Послесловие

внутреннюю связь понятиям и фактам психологии, определяющей ее предмет в качестве единой науки, а не беспорядочного конгломерата феноменов.

В противовес тем, кто видел в кризисе только распад, только крушение всех устоев, кто чувствовал себя, по словам известного русского психолога Н.Н. Лан-ге, «в положении Приама на развалинах Трои», Выготский считал, что в кризисе действует не только разрушительное, но и созидательное начало.

Работники, непосредственно связанные с практикой научного человекознания и человекоизменения, с большей остротой, чем кто бы то ни было, осознают потребность критически проанализировать разрозненные факты, гипотезы, эмпирические обобщения, свести «начала и концы знания».

Трудности решения этой задачи усугубляются тем, что в организме науки ока-вались «сращенными» гетерогенные компоненты — каузальная, естественнонаучная психология и психология индетерминистская, телеологическая. Кризис показал, что их сосуществование нетерпимо, что их необходимо «рассечь», что продуктивное изучение психической регуляции поведения возможно только в качестве каузального. История вынесла свой приговор — она показала нищету и бесперспективность индетерминизма. Нужно было обладать большой зоркостью, чтобы за сонмом больших и малых школ, теснившихся на психологической сцене, увидеть два главных направления — каузальное и индетерминистское и констатировать обреченность второго.

Кризис показал, что никакая иная психология, кроме детерминистской, в качестве научной невозможна. В этом и состоит его глубинный исторический смысл. Ограниченность прежнего детерминизма обусловлена тем, что у него не было ресурсов подняться до уровня естественнонаучной трактовки-человеческого сознания — общественно-исторического по природе. Это и оставляло почву для процветания телеологических воззрений, выступавших под именем различных психологии: описательной (В, Дильтей), интенциональной (Ф. Брентано), феноменологической (Э. Гуссерль, А. Пфендер), аксиологической (Г. Мюнстерберг), персонали-стической (В. Штерн) и других.

Историзм был чужд и тем концепциям, в которых имелась естественнонаучная струя,—бихевиоризму, гештальтпеихологии, функционализму. Их философская ориентация препятствовала выходу из кризисной ситуации, требовавшей, как отмечалось, создания общей науки в качестве методологии психологического исследования. Такая конкретно-научная методология* будучи единственно законной преемницей одной из двух тенденций, определявших путь психологии во все предшествующие века, а именно естественнонаучной, может быть, по Выготскому, развита только на фундаменте, который «презрели» прежние строители, на фундаменте диалектического материализма.

Марксистскую психологию Выготский рассматривал не как одну из школ {как говорили, например, об ассоцианистской, экспериментальной, эйдетической и других школах), а как единственно научную психологию. В отличие от авторов, которые, утратив чувство историзма, требовали от психологии «покончить с прошлым» и «начинать сначала», Выготский полагал, что преобразование психологии на основе марксизма вовсе не означает отбрасывания всей ее предшествующей работы. Каждое усилие свободной мысли овладеть психикой, каждая попытка детерминистского исследования подготавливали будущую психологию, и потому они необходимо войдут в трансформированном виде в ее состав.

Стихийно развивавшееся под давлением социальной практики естественнонаучное направление в психологии остановилось на пороге детерминистского объяснения человеческой психики, поскольку ее детерминация носит социально-исторический характер. В соответствии с этим объяснительные понятия естественных наук недостаточны для построения новой психологии, в задачу которой входит раскрытие законов, действительных для всех уровней психики, включая es самые высшие формы, определяемые взаимосвязью человеческой личности с миром исторически развивающейся культуры. В то же время, будучи непосредственной преемницей достижений предшествующей естественнонаучной психологии, психология, базирующаяся на марксизме, может, согласно Выготскому, рассматриваться

452