследованиях исходит из молчаливого признания поведения разумного типа, как бы мы ближе ни определяли его особенности и какие бы критерии ни выдвигали для его отличия от других форм поведения.

Ассоциативная психология, как и психология Торндайка, как раз и исходит из того положения, что процессы, которые наивному наблюдателю кажутся разумными, могут быть сведены к действию простого ассоциативного механизма. У радикального представителя этого направления, Торндайка, говорит Келер, мы находим в качестве основного результата его исследований на собаках и кошках, следующее положение: ничто в поведении этих животных не является сколько-нибудь разумным. "Кто формулирует свои выводы таким образом, продолжает Келер, тот должен признать другое поведение разумным, тот уже знает из непосредственного наблюдения, скажем над человеком, эту противоположность, хотя бы он в теории и пытался ее отрицать.

Само собой разумеется, что для вопроса, о котором идет сейчас речь, один вид животных имеет совершенно исключительное значение. Человекоподобные обезьяны, наши ближайшие родственники по эволюционной лестнице, занимают совершенно исключительное место в ряду других животных. Исследования в этом пункте должны пролить свет на происхождение человеческого разума.

Именно близость к человеку — основной мотив, который возбуждает, как указывает Келер, наш наивный интерес к исследованиям интеллекта человекоподобных обезьян. Прежние исследования показали, что по химизму тела, поскольку он отражается

212

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ КНИГИ В КЕЛЕРА

в свойствах крови, и по строению большого мозга человекоподобная обезьяна ближе стоит к человеку, чем к другим, низшим видам обезьян. Естественно рождается вопрос: не удастся ли специальным исследованием установить родство человека и обезьяны также и в области поведения?

Главное и важнейшее значение работы Келера, основной вывод, который ему удалось сделать, состоит в научном оправдании наивного ожидания, что человекоподобная обезьяна не только в отношении некоторых морфологических и физиологических признаков стоит к человеку ближе, чем к низшим видам обезьян, но также и в психологическом отношении является ближайшим родственником человека. Таким образом, исследования Келера приводят впервые к фактическому обоснованию дарвинизма в психологии в самом критическом, важном и трудном пункте. К данным сравнительной анатомии и физиологии они прибавляют данные сравнительной психологии и восполняют этим прежде недостававшее звено эволюционной цепи.

Можно сказать без всякого преувеличения, что этими исследованиями впервые дано точное фактическое обоснование и подтверждение эволюционной теории в области развития высшего поведения человека. Эти исследования преодолели и тот разрыв между поведением человека и поведением животного, который создался в теории благодаря работам Торндайка. Они перекинули мост через бездну, разделявшую разумное и неразумное поведение. Они показали ту — с точки зрения дарвинизма — несомненную истину, что зачатки интеллекта, зачатки разумной деятельности человека заложены уже в животном мире.

Правда, нет абсолютной теоретической необходимости ожидать, что человекоподобная обезьяна обнаружит черты поведения, сходные с человеком.

В последнее время, как справедливо указывает В.А. Вагнер, идея о происхождении человека от антропоморфных обезьян вызывает сомнения. Есть основания полагать, что его предком была какая-то исчезнувшая форма животных, от которой по прямому эволюционному пути развился человек.

Клоач целым рядом весьма убедительных соображений доказывает, что антропоморфные обезьяны представляют собой не более, как отделившуюся ветвь родоначальника человека. Приспособляясь к специальным условиям жизни, они в борьбе за существование должны были пожертвовать теми частями своей организации, которые открывали путь к центральным формам прогрессивной эволюции и привели к человеку. Одна уже редукция большого пальца, по словам Клоача, отрезала этим побочным ветвям путь наверх. С этой точки зрения антропоморфные обезьяны представляют тупики в сторону от основного русла, которым двигалась прогрессивная эволюция.

213