Л. С, выготский

ского естествознания заключается в признании этого диалектического принципа перехода количества в качество.

Но тем же самым грешит и критика Келера «снизу», со стороны зоопсихологии.

В.А. Вагнер, оценивая поведение шимпанзе в опытах Келера, приходит к выводу, что целепонимание здесь, если учитывать начальный и конечный моменты, как будто налицо. Но если мы учтем указанные самим Келером детали действий между этими моментами, то способность к целепонимательности начинает становиться более сомнительной. Пробы, которые делают обезьяны, ошибки, которые они допускают, неумение их поставить один ящик на другой и т. д.— все это говорит против разумности их действий.

В.А. Вагнер считает возможным, как и Бюлер, свести действия шимпанзе к инстинктам, «потому что все эти предметы в их глазах ничем не отличаются от тех, какими они пользуются на свободе: дверь или пень, канат или сучок, лиана или веревка — это вещи, различные в наших глазах и совершенно тождественные в глазах обезьяны в качестве средств решения задачи». Стоит принять это, и мы о естественной необходимостью приходим к выводу, что прав был Торндайк, не обнаруживший у обезьян (низших!) ничего, кроме действия ассоциативного механизма. По умственным способностям, признает этот автор, обезьяны занимают высшее место, но все же они представляют собой ничто по сравнению с человеком, так как обнаруживают полную неспособность к мышлению, хотя бы самому элементарному.

Рассматривая опыт с изготовлением орудий, Вагнер говорит: «Так ли это? Факт передан, конечно, верно, но истинный его смысл, несомненно, скрыт за пропусками тех сотен, быть может, тысяч нелепых, бессмысленных действий, производившихся обезьянами в стремлении получить плоды». Указывая на применение обезьянами негодных орудий, он замечает, что едва ли можно согласиться с Келером, утверждающим, что шимпанзе обнаруживает разумные способности, по типу совершенно сходные с теми, какие свойственны человеку. По мнению Вагнера, ученый гораздо ближе к истине, когда говорит, что отсутствие представлений о предметах и явлениях и отсутствие дара речи кладут резкую грань между человекообразными обезьянами и самыми низшими человеческими расами.

Нам кажется, что Вагнер допускает здесь две ошибки. Во-первых, как показал Келер, самые ошибки («хорошие ошибки») обезьян часто свидетельствуют в пользу признания их разумных способностей, а не против него. Во-вторых, тот факт, что у обезьян наряду с осмысленными действиями встречаются, и притом в гораздо большем числе, и неосмысленные, как у человека, ни в малой степени не говорит против того, что мы должны вообще отличать один тип поведения от другого.

228

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ КНИГИ В. КЕЛЕРА

Но самое главное, самое важное — Вагнер проходит мимо основного критерия, выдвигаемого Келером, именно мимо структурного характера самой операции и соответствия ее внешней структуре ситуации. Ни того ни другого фактически не опровергает "Вагнер, не показывая в то же время, что эти же моменты могут быть выведены из инстинктивных действий.

Так точно и В.М. Боровский не видит никаких оснований для того, чтобы выделять* операции шимпанзе совершенно в особый тип поведения и приписывать этим животным разум. Он склонен думать, что никакого принципиального отличия между поведением обезьяны и поведением крысы не имеется. Он говорит, что если обезьяна видимых проб не производит (рук не протягивает), то она «примеривается» какими-нибудь мускулами; так же производит незаконченные попытки, как и крыса; оценивает расстояние на основании предыдущего опыта; чем-то «экспериментирует», а после этого появляется «внезапное решение», и поскольку мы точно не знаем, как именно оно появилось, не знаем его истории и механизма, постольку мы не имеем возможности расшифровать пока разные «Einsicht» и «идеации». Для нас такие этикетки могут только служить сигналами открытой еще проблемы, если там нет лжепроблемы.

Как и другие авторы, Боровский, забегая вперед Келера, пытается показать, что обезьяна решает задачу путем внутренних проб и примеривания. На это можно сказать, что Келер и сам оставляет совершенно открытым вопрос о том, сводима или не сводима операция шимпанзе к действию ассоциативного механизма. Мы уже приводили это мнение Келера. В другом месте он говорит еще яснее.

Отклонение принципа случайности при объяснении поведения шимпанзе еще не означает занятия той или иной позиции по отношению к ассоциативной теории вообще, и. ее сторонники признают эмпирически устанавливаемое различие между озмысленным и неосмысленным поведением, и весь вопрос заключается в том, удастся ли им объяснить, исходя из принципа ассоциации, структуру операций шимпанзе и ее соответствие структуре ситуации. Следует вывести из принципа ассоциации, говорит Келер, как возникает понимание существенного внутреннего отношения двух вещей друг к другу или — в более общем виде — понимание структуры ситуации. Как возникает связь действий на основе свойств, самих вещей, а не случайного объединения инстинктивных реакций?

Таким образом, вопрос о том, удастся или не удастся свести действия шимпанзе к ассоциации движений, т. е. к образованию навыка, остается открытым. Более того, и сам Келер, и другие психологи того же направления указывают на то, что и в инстинктах животных, и в их навыках мы должны признать структурные, т. е. целостные, действия.

229