Тимофей николаевич

(1813—1855) — русский ученый и общественный деятель, просветитель. Родился в семье чиновника. Образование получил на юридическом факультете Петербургского университета (1832— 1835). В 1836—1839 гг.— научная командировка в Германию, в Берлинский университет. После возвращения в Россию с осени 1839 г.— преподаватель кафедры всеобщей истории Московского университета. Вошел тогда же в кружок передовой московской интеллигенции. Находился в дружеских отношениях с Герценом, Белинским, общался с Бакуниным, Чаадаевым, Огаревым. Будучи по мировоззрению западником, активно выступал против официальной идеологии, крепостничества и произвола власти, вел полемику со славянофилами, •идеализировавшими прошлое народа, отстаивал общность исторического развития России и Западной Европы, выступал за всемерное развитие просвещения. В середине 40-х гг. пережил глубокий духовный кризис, когда в среде западников начали формироваться два лагеря: либерально-буржуазный и революционно-демократический. Грановский не принял идей материализма и утопического социализма. В период реакции 1848— 1855 гг. по ряду важнейших вопросов оставался сторонником просвещения, но в целом стал занимать либеральные позиции. Главной трибуной для пропаганды своих взглядов сделал университетскую кафедру. Герцен, создавший достоверный образ Грановского в «Былом и думах», отмечал, что кафедра Грановского превратилась у него в «трибуну общественного протеста». Чернышевский видел в Грановском не только талантливого ученого, но и «просветителя своей нации».

1. ПИСЬМО К Н. В. СТАНКЕВИЧУ 27 ноября 1839 г.]

[...] Бываю довольно часто у Киреевских. Петр (собиратель русских песен) очень хороший человек, к Ивану, старше-

==763

ГРАНОВСКИЙ ТИМОФЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

му — как-то не лежит сердце. Ты не можешь себе вообразить, какая у этих людей философия. Главные их положения: запад сгнил и от него уже не может быть ничего; русская история испорчена Петром, — мы оторваны насильственно от родного исторического основания и живем наудачу; единственная выгода нашей современной жизни состоит в возможности беспристрастно наблюдать чужую историю; это даже наше назначение в будущем; вся мудрость человеческая истощена в творении св. отцов греческой церкви, писавших после отделения от западной. Их нужно только изучать: дополнять нечего, все сказано. Гегеля упрекают в неуважении к фактам. Киреевский говорит эти вещи в прозе. Хомяков — в стихах. Досадно то, что они портят студентов: вокруг них собирается много хорошей молодежи и впивают эти прекрасные идеи. Иван Киреевский ищет теперь места профессора философии. У него много покровителей, но мешают воспоминания о Европейце. Бесспорно он человек с талантом и может иметь сильное влияние на студентов; последнее даже верно, потому что он фанатик и славно говорит. Наша молодежь тотчас поддастся. Из Киева сюда выписывают адъюнкта для философии; кажется плохая находка. Я его не знаю, но сужу по письмам. Славянский патриотизм здесь теперь ужасно господствует: я с кафедры восстаю против него, разумеется не выходя из пределов моего предмета. За что меня упрекают в пристрастии к немцам. Дело идет не о немцах, а о Петре, которого здесь не понимают и не благодарны к нему. [...]

2. ПИСЬМО К В. Г. БЕЛИНСКОМУ

[начало 40-х гг.]

Боткин прочел мне твое письмо, неистовый Роланд. Письмо очень хорошо, потому что вылилось из души в теплую минуту, но исторической истины в нем нет. Шепелявый друг твой прав, утверждая, что Робеспьер был мелкий, дрянной человек, бывший органом и орудием чужой воли. Об этом предмете мне хочется написать статью, разумеется для тебя только, теперь поговорим вкратце. Тебе нравится личность Робеспьера потому, что он удовлетворяет делами своими твоей ненависти к аристократам и т. д. Но, Боже мой, сколько мелких личных побуждений вмешивается в общие виды Робеспьера. Как бесконечно выше его стоит S. Just,

==764

ГРАНОВСКИЙ ТИМОФЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

ограниченный фанатик, но благородный и глубоко убежденный. Красноречие Робеспьера, несмотря на приводимые тобою отрывки, все-таки далеко не может сравниться с красноречием Жирондистов, не говоря уже о Мирабо. Как государственный человек, в великом значении слова, Робеспьер ничтожен, равно как и S, Just. За него работали Карно, Мерлен, другие даровитые горцы. Он был практический человек, потому что умел опошлить и прикладывать к действительности высшие вопросы, решение которых, очевидно, принадлежит будущности. Т. е. из общих вопросов он извлекал частную пользу для себя и своей партии. Его добродетель, главной чертой которой было то, что он не крал и не искал выгодных должностей, очень похвальна в французский bourgeois, но сама по себе дрянь. Жиронда выше его потому именно, что у нее недоставало так называемого практического смысла. Она понимала значение революции, которая должна была изменить не одни наружные политические формы, но решить все общественные задачи и противоречия, которыми так давно страдает мир. Жиронда определила и указала на все вопросы, о которых теперь размышляет Европа, Жиронда объявила, что революция не есть событие французское, а всемирное, Жиронда сошла в могилу чистая и святая, исполнив свое теоретическое назначение. Робеспьер, хоть он говорил противное, смотрел на революцию, как на событие политическое (исключительно) и французское; он-то доставил среднему сословию то положение, из которого его может выбить только новая революция. Боткин скажет тебе многое на словах — скучно писать об этом на половине листа. — Что ты, мой милый Виссарион? Как живешь? Что читаешь? Смотри, брат, не поддайся берлинской философии, которую собирается привезти к вам Катков. Несмотря на наше разногласие о Робеспьере, почти во всем прочем я с тобой согласен. До смерти хочется, чтобы ты поболее читал: это бы освежило тебя. Читай фр. историков и достань себе Encyclopédie nouvelle, она познакомит тебя с Leroux. Один из самых умных и благородных людей в Европе. Читай, Виссарион, а не то через год тебе трудно будет писать. Прощай друг, жму тебе крепко руку. Пришли скорей письма Станкевича и укажи на статьи его, напечатанные в Телескопе и Молве. Твой Грановский. [...]

Печатается по: Т. Н. Грановский и его переписка.—Том II.—М., 1897.— С. 369—370, 439—442.

==765

ГРАНОВСКИЙ ТИМОФЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

ПИСЬМА К ГЕРЦЕНУ

1. Июнь 1849

Кошелев берется доставить Вам эти письма, друзья мои. Следовательно, можно сказать несколько слов, не опасаясь почтовой цензуры. Положение наше становится нестерпимее день ото дня. Всякое движение на Западе отзывается у нас новою стеснительною мерою. Доносы идут тысячами. Обо мне в течение трех месяцев два раза собирали справки. Но что значит личная опасность в сравнении с общими страданиями и гнетом. [...] Деспотизм громко говорит, что он не может ужиться с просвещением. Для кадетских корпусов составлены новые программы. Иезуиты позавидовали бы военному педагогу, составителю этой программы. Священнику предписано внушать кадетам, что величие Христа заключалось преимущественно в покорности властям. Он выставляется образцом подчинения, дисциплины. Учитель истории должен разоблачить мишурные добродетели древнего мира и показать величие не понятой историками Империи Римской, которой недоставало одного только — наследственности. Даже учителю танцевания поручена нравственная пропаганда. А между тем в Петербурге открыты три тайные общества разом, и в них много офицеров, вышедших из кад[етских] корпусов... О литературе и говорить нечего. Есть с чего сойти с ума. Благо Белинскому, умершему вовремя. — Много порядочных людей впали в отчаяние и с тупым спокойствием смотрят на происходящее. Когда же развалится этот мир? — Я решил не идти в отставку и ждать на месте свершение судьбы. Кое-что еще можно сделать благородному человеку. Пусть выгоняют сами. [...]

Вопрос об эмансипации оставлен; приняты меры против фабричных работников, за ними строгий надзор. Слышен глухой общий ропот — но где силы для оппозиции? — Тяжело, Герцен, а выхода нет живому. [...]

2. 1851 '

С тяжелым чувством берусь я за перо, чтобы писать к тебе сегодня. До сих пор у нас с тобой часто выходили размолвки вследствие несогласных, между собою мыслей, но никогда еще никто из друзей или врагов твоих не имел права упрекнуть тебя в нехорошем, позволь мне сказать, нечестном деле.

Зачем писал ты твою несчастную книгу о России? Она не дошла до нас, т. е. до читающей публики, но произвела

==766

ГРАНОВСКИЙ ТИМОФЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

впечатление в тех сферах, которые одни пользуются теперь правом читать запрещенные книги. Слухов много, и все, что доходит до нас, неутешительно. Для кого писал ты, для какой цели? Для народа или публики — но при теперешнем состоянии книжной торговли книга твоя не существует для нас. Ее получат и прочтут 5 или 6 аристократов. Все, что я знаю о твоем сочинении, заимствовано из рассказов Блудова. Если ты писал для правительства, то это также напрасный и вредный труд. Оно знает более твоего через Третье отделение и Север[ную] Пчелу, которая не перестает доносить на либеральное направление нашей бедной литературы. Недоставало только собственного признания обвиняемых. Ты своею книгой пополнил этот недостаток. Ты отнял у нас окончательно право на возможность напоминать русской публике о Белинском. Для кого же писал ты? Le mutisme encourage le despotisme*, говоришь ты. Но, кроме новых строгих мер и новых стеснений, ты ничего не доставил нам. И неужели ты до того отвык от России, до того забыл ее, что думал испугать наше правительство своею брошюрой? [...]

Если бы слышал, что теперь говорят о тебе! Герцен, брат мой, я без фразы отдал бы за свидание с тобой несколько лет моей жизни, я люблю тебя бесконечно, но я не смею более говорить о тебе! Я не могу защищать тебя. Если Шевырев или другой негодяй заговорят о тебе дурно (хотя и у них теперь есть право), я могу им зажать procès ** дерзостей, но что скажу благородным людям, которые уважали тебя до этой книги. «Он ушел в теплый угол и для удовлетворения маленького авторского самолюбия доносит на все, что в России есть образованного и благородного».

Вот слова, сказанные публично человеком, которому ты сам не отказал бы в уважении... Время ли было говорить о либеральном направлении в Университете, когда существование Университета снова вопросно? Хорошо ли говорить при теперешней цензуре, что русские книги надобно читать между строками? Хорошо ли было указывать на Отечественные] Зап[иски] и на Современник? Хорошо ли было обличать социальный элемент в славянофилах? Их ты должен был более щадить потому, что они не друзья твои. Друзьями ты мог жертвовать для идеи, так, как Наполеон жертвовал солдатами для своей идеи. Но врагов ты не имел права трогать. Твое указание на статью Кавелина уже отозвалось в объяснении, которое он имел с своим начальником. Ты взял

Молчание поощряет деспотизм. ** процесс [здесь в смысле: поток].

==767

ГРАНОВСКИЙ ТИМОФЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

на душу тяжелую ответственность, Герцен, и спасибо не услышишь ни от одного порядочного русского. Книга твоя

до нас...

[Далее письмо прерывается, продолжение на отдельном

листке]

Не могу более писать. Сердце сжато и голова горит при мысли, что ты, а не другой, сделал это. Не ты ли восставал на иностранцев, писавших о России, не обращая внимания на наше положение и называя лица по именам? А ты поступил хуже. Никто столько не повредил нам, как ты. Да! Не благие плоды принесла до сих пор Русская эмиграция. Мы не будем благословлять ее. Можно ли было тебе стать наряду с Головиным? Сойти до него. Warum hast du uns das gethan?* А знаешь ли, как любила тебя Русская молодежь, как уважала тебя за то, что написано тобой по-Русски. И все это должно погибнуть под влиянием жалкой брошюры. Прощай. Обнимаю тебя и всех твоих. На первом листке карандашом, рукой Огарева] Не жги этого письма, Герцен, сохрани его, как хранят в памяти печальные события. Николаевский террор частью оправдывает его. Нам остается только простить и страшно пожалеть, что Он умер не покаявшись. Что-то душит, Герцен, и плакать хочется.

Печатается по: «Звенья». — Сборник VI.—М,—Л.: Academia, 1936.— С. 356—360.

ПРИМЕЧАНИЕ

' Письмо Грановского написано в 1851 г., как отклик на выход в свет в Париже в том же году брошюры Герцена (на французском языке) «О развитии революционных идей в России». В примечании в главе V брошюры Герцен писал: «Не без некоторого страха приступаю я к этой части моего обозрения. Читатель поймет, что у меня нет возможности все сказать, а во многих случаях — и назвать имена людей; чтобы говорить о каком-нибудь русском, надо знать, что он в могиле или в Сибири. И лишь по зрелом размышлении решился я на эту публикацию; молчание служит поддержкой деспотизму, то, о чем не осмеливаешься сказать, существует лишь наполовину». Слова Герцена из этого примечания — «молчание служит поддержкой деспотизму» — в несколько измененном виде использованы Грановским в своем письме. Позднее Герцен вспоминал о том, что брошюра эта «принесла ему упреки только из России». Одним из тех, кто высказал Герцену свои упреки, был его близкий друг — Т. Н. Грановский.

Почему ты это причинил нам?

==768

00.htm - glava53

герцен

александр иванович

(1812— 1870) — выдающийся русский писатель, публицист, философ, революционный демократ. Родился в Москве. Внебрачный сын богатого помещика И.А.Яковлева. В 1829—1833гг. учился на физико-математическом отделении Московского университета. В студенческие годы принял участие вместе с В. П. Огаревым в работе кружка, в котором обсуждались политические проблемы, революционное движение на Западе, идеи утопических социалистов — Сен-Симона и Фурье. Придерживался крайне левых, революционных взглядов. В 1834 г. арестован, отправлен в ссылку. В начале 1840 г. вернулся в Москву. Вновь сослан в Новгород. Возвратившись из ссылки, выступил в печати с рядом философских, литературных и публицистических работ. Вместе с Белинским, Грановским, другими мыслителями западнического направления вел острую полемику со славянофилами и официальными идеологами самодержавного строя. При размежевании западников в середине 40-х гг. занимает революционнодемократические позиции, критикует правое, либеральное крыло. В 1847 г. уехал за границу.

Поражение революции во Франции, а вместе с ней социалистических идей, разгул реакции, разочарование в буржуазном либерализме, вызвали у Герцена жестокий идейный кризис, огромную духовную драму. Он обращает свои надежды теперь на Россию. Начинает разрабатывать концепцию «русского» социализма, центральным звеном которой явилась сельская крестьянская община. Герцен развивает далее идею Чаадаева о том, что социально-историческая отсталость России может стать ее преимуществом. Выступал за революционное насилие при условии, если имеются в наличии «построяющие идеи», резко осуждал анархическое бунтарство М. А. Бакунина. В последующий период (после смерти Николая I в 1855 г.) Герцен издает альманах «Полярная звезда» и газету «Колокол», которые оказали огромное воздействие на развитие реформ, всего общественно-политического процесса в постниколаевской России.

25 Заказ № 3622

==769

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

РУССКИЙ НАРОД и СОЦИАЛИЗМ ПИСЬМО К И. МИШЛЕ '

(1851)

Милостивый государь, Вы стоите слишком высоко в мнении всех мыслящих людей, каждое слово, вытекающее из вашего благородного пера, принимается европейскою демократией) с слишком полным и заслуженным доверием, чтобы в деле, касающемся самых глубоких моих убеждений, мне было возможно молчать и оставить без ответа характеристику русского народа, помещенную вами в вашей легенде о Костюшке.

Этот ответ необходим и по другой причине; пора показать Европе, что, говоря о России, говорят не о безответном, не об отсутствующем, не о глухонемом.

Мы, оставившие Россию только для того, чтобы свободное русское слово раздалось, наконец, в Европе, — мы тут налицо и считаем долгом подать свой голос, когда человек, вооруженный огромным и заслуженным авторитетом, утверждает, что «Россия не существует, что русские не люди, что они лишены нравственного смысла».

Если вы разумеете Россию официальную, царство-фасад, византийско-немецкое правительство, то вам и книги в руки. Мы соглашаемся вперед со всем, что вы нам скажете. Не нам тут играть роль заступника. У русского правительства так много агентов в прессе, что в красноречивых апологиях его действий никогда не будет недостатка.

Но не об одном официальном обществе идет речь в вашем труде; вы затрагиваете вопрос более глубокий; вы говорите о самом народе.

Бедный русский народ! Некому возвысить голос в его защиту! Посудите сами, могу ли я, по совести, молчать.

Русский народ, милостивый государь, жив, здоров и даже не стар, — напротив того, очень молод. Умирают люди и в молодости, это бывает, но это не нормально.

Прошлое русского народа темно; его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее. Он не верит в свое настоящее положение, он имеет дерзость тем более ожидать от времени, чем менее оно дало ему до сих пор.

Самый трудный для русского народа период приближается к концу. Его ожидает страшная борьба; к ней готовятся его враги. Великий вопрос: to be or not to be² — скоро будет

К оглавлению

==770

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

решен для России. Но грешно перед борьбою отчаиваться в успехе.

Русский вопрос принимает огромные, страшные размеры; он сильно озабочивает все партии; но, мне кажется, что слишком много занимаются Россиею императорскою, Россиею официальной и слишком мало Россиею народной, Россиею безгласной. [...]

Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных поевропейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрясенная, устояла против вмешательств власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе.

Это обстоятельство бесконечно важно для России.

Русское самодержавие вступает в новый фазис. Выросшее из антинациональной революции³, оно исполнило свое назначение; оно осуществило громадную империю, грозное войско, правительственную централизацию. Лишенное действительных корней, лишенное преданий, оно обречено на бездействие; правда, оно возложило было на себя новую задачу — внести в Россию западную цивилизацию, и оно до некоторой степени успевало в этом, пока еще играло роль просвещенного правительства.

Эта роль теперь оставлена им.

Правительство, распавшееся с народом во имя цивилизации, не замедлило отречься от образования во имя самодержавия.

Оно отреклось от цивилизации, как скоро сквозь ее стремления стал проглядывать трехцветный призрак либерализма; оно попыталось вернуться к национальности, к народу. Это было невозможно. Народ и правительство не имели ничего общего между собою; первый отвык от последнего, а правительству чудился в глубине масс новый призрак, еще более страшный призрак — красного петуха. Конечно, либерализм был менее опасен, чем новая пугачевщина, но страх и отвращение от либеральных идей стали так сильны, что правительство не могло более примириться с цивилизациею.

С тех пор единственной целью царизма остался царизм. Он властвует, чтоб властвовать. Громадные силы употребляются на взаимное уничтожение, на сохранение искусственного покоя.

Но самодержавие для самодержавия напоследок становится невозможным; это слишком нелепо, слишком бесплодно.

Оно почувствовало это и стало искать занятия в Европе. Деятельность русской дипломатии неутомима; повсюду

25*

==771

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

сыплются ноты, советы, угрозы, обещания, снуют агенты и шпионы. Император считает себя естественным покровителем немецких принцев; он вмешивается во все мелкие интриги мелких германских дворов; он решает все споры; то побранит одного, то наградит другого великою княжной. Но этого недостаточно для его деятельности. Он принимает на себя обязанность первого жандарма вселенной, он опора всех реакций, всех гонений. Он играет роль представителя монархического начала в Европе, позволяет себе аристократические замашки, словно он Бурбон или Плантагенет, словно его царедворцы — Глостеры или Монморанси.

К сожалению, нет ничего общего между феодальным монархизмом с его определенным началом, с его прошлым, с его социальной и религиозной идеею и наполеоновским деспотизмом петербургского царя, имеющим за себя лишь печальную историческую необходимость, преходящую пользу, не опирающимся ни на каком нравственном начале.

И Зимний дворец, как вершина горы под конец осени, покрывается все более и более снегом и льдом. Жизненные соки, искусственно поднятые до этих правительственных вершин. мало-помалу застывают; остается одна материальная сила и твердость скалы, еще выдерживающей напор революционных волн.

Николай, окруженный генералами, министрами, бюрократами, старается забыть свое одиночество, но становится час от часу мрачнее, печальнее, тревожнее. Он видит, что его не любят; он замечает мертвое молчание, царствующее вокруг него, по явственно доходящему гулу далекой бури, которая как будто к нему приближается. Царь хочет забыться. Он громко провозгласил, что его цель — увеличение императорской власти.

Это признание — не новость: вот уже двадцать лет, как он без устали, без отдыха трудится для этой единственной цели; для нее он не пожалел ни слез, ни крови своих подданных. Все ему удалось; он раздавил польскую народность. В России он подавил либерализм.

Чего, в самом деле, еще хочется ему? отчего он так мрачен?

Император чувствует, что Польша еще не умерла. На место либерализма, который он гнал с ожесточением совершенно напрасным, потому что этот экзотический цветок не может укорениться на русской почве, встает другой вопрос. грозный, как громовая туча.

Народ начинает роптать под игом помещиков; беспрестанно вспыхивают местные восстания; вы сами приводите тому страшный пример⁴.

==772

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Партия движения, прогресса требует освобождения крестьян; она готова принести в жертву свои права. Царь колеблется и мешает; он хочет освобождения и препятствует ему.

Он понял, что освобождение крестьян сопряжено с освобождением земли, что освобождение земли, в свою очередь,— начало социальной революции, провозглашение сельского коммунизма. Обойти вопрос об освобождении невозможно — отодвинуть его решение до следующего царствования, конечно, легче, но это малодушно, и, в сущности, это только несколько часов, потерянных на скверной почтовой станции без лошадей...

Из всего этого вы видите, какое счастие для России, что сельская община не погибла, что личная собственность не раздробила собственности общинной; какое это счастье для русского народа, что он остался вне всех политических движений, вне европейской цивилизации, которая, без сомнения. подкопала бы общину и которая ныне сама дошла в социализме до самоотрицания.

Европа, — я это сказал в другом месте⁵, — не разрешила антиномии между личностью и государством, но она поставила себе задачею это разрешение. Россия гакже не нашла этого решения. Перед этим вопросом начинается наше равенство.

Европа на первом шагу к социальной революции вс ι речается с этим народом, который представляет ей осуществление, полудикое, неустроенное,—но все-таки осущес1вление постоянного дележа земель между земледельцами. И заметьте, что этот великий пример дает нам не образованная Россия, но сам народ, его жизненный процесс. Мы, русские, прошедшие через западную цивилизацию, мы не больше, как средство, как закваска, как посредники между русским народом и революционной Европою. Человек будущего в России — мужик, точно так же как во Франции работник. [...]

Различие между вашими законами и нашими указами заключается только в заглавной формуле. Указы начинаются подавляющей истиною: «Царь соизволил повелеть»; ваши законы начинаются возмутительной ложью — ироническим злоупотреблением имени французского народа и словами «свобода, братство и равенство». Николаевский свод рассчитан против подданных и в пользу самодержавия. Наполеоновский свод имеет решительно тот же характер. На нас лежит слишком много цепей, чтобы мы добровольно надели на себя еще новых. В этом отношении мы стоим совершенно наряду с нашими крестьянами. Мы покоряемся грубой силе.

77~i

==773

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Мы рабы, потому что не имеем возможности освободиться; но мы не принимаем ничего от наших врагов.

Россия никогда не будет протестантскою. -Россия никогда не будет juste-milieu *.

Россия никогда не сделает революции с целью отделаться от царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими.

Мы, может быть, требуем слишком много и ничего не достигнем. Может быть, так, но мы все-таки не отчаиваемся; прежде 1848 года России не должно, невозможно было вступать в революционное поприще, ей следовало доучиться, и теперь она доучилась. Сам царь это замечает и свирепствует против университетов, против идей, против науки; он старается отрезать Россию от Европы, убить просвещение. Он делает свое дело.

Успеет ли он в нем?

Я уже сказал это прежде. Не следует слепо верить в будущее; каждый зародыш имеет право на развитие, но не каждый развивается. Будущее России зависит не от нее одной. Оно связано с будущим Европы. Кто может предсказать судьбу славянского мира в случае, если реакция и абсолютизм окончательно победят революцию в Европе?

Быть может, он погибнет?

Но в таком случае погибнет и Европа...

И история перенесется в Америку...[...]

Печатается по: Герцен А. И. Сочинения в 2 тт.—Т. 2.—M.: Мысль, 1986. — С. 154 — 155, 168 — 170, 177—178.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Поводом для выступления Герцена с открытым письмом к французскому историку Мишле послужили неверные и несправедливые оценки русского народа, которые содержались в его очерке «Польша и Россия. Легенды о Костюшко». Очерк был напечатан в одном из парижских изданий в августе — сентябре 1851 г. Письмо к Мишле — важный шаг в развитии Герценом идей «русского социализма». Инициал «И» —'от русского перевода имени Жюль (Иулий).

² быть или не быть (англ.) — слова Гамлета в одноименной трагедии Шекспира (акт III, сцена 1).

³ Герцен имеет в виду реформаторскую деятельность Петра I.

⁴ В «Легенде о Костюшко» Мишле упомянул о крестьянском восстании в Поволжье.

⁵ В книге «О развитии революционных идей в России», глава VI.

золотой серединой.

==774

00.htm - glava54

тютчев федор иванович

(1803 — 1873) — выдающийся русский поэт, государственный деятель, мыслитель, внес большой вклад в разработку философскоисторической проблематики. После окончания Московского университета 1822 г. стал дипломатом. Более двадцати лет находился за границей на дипломатической работе в Мюнхене и Турине. Осенью 1844 г. окончательно вернулся в Россию. В дальнейшем служил в министерстве иностранных дел.

Наиболее характерной чертой мировоззрения Ф. И. Тютчева являлась его глубокая религиозность. Как социальный и политический мыслитель, много размышлявший об особом развитии России, находился под влиянием славянофилов — И. Киреевского и А. Хомякова. Но в отличие от них, придававших огромное значение общинному началу в русской истории, делал упор на Государство, Державу. С этой точки зрения его можно назвать государственником.

Политические статьи Ф. И. Тютчева первоначально были написаны и опубликованы за рубежом на французском языке. Они неизменно вызывали огромный резонанс в западном общественном мнении, особенно статья «Россия и Германия». Ф. И. Тютчев оказывал заметное влияние в 40—50-е гг. на внешнеполитическую деятельность Российского государства.

РОССИЯ И ГЕРМАНИЯ

(1844)

[...] В течение весьма долгого времени понятия Запада о России напоминали в некотором смысле отношения современников к Колумбу. Это было то же заблуждение, тот же оптический обман. Вам известно, что люди Старого Света, при всем их восхвалении бессмертного открытия, упорно отказывались верить в существование нового материка; они находили более естественным и основательным предполагать, что вновь открытые страны составляют лишь дополнение, продолжение того же полушария, которое им уже было

77Î

==775

ТЮТЧЕВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ

известно. Такова же судьба и тех понятий, которые составили себе о том другом новом свете — восточной Европе, где Россия во все времена служила душою и двигательною силою и была призвана придать ему свое имя в награду исторического бытия, этим светом от нее уже полученного или ожидаемого. В течение целых столетий европейский Запад с полнейшим простодушием верил, что не было и не могло быть другой Европы, кроме его. Правда, ему было известно, что за его пределами существовали еще народы и государи, называвшие себя христианами; во времена своего могущества он касался границ этого неведомого мира, отторг даже от него несколько клочков и присвоил их себе, стараясь исказить и подавить их национальный характер; но чтобы вне этих крайних пределов существовала другая Европа, восточная Европа, законная сестра христианского Запада, христианская, как и он, правда не феодальная и не иерархическая, но по тому самому еще более искренно-христианская; чтобы существовал там целый мир, единый по своему началу, солидарный в своих частях, живущий своею собственною органическою, самобытною жизнью — этого допустить было невозможно, и многие поныне готовы в том сомневаться. Долгое время это заблуждение было извинительно; в продолжение целых веков созидающая сила оставалась как бы схороненной среди хаоса; ее действие было медленно, почти незаметно; густая завеса скрывала тихое созидание этого мира... Но наконец, когда судьбы свершились, рука исполина сдернула эту завесу, и Европа Карла Великого очутилась лицом к лицу с Европою Петра Великого!

Тогда как скоро открытие совершилось и все сделалось ясным, понятным, не могла не уясниться действительная причина этих быстрых успехов, этого необычайного расширения России, поразивших вселенную изумлением; сделалось очевидным, что эти мнимые завоевания, эти мнимые насилия были делом самым органическим, самым законным, какое когда-либо совершалось в истории; что состоялось просто громадное воссоединение (Restauration). Сделалось равно понятным, почему погибли и исчезли от ее руки все встреченные Россиею-на своем пути противоестественные стремления, правительства и учреждения, изменившие великому началу, которого она была представительницею, почему Польша должна была погибнуть; не самобытность ее польской народности, — чего Боже сохрани! — но ее ложное образование, та ложная национальность, которая была ей привита.

С этой же точки зрения всего лучше будет оценить истинное значение того, что называют восточным вопросом, 7"

==776

ТЮТЧЕВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ

который желают считать неразрешимым именно потому, что все уже давно провидели его неизбежное разрешение. И подлинно, остается только узнать, что Восточная Европа, уже на три четверти установившаяся, эта действительная империя Востока, для которой первая империя византийских кесарей, древних православных императоров, служила лишь слабым, неполным начертанием, что восточная Европа получит свое последнее, самое существенное дополнение', и получит ли она его путем естественного хода событий или будет вынуждена достигнуть его силою оружия, подвергая мир величайшим бедствиям. Но вернемся к нашему предмету.

Вот, милостивый государь, какова была та третья сила, появление которой на сцене действия внезапно разрешило вековую распрю европейского Запада. Одно лишь появление России среди вас восстановило единство, а единство доставило вам победу. [...]

[...] И точно, чем другим, если не подобным сознанием своей нравственной безответственности, можно объяснить себе это пламенное, слепое, неистовое, враждебное настроение, которое она в продолжение стольких лет выражает против России? Зачем? С какою целью, в пользу чего? Останавливалась ли она когда-нибудь с должным вниманием, с точки зрения политических интересов Германии, на возможных, даже вероятных последствиях того, что она делает? Приходило ли ей когда-нибудь на мысль спросить себя серьезно, когда она напрягает все свои силы в течение многих лет с таким невероятным упорством к тому, чтобы раздражить, отравить и безвозвратно расстроить взаимные отношения двух государств, — не содействует ли она разрушению в самом его основании того начала союза, на котором зиждется и покоится относительное значение Германии в глазах Европы? Не стремится ли она заменить всеми от нее зависящими силами счастливейшую политическую комбинацию, которую история когда-нибудь могла создать для вашего отечества, наиболее пагубною для вас системою?

[...] Если бы еще можно было среди этого взрыва враждебных воплей указать на какой-нибудь благоразумный, основательный повод подобному разглагольствованию! Я знаю, что в крайнем случае я найду безумцев, которые готовы мне возразить: «Мы обязаны вас ненавидеть; ваше основное начало, самое начало вашей цивилизации внушает нам, немцам, западникам, отвращение; у вас не было ни феодализма, ни папской иерархии; вы не испытывали ни борьбы религиозной, ни войн империи, ни даже инквизиции; вы не принимали участия в крестовых походах, вы не знавали

77"?

==777

ТЮТЧЕВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ

рыцарства; вы четыре столетия тому назад достигли того единства, к которому мы еще теперь стремимся; ваше основное начало не уделяет достаточного простора личной свободе, оно не допускает возможности разъединения и раздробления». Все это так, но, по справедливости, воспрепятствовало ли все это нам искренно и мужественно пособлять вам при случае, когда требовалось отстоять, восстановить вашу политическую самостоятельность, вашу национальность? И теперь вам не остается ничего другого, как признать нашу собственную. Будем говорить серьезно. Россия вполне готова уважать историческую законность народов Запада; тридцать лет тому назад она с вами вместе заботилась о ее восстановлении, о ее водворении на прежних основах; следовательно, она действительно расположена уважать ее не только в принципе, но даже со всеми ее крайними последствиями, даже с ее увлечениями и слабостями; но и вы с своей стороны должны учиться уважать нас в нашем единении и нашей силе!

Но мне скажут, что несовершенство вашего общественного строя, недостатки нашей администрации, положение низших слоев нашей народности и проч., что все это в совокупности раздражает общее мнение против России? Неужели? Возможно ли, чтобы мне, готовому жаловаться на избыток недоброжелательства, пришлось бы тогда протестовать против излишнего сочувствия? Потому что в конце концов мы не одни на белом свете, и если уже вы обладаете таким чрезмерным запасом сочувствия к человечеству, если вы не находите ему помещения у себя и в свою пользу, то не сочли ли бы вы более справедливым разделить его между всеми народами земли? Все они заслуживают сожаления. Взгляните, например, на Англию! [...]

Печатается по: Русская идея.—М.: Изд-во «Республика», 1992.— С. 92 ΙΟΙ.

ПРИМЕЧАНИЯ

' В этих рассуждениях Тютчева о «восточном вопросе» и «империи Востока»'нашло выражение свойственное ему историософское представление о « тысячелетней христианской державе» («Великой ГрекоРоссийской Восточной империи»), которая осуществится, когда центром православия снова станет Константинополь (или Царьград). Он даже полагал, что это может произойти в 1853 г., т. е. спустя 400 лет после завоевания Константинополя турками.

² Речь идет об А. де Кюстине.

==778

00.htm - glava55

аксаков иван сергеевич

(1823—1886) — русский публицист, поэт, социальный мыслитель, один из идеологов славянофильства. Родился в дворянской семье. Окончил училище правоведения в Петербурге (1838— 1842). Был на государственной службе в Москве, Калуге, Астрахани, других городах. В марте 1849 г. был арестован за свои взгляды, допрошен, но вскоре освобожден. Вышел в отставку в 1852 г. В 1855 г. во время Крымской войны. В последующие годы редактирует ряд влиятельных газет в Москве. В многочисленных публицистических статьях и речах в 40-е гг. пропагандировал идеи славянофильства (впоследствии панславизма). Придерживался монархических взглядов, отстаивал православие. Редактор славянофильских изданий, в частности известного «Московского сборника». В 50-е гг. выступал за буржуазно-либеральные реформы, против крепостничества.

[ВОПРОСЫ, ПРЕДЛОЖЕННЫЕ И.~С. АКСАКОВУ III ОТДЕЛЕНИЕМ]

март 1849 г.

Призови, прочти, вразуми и отпусти * В бумагах Ваших нахо

[...] Готов отвечать на этот вопрос с полною откровенностью, хотя она может быть для меня и невыгодна. Поводом к письму моего отца было мое письмо к нему следующего содержания. Я писал: «Возвращение старого порядка вещей в Европе наводит улыбку гордой радо-

дится письмо Вашего родителя, в котором он, отвечая на Ваше письмо от 24 февр[аля], делает Вам замечание за резкость и неточность

Слова, выделенные курсивом, подчеркнуты Николаем I или написаны им на полях.

==779

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

выражений, особенно за то, что Вы не договариваете Ваших мыслей, отчего выходит такой смысл, что иной может принять Вас за либерала. Объясните с полною откровенностью все содержание упомянутого письма Вашего и, если сохранила Ваша память, изложите оное точными словами, особенно те места, за которые Вы получили замечание от Вашего родителя.

Совершенно справедливо.

сти на лица наших петербургских аристократов. Они вдруг все приободрились. Всякий раз после прогулки по Невскому проспекту овладевает мною великая скорбь. Вы не поверите, как возмущается душа моя при виде этих господ полуфранцузов, полунемцев, все что угодно, только не русских, коверкающих свой родной язык, ослепляющих нас роскошью произведений Запада и живущих уже совсем не по-русски! На лицах их написано: «Слава богу, теперь мы безопасно можем делать то, что делали прежде, т. е. роскошничать, развратничать и разорять наших крестьян!» Когда в прошлом году, испуганные европейскими смутами', они пели хвалебный гимн России и русскому народу, то в этих словах слышались мне другие слова: «Какой у нас в самом деле добрый, терпеливый, удобный народ: мы презираем его, выжимаем из него последнюю денежку, и он сносит все и даже не питает к нам ненависти». Вот выражения. за неточность которых упрекал меня мой отец, говоря, что оттого выходит такой смысл, который может подать обо мне ложное понятие, будто я либерал, тогда как, прибавляет он, западный либерализм противен душе твоей. Пользуюсь случаем, чтоб дополнить невысказанную мысль и изложить ее с искренним чистосердечием: по моему мнению, старый порядок вещей в Европе так же ложен, как и новый. Он уже ложен потому, что привел к новому, как логическому, непременному своему последствию. Ложные начала исторической жизни К оглавлению ==780

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

Запада должны были неминуемо увенчаться безверием, анархией, пролетариатством, эгоистическим устремлением всех помыслов на одни матерьяльные блага и гордым, безумным упованием на одни человеческие силы, на возможность заменить человечески ми учреждениями божие постановления.

Святая истина!

Вот к чему привели Запад авторитет католицизма, рационализм протестантизма и усиленное преобладание личности, противное духу смирения христианской общины. —

Слава богу!

— Не такова Русь. Православие спасло ее и внесло в ее жизнь совершенно другие начала, свято хранимые народом. Народ смотрит на царя как на самодержавного главу всей пространной русской православной общины, который несет за него все бремя забот и попечений о его благосостоянии; народ вполне верит ему и знает, что всякая гарантия только нарушила бы искренность отношений и только связала бы без пользы руки действующим, наконец, что только то ограничение истинно, которое налагается на каждого христианина в отношении к его ближним духом Христова учения. Взгляд русского народа на правительство вообще высказан был в официальном объяснении на известный манифест, изданном в феврале или марте месяце прошлого года, в словах: всякая форма правительственная, как бы совершенна она ни была, имеет свои недостатки ² и пр.

78"1

==781

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

Все это справедливо.

Справедливо много, хотя, слава богу, не в общем применении...

Да не подумают, что я хочу льстить, боже сохрани! Но вот мои убеждения: при Петре Великом верхние слои общества отчуждились от народа и поддались обаянию Запада, увлеклись блестящим соблазном его цивилизации и презрели коренные, основные начала русской народности. Не одни художества и ремесла были вводимы в Россию!.. Нет! русские портные ссылались на каторгу за шитье русского платья (См. «Полное Собр[ание] Российских] Закон[ов]»), русский язык был весь изломан, исковеркан и нашпигован иностранными выражениями, администрация, с ее немецкими учреждениями и названиями, подавила жизнь своим формализмом; чиновники, с своими немецкими чинами, были поставлены в неискренние и странные отношения к народу, которому было трудно не только понять, но и выговорить имена их. Дворянство совершенно оторвалось от народа, присвоив своей жалкой цивилизации право: не верить, когда он верит; не соблюдать уставы церкви, им соблюдаемые; не знать языка, которым он говорит; забыть свою историю и предания и глядеть на него только как на удобный матерьял к извлечению из него доходов. Последующие поколения шли по данному толчку, не оглядываясь, не сознавая, и общество в том виновато перед правительством, что заслоняло от него народ и мешало правительству понимать Россию в настоящем свете...—Между тем как образованное общество жило заемною жизнью, обезьянски шло ==782

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

Конечно, если это так, то это неприлично и не должно было бы быть допущено местными властями... Потому, что под видом участия к мнимому утеснению славянских племен таится преступная мысль о восстании против законной власти соседних и отчасти союзных государств и об общем соединении, которого ожидают не от божьего произволения, а от возмущения, гибельного для России! И мне жаль, потому что это значит смешивать преступное с святым.

за Западом и добровольно задавало себе в чужом пиру похмелье,— народ, слава богу, оставался тем же или почти тем же. Я говорю: почти, потому что пример разврата, нами подаваемый, начинает проникать и в села. Разумеется, простой народ, живущий в столицах, сначала оскорблялся, видя, например, в Москве, что в великий пост, когда он говеет, постится, идет к заутренней или возвращается с исповеди, высшее общество с факелами, песельниками, цыганами и цыганками бешено наслаждается ночными катаньями с гор, — но потом и народ малопомалу привыкает к этому и, чего доброго, пожалуй, заведет и у себя то же. — В нынешнее царствование во многих сердцах пробудились угрызения совести. ' Спрашивали себя: не виноваты ли мы перед русским народом, старались воскресить в себе русского человека. Это возрождение русской народности проявилось в науке и в литературе. Люди, всеми силами, всеми способностями души преданные России, смиренно изучавшие сокровища духовного народного богатства, свято чтущие коренные начала его быта, неразрывного с православием, люди эти, бог весть почему, прозваны были славянофилами, хотя в их отношениях к западным славянам было только одно сердечное участие к положению единокровных и единоверных своих братии. Я принадлежу к этим людям и думаю, что нам, т. е. образованному обществу, следует покаяться, нравственно пе-

==783

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

Прекрасно, но посмотрим, что есть русский человек в мыслях г[осподина] Аксакова.

Очень понятно!

Бывают такие; но они неминуемо должны подвергнуться презрению и осуждению всех благомыслящих людей, которых еще довольно и которых, слава богу, с каждым днем более.

ревоспитаться и стать русскими людьми. В начале прошлого года происшествия в Европе заставили нас думать, что общество образумится, перевоспитается. Но вышло не то. — Общество, в особенности петербургское, сперва испугалось: новое доказательство, что оно не знает русского народа, потому что всякое воссгание, всякий насильственный, революционный путь ненавистен, противен его нравственным убеждениям и основам его быта, проникнутого духом Веры. Общество скоро успокоилось, не видя, впрочем, что, ругая Запад, оно хранит в себе все его начала, продолжает жить заемною жизнью, словом, как выразился не помню кто, думает устроить на Руси свой домашний Запад и безнаказанно упиваться сладостью всех тех же грехов, которые погубили Запад. Поэтому, говорю откровенно, противно мне бывало смотреть на какого-нибудь износившегося в пустой и развратной жизни франта, владетеля целых десятков тысяч душ крестьян, которые в поте лица работают кротко и усердно на удовлетворение безумной роскоши своего господина. А господин этот полон глубокого презрения к «грубому и невежественному» мужику, не умеет без ошибок подписывать своего имени и считает себя уволенным от обязанности если не верить, то почитать церковь и ее уставы. Вместо того, чтоб поучаться у народа его ==784

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

А потому и не надо подавать к тому повода разными суждениями, преувеличениями и выходками, которые одною надменностью и неопытностью отзываются и искажают чистоту намерений.

мудрости и смирению, он, вступив в службу, готов будет сейчас учить его по-своему и навязывать ему бог знает какие, только не русские теории. Таких господ много. Они на каждом шагу попадаются в СанктПетербурге. Отец мой говорит, что негодование мое может быть принято в другом смысле, т. е. в либерально-западном. Если так, то весьма ошибутся те, которые это подумают. Я уже сказал, что всякий насильственный путь противен русскому народу, а следовательно, и всем тем, которые, как я, имеют претензию держаться русского духа3. Я убежден, что насилие порождает насилие, нарушает нравственную чистоту дела и никогда не приводит к добру; я считаю даже, что никакая цель никогда не оправдывает средств, и верю Спасителю, сказавшему ученику своему, когда тот хотел его защитить (следовательно, сделать, кажется, святое дело): «Всякий поднявший меч мечом и погибнет!»4 И потому я желал бы только, чтобы мы сами, открывая друг другу мирным путем убеждения наши заблуждения, постарались попасть на прямую дорогу, устремили все свои силы на изучение родной стороны, на пользу России и ее народа, при содействии правительства, которое всегда благонамеренно, но не всегда успевает в своих желаниях и которое во сто раз благонамереннее самого нашего общества. Только правительство может практически осуществить возрождение русской народности и самобытное развитие русской жизни.

==785

АКСАКОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

Верю, но и в добрых намерениях можно, можно ошибаться. C'est le ton, qui fait la musique*.

Объяснение мое на этот вопрос несколько длинно, но я счел нужным распространиться и начать издалека, дабы предупредить всякие недоразумения. Все написанное мною изложено с самою полною откровенностью. [...]

Печатается по: Аксаков И. С. Письма к родным. 1844—1849.— M.: Наука, 1988.—С. 499—503.

ПРИМЕЧАНИЯ

'...в прошлом году, испуганные европейскими смутами...—имеется в виду французская революция 1848 г.

² ...всякая форма правительственная, как бы совершенна она ни была, имеет свои недостатки...— «Всякое общественное устройство, всевозможные, даже самые усовершенствованные формы правления, имеют свои недостатки. Зная это, Россия почитает первым для себя благом незыблемость существующего в оной порядка...» — это слова из объяснения, которое было дано вслед за манифестом Николая I, и напечатано в «Journal de S[ain]t Petersbourg», издаваемом при министерстве иностранных дел (Сын отечества, 1848, апрель, отдел «Современная летопись и политика», с. 4).

³ ...всем тем, которые, как я, имеют претензию держаться русского духа...— И. С. Аксаков в своих ответах повторяет мнения, которые высказывали представители славянофильского кружка: о разрыве сословий, совершившемся в петровскую эпоху, о восстании, противном основам русского быта, о связи православия и народности, о негативных последствиях западной цивилизации, о необходимости перевоспитания русского дворянства. Не все из этих мыслей он разделял, о чем свидетельствуют его письма к родным.

⁴ «Всякий поднявший меч мечом и погибнет!» — Евангелие от Матфея (26, 52).

Тон, который делает музыку (фр.).

==786

00.htm - glava56

аксаков