Киреевский иван васильевич

(1806—1856)—русский литературный критик, публицист, религиозный философ, один из основоположников славянофильства. Происходил из старинного дворянского рода. Получил блестящее домашнее образование. С 1822 г. слушал лекции в Московском университете. В 1824 г. поступил на службу в Московский архив иностранной коллегии. В 1830 г. уехал в Германию для продолжения образования. По возвращении домой в 1832 г. стал издавать собственный журнал «Европеец», который, по мысли Киреевского, должен был знакомить читателей с передовой европейской культурой. После публикации статьи «Девятнадцатый век» журнал был закрыт, а ее автор объявлен неблагонадежным. Николай I усмотрел в ней скрытое требование конституции для России. В 1839 г. после долгих лет молчания написал статью, не предназначенную для публикации,—«В ответ А.С.Хомякову»—в связи с публикацией последним статьи «О старом и новом». Обе статьи явились программными документами славянофильства как нового идейного течения. В 1852 г. опубликовал в «Московском сборнике» одну из самых лучших работ — «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России». По своим общественно-политическим взглядам в 30-е гг. Киреевский примыкает к просветительству. Высоко оценивает реформы Петра. Выступает за использование опыта более развитых народов Европы. В конце 30-х гг. разочаровывается в западном просвещении, становится убежденным сторонником идеи принципиальной несхожести культур Европы и России — в философии, юриспруденции, политике, науке. Принимал активное участие в дискуссиях между славянофилами и западниками. Однако в лагере славянофилов всегда держался особняком, осуждал крайности взглядов К. С. Аксакова и А. С. Хомякова, признавая связь умственной жизни России и Европы. Связывал будущее России с возвращением к исконным принципам, основу которых составляет православие.

==709

00.htm - glava47

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

В ОТВЕТ А. С. ХОМЯКОВУ

[1839]

[...] Вопрос обыкновенно предлагается таким образом: прежняя Россия, в которой порядок вещей слагался из собственных ее элементов, была ли лучше или хуже теперешней России, где порядок вещей подчинен преобладанию элемента западного? Если прежняя Россия была лучше теперешней, говорят обыкновенно, то надобно желать возвратить старое, исключительно'русское, и уничтожить западное, искажающее русскую особенность; если же прежняя Россия была хуже, то надобно стараться вводить все западное и истреблять особенность русскую.

Силлогизм, мне кажется, не совсем верный. Если старое было лучше теперешнего, из этого не следует, чтобы оно было лучше теперь. Что годилось в одно время, при одних обстоятельствах, может не годиться в другое, при других обстоятельствах. Если же старое было хуже, то из этого также не следует, чтобы его элементы не могли сами собой развиться во что-нибудь лучшее, если бы только развитие это не было остановлено насильственным введением элемента чужого. [...]

Рассматривая общественное устройство прежней России, мы находим многие отличия от Запада и, во-первых: образование общества в маленькие так называемые миры. Частная, личная самобытность, основа западного развития, была у нас так же мало известна, как и самовластие общественное. Человек принадлежит миру, мир — ему. Поземельная собственность, источник личных прав на Западе, была у нас принадлежностью общества. Лицо участвовало во столько в праве владения, во сколько входило в состав общества.

Но это общество не было самовластное и не могло само себя устроивать, само изобретать для себя законы, потому что не было отделено от других ему подобных обществ, управлявшихся однообразным обычаем. Бесчисленное множество этих маленьких миров, составлявших Россию, было все покрыто сетью церквей, монастырей, жилищ уединенных отшельников, откуда постоянно распространялись повсюду одинакие понятия об отношениях общественных и частных. Понятия эти мало-помалу должны были переходить в общее убеждение, убеждение — в обычай, который заменял закон, устроивая по всему пространству земель, подвластных нашей

т

К оглавлению

==710

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

церкви, одну мысль, один взгляд, одно стремление, один порядок жизни. Это повсеместное однообразие обычая было, вероятно, одною из причин его невероятной крепости, сохранившей его живые остатки даже до нашего времени сквозь все противодействие разрушительных влияний, в продолжение 200 лет стремившихся ввести на место его новые начала.

Вследствие этих крепких, однообразных и повсеместных обычаев всякое изменение в общественном устройстве, несогласие с строем целого, было невозможно. Семейные отношения каждого были определены прежде его рождения; в таком же предопределенном порядке подчинялась семья миру, мир более обширный — сходке, сходка — вечу и т. д., покуда все частные круги смыкались в одном центре, в одной православной церкви. Никакое частное разумение, никакое искусственное соглашение не могло основать нового порядка, выдумать новые права и преимущества. Даже самое слово право было у нас неизвестно в западном его смысле, но означало только справедливость, правду. Потому никакая власть никакому лицу, ни сословию не могла ни даровать, ни уступить никакого права, ибо правда и справедливость не могут ни продаваться, ни браться, но существуют сами по себе, независимо от условных отношений. На Западе, напротив того, все отношения общественные основаны на условии или стремятся достигнуть этого искусственного основания. Вне условия нет отношений правильных, но является произвол, который в правительственном классе называется самовластием, в управляемом —свободою. Но и в том и в другом случае этот произвол доказывает не развитие внутренней жизни, а развитие внешней, формальной. Все силы, все интересы, все права общественные существуют там отдельно, каждый сам по себе и соединяются не по нормальному закону, а или в случайном порядке, или в искусственном соглашении. В первом случае торжествует материальная сила, во втором — сумма индивидуальных разумений. Но материальная сила, материальный перевес, материальное большинство, сумма индивидуальных разумений, в сущности, составляют одно начало, только в разных моментах своего развития. Поэтому общественный договор не есть изобретение энциклопедистов, но действительный идеал, к которому стремились без сознания, а теперь стремятся с сознанием все западные общества под влиянием рационального элемента, перевесившего элемент христианский. [...]

Россия не блестела ни художествами, ни учеными изобретениями, не имея времени развиться в этом отношении самобытно и не принимая чужого развития, основанного на

7 Π

==711

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

ложном взгляде и потому враждебного ее христианскому духу. Но зато в ней хранилось первое условие развития правильного, требующего только времени и благоприятных обстоятельств; в ней собиралось и жило то устроительное начало знания, та философия христианства, которая одна может дать правильное основание наукам. Все святые отцы греческие, не исключая самых глубоких писателей, были переведены, и читаны, и переписываемы, и изучаемы в тишине наших монастырей, этих святых зародышей несбывшихся университетов. Исаак Сирин, глубокомысленнейшее из всех философских писаний, до сих пор еще находится в списках XII—XIII веков. И эти монастыри были в живом, беспрестанном соприкосновении с народом. Какое просвещение в нашем подлом классе не вправе мы заключить из этого одного факта! Но это просвещение не блестящее, но глубокое; не роскошное, не материальное, имеющее целью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное, это устройство общественное, без самовластия и рабства, без благородных и подлых; эти обычаи вековые, без писаных кодексов, исходящие из церкви и крепкие согласием нравов с учением веры; эти святые монастыри, рассадники христианского устройства, духовное сердце России, в которых хранились все условия будущего самобытного просвещения; эти отшельники, из роскошной жизни уходившие в леса, в недоступных ущельях изучавшие писания глубочайших мудрецов христианской Греции и выходившие оттуда учить народ, их понимавший; эти образованные сельские приговоры; эти городские веча; это раздолье русской жизни, которое сохранилось в песнях, — куда все это делось? Как могло это уничтожиться, не принесши плода? Как могло оно уступить насилию чужого элемента? Как возможен был Петр, разрушитель русского и вводитель немецкого? Если же разрушение началось прежде Петра, то как могло Московское княжество, соединивши Россию, задавить ее? Отчего соединение различных частей в одно целое произошло не другим образом? Отчего при этом случае должно было торжествовать иностранное, а не

русское начало?

Один факт в нашей истории объясняет нам причину

такого несчастного переворота; этот факт есть Стоглавый Собор. Как скоро ересь явилась в церкви, так раздор духа должен был отразиться и в жизни. Явились партии, более или менее уклоняющиеся от истины. Партия нововводительная одолела партию старины именно потому, что старина разорвана была разномыслием. Оттуда при разрушении связи духовной, внутренней явилась необходимость связи веще-

7ΐ2

==712

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

ственной, формальной, оттуда местничество, опричнина, рабство и т. п. Оттуда искажение книг по заблуждению и невежеству и исправление их по частному разумению и произвольной критике. Оттуда перед Петром правительство в разномыслии с большинством народа, отвергаемого под названием раскольников. Оттого Петр как начальник партии в государстве образует общество в обществе и все, что за тем следует.

Какой же результат всего сказанного? Желать ли нам возвратить прошедшее России и можно ли возвратить· его? Если правда, что самая особенность русского быта заключалась в его живом исхождении из чистого христианства и что форма этого быта упала вместе с ослаблением духа, то теперь эта мертвая форма не имела бы решительно никакой важности. Возвращать ее насильственно было бы смешно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшиеся формы может только тот, кто не верит, что когда-нибудь Россия возвратится к тому живительному духу, которым дышит ее церковь. [...]

О ХАРАКТЕРЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ ЕВРОПЫ И О ЕГО ОТНОШЕНИИ К ПРОСВЕЩЕНИЮ РОССИИ

[1852]

[...] Конечно, мало вопросов, которые в настоящее время были бы важнее этого вопроса — об отношении русского просвещения к западному. От того, mai он разрешается в умах наших, зависит не только господствующее направле^ ние нашей литературы, но, может быть, и направление всей нашей умственной деятельности, и смысл нашей частной жизни, и характер общежительных отношений. Однако же еще не очень давно то время, когда этот ропрос был почти невозможен или, что все равно, разрешался так легко, что не стоило труда его предлагать. Общее мнение было таково, что различие между просвещением Европы и России существует только в степени, а не в характере и еще менее в духе или основных началах образованности. У нас (говорили тогда) было прежде только варварство: образованность наша начинается с той минуты, как мы начали подражать Европе, бесконечно опередившей нас в умственном развитии. Там науки процветали, когда у нас их еще не было; там они созрели, когда у нас только начинают распускаться. Оттого

7 Π

==713

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

там, учители, мы ученики; впрочем — прибавляли обыкновенно с самодовольством, — ученики довольно смышленые, которые так быстро перенимают, что скоро, вероятно, обгонят своих учителей. [...]

Но остановимся здесь и соберем вместе все сказанное нами о различии просвещения западноевропейского и древнерусского; ибо, кажется, достаточно уже замеченных нами особенностей для того, чтобы, сведя их в один итог, вывести ясное определение характера той и другой образованности.

Христианство проникало в умы западных народов через учение одной римской церкви — в России оно зажигалось на светильниках всей церкви православной; богословие на Западе приняло характер рассудочной отвлеченности — в православном мире оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума — здесь стремление к их живой совокупности; там движение ума к истине посредством логического сцепления понятий — здесь стремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной цельности и средоточению разума; там искание наружного, мертвого единства — здесь стремление к внутреннему, живому; там церковь смешалась с государством, соединив духовную власть со светскою и сливая церковное и мирское значение в одно устройство смешанного характера, — в России она оставалась не смешанною с мирскими целями и устройством; там схоластические и юридические университеты — в древней России молитвенные монастыри, сосредоточивавшие в себе высшее знание; там рассудочное и школьное изучение высших истин — здесь стремление к их живому и цельному познаванию; там взаимное прорастание образованности языческой и христианской — здесь постоянное стремление к очищению истины; там государственность из насилий завоевания — здесь из естественного развития народного быта, проникнутого единством основного убеждения; там враждебная разграниченность сословий — в древней России их единодушная совокупность при естественной разновидности; там искусственная связь рыцарских замков с их принадлежностями составляет отдельные государства — здесь совокупное согласие всей земли духовно выражает неразделимое единство; там поземельная собственность первое основание гражданских отношений — здесь собственность только случайное выражение отношений личных; там законность формально-логическая — здесь выходящая из быта; там наклонность права к справедливости внешней — здесь предпочтение внутренней; там юриспруденция стремится к логическому кодексу — здесь вместо наружной связ-

==714

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

ности формы с формою ищет она внутренней связи правомерного убеждения с убеждениями веры и быта; там законы исходят искусственно из господствующего мнения — здесь они рождались естественно из быта; там улучшения всегда совершались насильственными переменами — здесь стройным естественным возрастанием; там волнение духа партий — здесь незыблемость основного убеждения; там прихоть моды — здесь твердость быта; там шаткость личной самозаконности — здесь крепость семейных и общественных связей; там щеголеватость роскоши и искусственность жизни — здесь простота жизненных потребностей и бодрость нравственного мужества; там изнеженность мечтательности — здесь здоровая цельность разумных сил; там внутренняя тревожность духа при рассудочной уверенности в своем нравственном совершенстве — у русского глубокая тишина и спокойствие внутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной требовательности нравственного усовершения; одним словом, там раздвоение духа, раздвоение мыслей, раздвоение наук, раздвоение государства, раздвоение сословий, раздвоение общества, раздвоение семейных прав и обязанностей, раздвоение нравственного и сердечного состояния, раздвоение всей совокупности и всех отдельных видов бытия человеческого, общественного и частного; в России, напротив того, преимущественное стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного, умозрительного и житейского, искусственного и нравственного. Потому, если справедливо сказанное нами прежде, то раздвоение и цельность, рассудочность и разумность будут последним выражением западноевропейской и древнерусской образованности.

[...] Но корень образованности России живет еще в ее народе, и, что всего важнее, он живет в его святой православной церкви. Потому на этом только основании, и ни на каком другом, должно быть воздвигнуто прочное здание просвещения России, созидаемое доныне из смешанных и большею частию чуждых материалов и потому имеющее нужду быть перестроенным из чистых собственных материалов. Построение же этого здания может совершиться тогда, когда тот класс народа нашего, который не исключительно занят добыванием материальных средств жизни и которому, следовательно, в общественном составе преимущественно предоставлено значение выработывать мысленно общественное самосознание, — когда этот класс, говорю я, до сих пор проникнутый западными понятиями, наконец полнее убедится в односторонности европейского просвещения; когда он

71^

==715

КИРЕЕВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

живее почувствует потребность новых умственных начал; когда с разумною жаждою полной правды он обратится к чистым источникам древней православной веры своего народа и чутким сердцем будет прислушиваться к ясным еще отголоскам этой святой веры отечества в прежней, родимой жизни России. Тогда, вырвавшись из-под гнета рассудочных систем европейского любомудрия, русский образованный человек в глубине особенного, недоступного для западных понятий, живого, цельного умозрения святых отцов церкви найдет самые полные ответы именно на те вопросы ума и сердца, которые всего более тревожат душу, обманутую последними результатами западного самосознания. А в прежней жизни отечества своего он найдет возможность понять развитие другой образованности.

Тогда возможна будет в России наука, основанная на самобытных началах, отличных от тех, какие нам предлагает просвещение европейское. [...] Тогда жизнь общественная в России утвердится в направлении, отличном от того, какое может ей сообщить образованность западная.

Печатается по: Киреевский И. В. Критика и эстетика.—М.: «Искусство», 1979.—С. 143, 148—150, 152—153, 248—249, 256, 278—282, 288—290, 292—293.

==716

00.htm - glava48

шевырев степан петрович

( 1806 — 1864) — литературный критик, историк литературы, поэт и публицист. Академик Петербургской АН. Родился в дворянской семье. Окончил благородный пансион при Московском университете. В 1829—1832гг. жил в Италии. После возвращения в Россию Шевырев по приглашению С. С. Уварова стал преподавателем русской словесности в Московском университете (1832—1857), с 1837г.— профессором.

В своих многочисленных историко-литературных и философско-эстетических трудах придерживался метода исторического исследования явлений искусства. Развивал представление о религиозном и символическом характере искусства. Его критические статьи печатались в «Московском вестнике» (1827—1831), «Московском наблюдателе» (1835—1839), «Москвитянине» (1841— 1856).

С 1841 г. Шевырев вместе с историком М. П. Погодиным возглавил журнал «Москвитянин», стал одним из активных сторонников теории «официальной народности» Уварова, вел борьбу с революционно-демократическими идеями западников, особенно часто выступал против В. Г. Белинского. Разделял многие положения славянофильской концепции. В некоторых работах Шевырева высказаны мысли, близкие представителям правого крыла славянофилов.

ВЗГЛЯД РУССКОГО НА СОВРЕМЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ЕВРОПЫ

[...] Драма современной Истории выражается двумя именами, из которых одно звучит сладко нашему сердцу! Запад и Россия, Россия и Запад — вот результат, вытекающий из всего предыдущего; вот последнее слово Истории, вот два данные для будущего!

Наполеон [...] содействовал много к тому, чтобы· наметить оба слова этого результата. В лице его исполинского

71~?

==717

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

гения сосредоточился инстинкт всего Запада — и двинулся на Россию, когда мог. Повторим слова Поэта: Хвала! Он Русскому народу Высокий жребий указал.

Да, минута великая и решительная! Запад и Россия стоят друг перед другом, лицом к лицу! — Увлечет ли нас он в своем всемирном стремлении? Усвоит ли себе? Пойдем ли мы в придачу к его образованию? Составим ли какое-то лишнее дополнение к его Истории? — Или устоим мы в своей самобытности? Образуем мир особый, по началам своим, а не тем же Европейским? Вынесем из Европы шестую часть мира... зерно будущему развитию человечества?

Вот вопрос — вопрос великий, который не только раздается у нас, но откликается и на западе. Решать его во благо России и человечества — дело поколений нам современных и грядущих. Каждый, кто только призван на какое бы то ни было значительное служение в нашем Отечестве, должен начать решением сего вопроса, если хочет связать действия свои с настоящею минутою жизни. Вот причина, почему

и мы с него начинаем.

Вопрос не нов: тысячелетие Русской жизни, которое

наше поколение может праздновать через двадцать два года, предлагает на него полный ответ. Но смысл истории всякого народа есть тайна, кроющаяся под внешнею ясностью событий: каждый разгадывает ее по-своему. Вопрос не нов, но в наше время важность его ожила и сделалась для всех

ощутительною.

Кинем же общий взгляд на состояние современной Европы и на отношение, в каком находится к ней наше Отечество. Мы устраняем здесь все политические виды и ограничиваемся только одной картиной образованности, объемлющей Религию, науку, искусство и словесность, последнюю как самое полное выражение всей человеческой жизни народов. Мы коснемся, разумеется, только главных стран, которые действуют на ноприще Европейского мира.

Начнем с тех двух, которых влияние менее всего доходит до нас и которые образуют собою две крайние противоположности Европы. Мы разумеем Италию и Англию. Первая взяла на долю свою все сокровища идеального мира фантазии; почти совершенно чуждая всем приманкам роскошной промышленности современной, она, в жалком рубище нищеты, сверкает своими огненными глазами, очаровывает звуками, блещет нестареющеюся красотою и гордится

^g

==718

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

своим минувшим. Вторая корыстно присвоила себе все блага существенные житейского мира; утопая сама в богатстве жизни, она хочет опутать весь мир узами своей торговли и промышленности. [...]

*

Франция и Германия — вот те две стороны, под влиянием которых мы непосредственно находились и теперь находимся. В них, можно сказать, сосредоточивается для нас вея Европа. Здесь нет ни отделяющего моря, ни заслоняющих Альпов. Всякая книга, всякая мысль Франции и Германии скорее откликается у нас, нежели в какой-либо другой стране Запада. Прежде преобладало влияние Французское: в новых поколениях осиливает Германское. Всю образованную Россию можно справедливо разделить на две половины: Французскую и Немецкую, по влиянию того или другого образования.

Вот почему особенно важно вникнуть нам в современное положение этих двух стран и в то отношение, в каком мы к ним находимся. Здесь мы смело и искренно скажем наше мнение, зная заранее, что оно возбудит множество противоречий, оскорбит многие самолюбия, расшевелит предрассудки воспитания и учений, нарушит предания, доселе принятые. Но в вопросе, решаемом нами, первое условие есть искренность убеждения.

Франция и Германия были сценами двух величайших событий, к которым подводится вся история нового Запада, или правильнее: двух переломных болезней, соответствующих друг другу. Эти болезни были — реформация в Германии, революция во Франции: болезнь одна и та же, только в двух разных видах. Обе явились неизбежным следствием Западного развития, приявшего в себя двойство начал и утвердившего сей раздор нормальным законом жизни. Мы думаем, что эти болезни уже прекратились; что обе страны, испытав перелом недуга, вошли опять в развитие здравое и органическое. Нет, мы ошибаемся. Болезнями порождены вредные соки, которые теперь продолжают действовать и которые в свою очередь произвели уже повреждение органическое и в той и в другой стране, признак будущего саморазрушения. Да, в наших искренних, дружеских, тесных сношениях с Западом, мы не примечаем, что имеем дело как будто с человеком, носящим в себе злой, заразительный недуг, окруженным атмосферой опасного дыхания. Мы целуемся

7l5

==719

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

с ним, обнимаемся, делим трапезу мысли, пьем чашу чувства... и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже

пахнет! [...]

Направление, какое принимают теперь те обе страны, которые производили и производят на нас сильнейшее влияние, так противоречит жизненному началу нашему, так несогласно со всем нашим протекшим, что мы внутренне все более или менее признаем необходимость разорвать дальнейшие связи наши с Западом в литературном отношении. Я, разумеется, не говорю здесь о тех славных образцах его великого прошедшего, которые должны мы всегда изучать: они как собственность всего человечества принадлежат и нам, нам же по праву самых близких и прямых наследников в очереди народов, выходящих на сцену живущего и действующего мира. Я не говорю и о тех современных писателях, которые на Западе, видя сами направление человечества, их окружающего, вооружаются против него и ему противодействуют: такие писатели много сочувствуют нам и даже нетерпеливо ожидают нашей деятельности. Они, впрочем, составляют малое исключение. Я не разумею, конечно, и тех ученых, которые трудятся по известным отдельным частям наук и славно возделывают их поле. Нет, я говорю вообще о духе образования западного, о его главных мыслях и движении новой его литературы. Здесь встречаем мы такие явления, которые для нас кажутся непонятными, которые по-нашему ни из чего не вытекают, которых мы боимся, а иногда проходим мимо их равнодушно, бессмысленно или с чувством какого-то детского любопытства, раздражающего наши взоры.

Россия, к счастью, не испытала тех двух великих недугов, которых вредные крайности начинают сильно там действовать: отсюда и причина, почему непонятны для нее тамошние явления и почему их ни с чем своим она связать не может. Мирно и благоразумно созерцала она развитие Запада: принимая его как предохранительный урок для своей жизни, счастливо избегла раздора или двойства начал, которому Запад подвергся в своем внутреннем развитии, и сохранила свое заветное и вседержащее единство; усвоивала себе только то, что могло быть ей прилично в смысле общечеловеческом, и отвергала постороннее... И теперь, когда Запад, как Мефистофель в заключении Гётева Фауста, готовясь открыть ту огненную бездну, куда он стремится, является к нам и гремит своим ужасным: Komm! Komm! — не пойдет за ним Россия: никакого обета она не дала ему, никаким

К оглавлению

==720

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

договором не связала бытия своего с его бытием: она не делила с ним его недугов; она сохранила свое великое единство, и в роковую минуту, может быть, она же назначена от Провидения быть великим Его орудием к спасению человечества.

Не скроем, что Литература наша в сношениях своих с Западом развила в себе некоторые недостатки. Мы подводим их к трем. Первый из них — характеристическая черта нашей минуты есть нерешительность. Она понятна из всего того, что сказано выше. Продолжать литературное развитие вместе с Западом мы не можем, ибо нет сочувствия в нас к его современным произведениям: в самих же себе мы еще не совсем открыли источник своенародного развития, хотя и были некоторые удачные в том попытки. [...]

Да, вся литературная Россия разыгрывает теперь Геркулеса, стоящего на распутий: Запад коварно манит ее за собою, но, конечно, суждена ей Провидением иная дорога.

Второй недостаток в литературе нашей, тесно сопряженный с предыдущим, есть недоверчивость к собственным силам. До каких же пор во всяком деле последняя книга Запада, последний номер журнала будут действовать на нас какою-то чаро действенною силою и сковывать все наши собственные мысли? До каких же пор мы будем жадно глотать одни готовые результаты, выведенные там из образа мыслей, нам совершенно чуждого и несогласного с нашими преданиями? Неужели не чувствуем мы в себе на столько сил, чтобы самим приняться за источники и в самих себе открыть новое свое воззрение на всю Историю и Словесность Запада? Это — необходимость для нас и услуга для него, которою даже мы ему обязаны: никто в своем деле беспристрастен быть не может, и народы, как поэты, созидая бытие свое, не достигают до его сознания, которое предоставляется их наследникам.

Наконец, третий наш недостаток, самый неприятный, которым мы наиболее страдаем в нашей Литературе, есть Русская апатия, следствие наших дружеских сношений с Западом. Посадите молодое, свежее растение под тенью столетнего кедра или дуба, который закроет его юное бытие старою тенью широких ветвей своих и будет только сквозь них кормить его солнцем и прохлаждать небесною росою, и мало пищи даст его свежим корням от жадных, заматерелых в той земле корней своих. Вы увидите, как молодое растение утратит краски юной жизни, будет страдать преждевременною старостью своего дряхлеющего соседа; но срубите кедр, возвратите юному дереву его солнце, и оно найдет в себе

^

==721

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

крепость, поднимется бодро и свежо и своею сильною и безвредною другим юностью даже будет в состоянии благодарно прикрыть новые отростки падшего своего соседа. [...]

Да, разочарование Запада породило у нас одну холодную апатию. Дон-Жуан произвел Евгения Онегина, один из общих Русских типов, метко схваченный гениальною мыслию Пушкина из нашей современной жизни. Этот характер повторяется нередко в нашей Литературе: о нем грезят наши повествователи, и еще недавно один из них, блистательно вышедший на поприще Поэта, нарисовал нам ту же Русскую апатию еще степенью больше в лице своего героя, которого мы, по чувству национальному, не хотели бы, но должны

признать героем нашего времени.

Последний недостаток есть, конечно, тот, с которым мы должны более всего бороться в современной своей жизни. Эта апатия причиною в нас и лени, которая одолевает свежую молодежь нашу, и бездейственности многих литераторов и ученых, которые изнемогают своему высокому призванию и отвлекаются от него тесным миром домашнего хозяйства или большими видами всепоглощающей торговли и промышленности; в этой апатии зародыш и того червя — тоски, которую каждый из нас более или менее ощущал в своей юности, распевал в стихах и надоел ею самым

благосклонным своим читателям.

Но если мы и вынесли некоторые неизбежные недостатки от сношений наших с Западом, зато мы сохранили в себе чистыми три коренные чувства, в которых семя и залог

нашему будущему развитию.

Мы сохранили наше древнее чувство религиозное. Крест Христианский положил свое знамение на сем первоначальном нашем образовании, на всей Русской жизни. Этим крестом благословила нас еще древняя мать наша Русь и с ним отпустила нас в опасную дорогу Запада. Выразимся притчей: вырастал отрок в святом доме родительском, где все дышало страхом Божиим; на первой памяти его печатлелся лик седовласого отца, коленопреклоненного пред святою иконою:, не вставал он утром, не отходил ко сну без родительского благословения; всякой день его был освящен молитвою, и перед всяким праздником дом семьи его являлся домом молитвы. Рано отрок покинул дом родительский; холодные люди окружили его и омрачили душу сомнением; злые книги развратили мысль его и оледенили чувство; был он в гостях у народов, которые Богу не молятся и думают, что счастливы... Протекло бурное время молодости... Юноша созрел в мужа... Семья окружила его, и все воспоминания

Ϊ-

==722

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

детства поднялись, как светлые Ангелы, из лона души его. и чувство Религии проснулось живее и сильнее... и освятилось снова все его бытие, и гордая мысль растворилась в чистой молитве смирения...и новый мир жизни открылся его взорам. Притча понятна каждому из нас: нужно ли толковать смысл ее?

Второе чувство, которым крепка Россия и обеспечено ее будущее благоденствие, есть чувство ее государственного единства, вынесенное нами также из всей нашей Истории. Конечно, нет страны в Европе, которая могла бы гордиться такою гармониею своего политического бытия, как наше Отечество. На Западе почти всюду раздор начал признан законом жизни и в тяжкой борьбе совершается все существование народов. У нас только Царь и народ составляют одно неразрывное целое, не терпящее никакой между ними преграды: эта связь утверждена на взаимном чувстве любви и веры и на бесконечной преданности народа Царю своему. Вот сокровище, вынесенное нами из нашей древней жизни, на которое с особенною завистью смотрит разделенный в себе Запад, видя в нем неиссякаемый источник государственного могущества. Он хотел бы всем, чем может, у нас отнять его; но теперь не в силах, ибо прежнее на веру принятое чувство нашего единства, вынесенное нами из нашего прежнего быта, прошед все искушения образования, миновав все сомнения, взошло в каждом образованном Русском, поднимающем свою историю на степень ясного и прочного сознания, — и теперь это сознанное чувство пребудет более нежели когда-нибудь непоколебимым в нашем Отечестве.

Третье коренное чувство наше есть сознание нашей народности и уверенность в том, что всякое образование может у нас тогда только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народною мыслию и словом. В этом чувстве таится причина нашей нерешимости продолжать литературное развитие с изнемогающим Западом; в этом чувстве мощная преграда всем его искушениям; об это чувство разбиваются все частные бесплодные усилия наших соотечественников привить к нам то, что нейдет к Русскому уму и к Русскому сердцу; это чувство есть мера прочного успеха наших писателей в истории Литературы и образования, есть пробный камень их оригинальности. Оно высказалось сильно в лучших произведениях каждого из них: им заключали, в нем сходились и откликались друг другу и Ломоносов, и Державин, и Карамзин, и Жуковский, и Крылов, и Пушкин, и все им близкие, несмотря ни на какое Латинское, Французское, Немецкое, Английское или другое влияние. Это чувство устремляет теперь

72"5

==723

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

нас к изучению нашей древней Руси, в которой, конечно, хранится первоначальный чистый образ нашей народности. Само Правительство деятельно призывает нас к тому. Этим чувством роднятся и действуют заодно наши обе столицы, и то, что замышлено в северной, проходит через Москву как через сердце России для того, чтобы обратиться в кровь и в живые соки нашего народа. Москва есть то верное горнило, в котором пережигается все пришлое от Запада и получает чистую печать Русской народности.

Тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее. Муж Царского Совета, которому вверены поколения образующиеся, давно уже выразил их глубокою мыслию, и они положены в основу воспитанию народа.

Запад по какому-то странному инстинкту не любит в нас этих чувств и особенно теперь, забыв прежнее добро наше, забыв жертвы, ему от нас принесенные, при всяком случае выражает нам свою нелюбовь, похожую даже на какую-то ненависть, обидную для каждого Русского, посещающего его земли. Двояко можно объяснить это чувство, не заслуженное нами и бессмысленно противоречащее нашим прежним сношениям: или Запад похож в этом случае на брюзгливого старика, который в своенравных порывах бессильного возраста злится на своего наследника, неизбежно призванного овладеть со временем его сокровищами; или другое: он, зная инстинктом направление наше, предчувствует разрыв, который неминуемо должен последовать между им и нами, и сам порывом своей несправедливой ненависти еще более ускоряет роковую минуту.

В гибельные эпохи переломов и рушении, какие представляет история человечества. Провидение посылает в лице иных народов силу хранящую и соблюдающую: да будет же такою силою Россия в отношении к Западу! да сохранит она на благо всему человечеству сокровища его великого протекшего и да отринет, благоразумно все то, что служит к разрушению, а не к созиданию! да найдет в самой себе и в своей прежней жизни источник своенародный, в котором все чужое, но человечески прекрасное, сольется с Русским духом, духом обширным, вселенским. Христианским, духом всеобъемлющей терпимости и всемирного общения!

Печатается по: Москвитянин. — Журнал, издаваемый М. Погодиным.— Часть 1.— M.: В типографии Николая Степанова, 1841.— С. 219— 221, 246—247, 287—296.

==724

бурачек степан анисимович

(? — 1876) — корабельный инженер, генерал-лейтенант, строитель многих судов русского флота. В 1831—1864гг.—преподаватель в офицерских классах при морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге. В 1840—1845гг. издавал журнал современного просвещения и образованности (с 1842г.—«Маяк»). Выступал в печати с крайне ретроградных позиций. Обвинял передовую русскую литературу и публицистику в безнравственности и подражательности. Основную задачу журнала видел в деятельности в духе «православия, самодержавия и народности» (Объявление от редакции. 1840. № 3). «Спасительное православие», «благотворное самодержание» и «богом данную самобытную народность» журнал славил в каждом номере, во всех своих отделах, причем в псевдонародном, юродивом стиле. В 1840 г. «Маяк» имел 800 подписчиков. С каждым годом их число уменьшалось, и в 1845 г. журнал прекратил свое существование. Аполлон Григорьев (1822—1864), русский литературный критик и поэт, относил деятельность «Маяка» «к истории мракобесия».

ПРАВДА ВСЕЛЕНСКОЙ ЦЕРКВИ

Статья II ЕВРОПЕЙСКАЯ ИДЕЯ — ЕВРОПЕИЗМ

Жизнь всей западной Европы, ось, около которой искони вертится весь быт Запада, частный и общий, есть то, что называют европейскими идеями, европеизмом.

Что же такое в сущности своей европеизм, европейские идеи!

Верный, строгий и подробный ответ на этот вопрос чрезвычайно важен для нас, Русских, которые до времен Петра были почти чужды европеизма, европейской идеи, жили своею собственною русскою жизнью, русским смыслом, до-

7Ï5

==725

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

вольствовались русским добром, благодушно терпели русское худо; со времен Петра долго были только свидетелями, слушателями, зрителями европейских идей и дел, не принимая в них сердечного участия; наконец мало-помалу стали прислушиваться, приглядываться, склоняться к ним, усваивать себе их.

Стало быть, для Русских чрезвычайно важно знать, что

такое, в сущности их, европеизм, европейские идеи! точно ли это идеи истинные, мировые, разумные, необходимые, светлые, жизненные, всеобщие, т. е. СОГЛАСНЫЕ со св. ПИСАНИЕМ, которые каждый народ должен усвоить? или это идеи случайные, частные, относительные, преходящие, приличные одному порядку вещей, и неприличные другим, стало

быть не общие, не мировые!

Надо ли когда-нибудь исследовать это дело и дать себе

полный отчет, что оно такое?

Надобно, необходимо надобно, теперь же, не отлагая

вдаль! [...]

Итак, что же такое Европеизм, Европейские идеи! Это противоположные, равно языческие идеи, равно безжизненные стихии, формы-Всеъластя, и реформы-Ъезначалия, водворившиеся на Западе, вне сущности и духа православной кафолической Церкви, проникнувшие собою весь быт европейства; стихии, взаимно борющиеся, попеременно пересиливающие одна другую, без примирения, без плодов жизни; конец их — смерть тех народов, которые усвоили себе их как стихии жизни. Ибо где нет Духа Христианства, там нет и жизни в народе; а безжизненный народ — не жилец.

Читайте всеобщую историю.

И действительно, сам Запад уже осязал, сознал и во всеуслышание провозгласил свою нравственную дряхлость, свое бессилие, близкую смерть духа.

Не обольщайтесь блеском, силой и кипучестью его жизни промышленной, общественной, художественной, словесной, воинской, вообще — жизни внешней, плотской, общей

нам с язычниками!

Загляните в историю на блистательное, цветущее развитие внешней, плотской жизни Ниневии, Вавилона, Иудеев при Соломоне, Финикиян, Карфагенян, Персии, Тира, Сидона, Греции, Рима, Аравитян, Венеции, Генуи, Испании, Голландии и, наконец, Франции при Людовиках XVIII века — что значила эта кипучая жизнь плотская? — это были предсмертные движения умиравшего духа, сущности народа.

Не радуйтесь блистательному развитию мира суеты в народе не венки ему готовьте; готовьте ему погребальный

==726

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

саван и могилу. Это уже мертвец, это жертва, убранная цветами за час до заколения.

Единственная жизненная стихия народа — Православие: дух мира, единства, покорности, самоотвержения, терпимости, креста и любви к Богу, не только в лице Создателя, но именно в лице Искупителя. Обойдите всю историю — другой жизненной стихии нет; а где нет Православия, там нет истинной жизни, нет истинных идей, достойных подражания и усвоения.

Если же эти идеи, несмотря на их мертвенность, до сих пор одушевляют и движут свои народы, то это весьма естественно: они составляют существенные стихии их народности. Надобно отдать справедливость, все западные народы до страсти, до ослепления любят свою безжизненную, языческую народность; до того, что самую истину — дух Православия — приносят ей в жертву; и как на старости лет никто не может бросить своих привычек, враставших в него с детских лет, то папство и его реформа умрут тогда только, с народами их осуществившими, когда они исторически переродятся в новую народность: и это недалеко.

Идея папства-всевластия повторилась в порабощении Америки, Индии; идея реформы повторилась в отложении Америки от Всевластия Европы, и готова повториться во всех ее присвоениях. Эта идея реформы, видимо вообщавшаяся с XV столетия на всем Западе, созрела и крепко пришлась по душе XVIII веку, который в представительнице ею, Франции, донашивал идею папства-Всевластия рядом с идеей протестантства со дня варфоломеевской ночи; и всесомнением энциклопедистов добивал языческую, всегда мертвую монархию, которую тщетно силился Запад, в течение восемнадцати веков, водворить в себя, без утверждения оной на христианских началах — духе Православия, который один лишь созидает и утверждает самодержавие на таинстве Помазанников власти и на непосредственном руководстве и попечении Промысла Божьего. Папство и его реформа равно отвергли христианские начала монархии: Папство — присвоением себе всевластия и непогрешительности Божьей, реформа — отвержением всякого участия Божьего в непосредственном управлении судьбами народа и присвоением себе полного распоряжения и суда над Монархами и подручниками их, как над людьми простыми, чуждыми всякой благодати и помазания свыше. Одним словом, папство и его реформа вовсе отстранили Бога от управления и церковью, и человечеством; и взяли это управление в полное свое распоряжение: папство — Всевластием, его реформа — Без-

72?

==727

- БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

началием; и ни то, ни другое не могли водворить на западе прочной, благотворной монархии, (о республиках, этом исчадии буйного своеволия и слепоты человеческой, и говорить нечего) — которая созидается и крепится лишь духом Православия; только он научает и миловать, и прощать, и любить самих врагов, и всех членов государства связует союзом братской любви друг с другом; и союзом сыновнего благоговения и покорности к Государю — общему отцу, образу и помазаннику Божьему на земле, который только Богу дает отчет в своих делах. Запад был искони чужд таких чистых, незыблемых истин. Его монархии и все другие, древние и новоизобретенные, личины правительств искони носили и носят в груди своей непримиримую вражду и злобную борьбу государственных состояний между собою и с верховною властью, непосредственною или представительною. Эта борьба, злоба и вражда лишь на время затихли, а не истреблялись под железным позолоченным скипетром Людовика XIV; потом снова проснулись со сторичною силою — и монархия пала! С нею, по-видимому, пало и Папство и будто уступило место всеобщей реформе Запада ... ничего не бывало: Папство и его реформа только обезличились на время, скинули обычные свои личины, обе выкупались в море крови Запада, но в сущности не покидали: одно — своей идеи Всевластия в лице ужасного Робеспьера и гениального Наполеона, их сообщников и соперников; другое — своей идеи Безначалия; и обоюдно поджигали пожар, пока наконец призрак всевластия-папства, возникший из революционной крови в лице Наполеона, взял верх над безначалием-реформой; но безначалие не истребилось, а лишь на время притихло, скрылось в тайные общества и опять вскоре подняло голову.

И так новозападная, языческая монархия, заложенная Цесарем, надстроенная Карлом Великим, доконченная Людовиком Великим, в 24 часа разрушена реформой всесомнения, в 24 же часа воссоздана Наполеоном великим. На этих трех великих новоязычников Запад истощил всего себя, и теперь дряхлый, изможденный, он не в силах уже произвести четвертого великого, равного сумме первых трех; а без такого великого не видать Западу даже прежней языческой монархии, водимой Всевластием, — о монархии христианской без Православия и думать нечего, а без монархии, чем он усмирит свои враждебные стихии: всевластие и безначалие, неистово разрушающие его теперь в самом основании повсеместно! Загляните в новую и современную историю Испании, Франции, Италии, Бельгии, Ирландии, Турции, Египта, Америки, Индии, Китая — везде также борьба двух

т

==728

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

злобновраждебных, призрачных начал, чуждых христианства-православия, проявляющихся под разными личинами.

Итак, вот Европейские идеи, т. е. призраки! идеи мертвые, мертвящие, как видите на опыте, языческие, искони свирепствовавшие над падшим человечеством, пропускаемые свыше по добровольному выбору народов, как достойное наказание за непокорность их познанной воле Божьей, идеи, чуждые духу Православия и духу христианского самодержавия!

Благословенная Россия! пойми свое великое историческое достоинство, ты, взлелеявшая свою народность на истинных началах Православия и Самодержавия! Оставь западу его призрачные, языческие, суетные идеи! [...]

Что же касается до толков Монтескье, Бентама и Руссо о правах человека, то не они первые это начали, а лишь замутили начатое Греками, продолженное Римлянами — средние века тоже не гуляли. Но, разглагольствуя о правах человека, эти господа краснобаи забыли безделицу — права Божьи над человеком ! о писателях христианских того века — мимо: они не разделяли умобесия века; да и век не только не уважал, не слушал их справедливых убеждений. Вот почему век тот, разглагольствуя о правах — управил человека в море собственной его крови, страданий и нечестия. Православие чисто, ясно, определительно раскрывает права человека и права Божьи нераздельно; этих вещей и разделить нельзя, как тела от души, не впадая в тяжкие заблуждения западных правоведов XVIII и XIX столетий. [...]

«Мыслящий, испытующий дух XVIII века хотел не только собирать богатства, но и разъяснить для себя: законы составления богатства, разделения его между членами общества и потребления: отсюда возникло новое знание, политическая экономия».

Плачевнейшее из всех знаний, когда-либо строенных на песке! его узорчатые, но бесплодные теории, — где на две истины двадцать лжей, — обращены лишь на призрачные, суетные плотские потребности человека, удачно выраженные общелюбезным словом комфорт, недостойным и перевода на русский язык; но вовсе выпустили из вида существенножизненные, духовные потребности, которым первые должны быть строжайше и безусловно подчинены, как вообще подчиняется все низшее высшему, тело — душе. Под условием этого подчинения все вопросы науки получат совсем иное, а некоторые — прямо противное решение. [...]

Подлинно, горы трудов, родившие, как видели, мышь, но мышь самую злую и ядовитую! это — свобода, равенство, безначалие, гильотина и представительное правление, взду-

72"5

==729

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

мавшее примирить древнюю форму и реформу под новыми призрачными личинами! Вот и весь итог исполинских трудов XVIII века, европейских идей! перейдя через Францию, они подлинно разлились по всей Европе. Теперь очередь дошла до Испании; оттуда, порешив мимоходом и Португалию, как водится, они примут налево и, околесив весь Запад, вернутся на свою родину и доканают ее. Благо тем народам, которые заблаговременно успеют оградиться карантинами от этой

чумы европейских идей.

«Наконец, самое главное, — говорят, — много добра

успел лишь засеять XVIII век; оно взошло или только еще всходит в нашем веке. Европа сблизилась со всем земным шаром и всюду распространяет благодеяния своего просвещения и образованности, а вместе с тем упрочила и первенство (всевластие?) свое над прочими частями света. [...]

Когда форма, при последних Людовиках, вакханкой доплясывала свою предсмертную тризну, вся Европа разгулялась под ее песни, все заплясало, завеселилось, разнуздало чувственность на все наслаждения чистые и нечистые, разнуздало ум на все мудрствования самые вздорные, нелепые и неистовые, посягнувшие на все самое священнейшее на земле,— Православие, веру Христову, на власть, от Бога уставляемую и водимую, на добродетель, состоящую в самоотвержении и сердечной покорности всем своим властям и обязанностям, во имя Божьего; разнузданные чувственность и ум подковывали необузданную вожделетельность на дела неслыханной жестокости, беснования и опустошения. Наконец, XVIII век скинул личину и пред лицом вселенной раскрыл всю срамоту и мертвенность своей отвратительной

наготы безначалия.

Оцепенела вся Европа! Куда девались вакханалии, игры, смехи, кощунство и мудрствования. Добрые христиане, которые во весь XVIII век не переставали вразумлять и образумливать современников, которых никто слушать не хотел, а кто и слушал, те лишь пуще осмеивали истины, ими предложенные, громко возвысили свой голос. Тут у всех спала повязка с глаз... грянули перуны! повсеместные вопли, беды, страдания разлились по Западу, и тысячи ослепленных образумились и сердечно обратились к Богу. Писатели христианские во всех государствах громко возвышали свой голос, разоблачили бредни и заблуждения века и выясняли истину и непоколебимость Христианства. Никогда не было такого огромного числа христианских книг, как в последнюю четверть XVIII и в первую XIX века, — и никогда не было такого сильного, искреннего движения к христианской жизни.

7зо

К оглавлению

==730

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

Но зло долго врастало в умы и сердца Запада — одной кровавой купели не достаточно было для полного очищения тех, которые могли еще быть очищены. Наполеон оковал безначалие, засыпал реку крови; Франция, а за нею и вся Европа, пуще прежнего зазналась, подняла голову и — опять за старую горячку и воспаление, только в новых припадках. Кровопускание было необходимо, но не вдруг; и вот Наполеон начал пускать струи, ручьи, речки, реки крови от Египта до Мадрида и Москвы. Громы его не умолкали — спящие нехотя пробуждались и крестились. Прошла первая седмина XIX столетия, и воспаление прошло: дыхание жизни и здоровья освежило всю Европу: умы отрезвились, чувственность обуздалась, вожделетельность упорядочилась; первый вздох покаявшейся Европы было библейское общество, как отзыв на всеобщую потребность чтения и познания Слова Божия, — и Евангелие разнеслось по всем языкам, народам, по всем домам: первый плод чтения Слова Божия было человеколюбивое движение всех видов на помощь страждущим. Но золотые часы Правды, примирившей форму и реформу тем, что той и другой она вдохнула было жизнь,— быстро промчались. Безначалие снова подняло голову во всех углах Запада. Дух недоброжелательный Православию закрадывался и в самые библейские общества, юный романтизм под обаянием германской философии снова затянул вакханалии, снова разжигает чувственность, разнуздывает и подковывает вожделетельность, и уже реформа стала с формою грудь о грудь, зуб за зуб на площади! Изнеможенный, одряхлевший Запад не в силах унять их, а примирить их — выше сил человечества, отвергшего Православие и чрез то падшего в разделение. Чем это кончится?

Добрые, умные Русские! смотрите издали на эту комико-трагедию, но не подходите близко ни к форме, ни к реформе, в которых и содержится весь Европеизм, из которых и выходят все Европейские идеи: вам они чужды, ваша история еще не заслужила такой кары. Стойте же поодаль от водоворота и никогда не становитесь на край — не то оступитесь и увлечетесь невозвратно. Знайте себе, молитесь Богу, изучайте Слово Божие в чистоте Православия, обуздывайте своеумие, сердцем оставайтесь преданными Божьему Помазаннику, повинуйтесь властям его, не только благим, но и строптивым, не за страх, а за совесть! ищите не столько знания, сколько истины. Знание — только свет истины, да и то еще свет отраженный, воплощенный в отношения. «Я путь, истина и жизнь»,—сказал Иисус Христос. Только в Нем, только в Православии, к Нему ведущем, найдете

73Ί

==731

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

истину, а истина оживит и мертвое знание. Все это у вас дома, все это — ваше давнишнее, родное: чего же еще вы доискиваетесь на Западе? там ничего этого нет; а все другое полезное у вас уже есть или само придет! Помните одно: посреди вас есть сокровище, которого нет на всем Западе, которого тщетно ищет у себя Европа, которого никогда не найдет посреди: у вас есть ВЛАСТЬ и Человек", облеченный Властью свыше: Которому не нужно ничто ваше, Который выше всякой неприязни, всякой зависти к вам, выше всякого оскорбления с вашей стороны; Человек, Который всех вас равно любит и не может не любить, о всех равно печется, всем равно благотворит, всем равно желает добра и не может не желать; Человек, Который счастлив вашим счастьем, спокоен вашим спокойствием, которого сила, богатство, здоровье, ум — все посвящено одним вам и вашему благу. Короче, у вас есть Отец, вы не сироты бесприютные. Отец вам — такой же Человек, как и вы, это правда: но Он избран и поставлен на служение самим Богом, Он свыше освящен на сие служение помазанием Силы и Премудрости. Сердце его — в руке Божьей, Воля его — воля Божья; Лицо его — Лицо священное. Власть и сила Его — таинство Православия; его Самодержавие — Божье Самодержавие; ваша сыновняя любовь и покорность к Нему — приятнейшая жертва Богу, источник Его благословений и вашего благоденствия. Лицо Царя Православного — Лицо Божье на земле! Ничего этого не было, быть не могло и быть не может на Западе. — К вам это сокровище пришло вместе с Православием; с водворением его водворялось у вас, растило, хранило вас и вечно пребудет с вами, пока вы не посягнете на святыню и чистоту Православия. Поймите же свое давнишнее превосходство над Западом, который искони пресмыкался между Всевластием и Безначалием, опустошавшими его духовную и вещественную жизнь и силы. Поймите всю ничтожность, всю пустоту и всю злость его лжемудрований — Европейских идей, искони его ослеплявших и губивших, и перестаньте нищенски вымаливать у Запада этих ядовитых, черствых крох, когда у -вас житницы полны хлебом насущным, хлебом жизни и благословения свыше. [...]

Печатается по: Журнал «Маяк современного просвещения и образованности». Редактор С. Бурачек.— Часть XXIV.—СПб.. 1841.— С. 125—163.

==732

булгарин фаддей бенедиктович

(1789—1859)— сын польского патриота, сосланного в Сибирь, писатель и журналист, гвардии офицер. Учился в кадетском корпусе в Петербурге, участвовал в походах русских войск в 1806—1807 гг. С 1810 г. находился в наполеоновском войске в качестве польского легионера. Воевал в Испании. После разгрома Наполеона амнистирован. В 1820 г. переехал из Варшавы в Петербург. С 1825 г. свыше 30 лет издавал ежедневную газету «Северная Пчела». Полностью поддерживал политический режим, установленный в стране Николаем I. «Северная Пчела» являлась негласным органом III отделения — органа политического сыска, пользовалась его покровительством и финансовыми средствами для оплаты расходов редакции. Булгарин служил осведомителем III отделения, постоянно писал доносы на полицию и министров, на цензуру и журналы, на писателей и ученых. Бенкендорф, начальник III отделения, дал следующую оценку его деяниям: «Булгарин был употребляем по моему усмотрению по письменной части и все поручения выполнял с отличным усердием». Булгарин сам называл себя «патриотическим предателем». По своим общественно-политическим взглядам в начале 20-х гг. был близок к декабристам. Критически отозвался о Χ и XI томах «Истории Государства Российского» Карамзина. После 1825 г. перешел в лагерь воинствующих защитников самодержавия и его официальной идеологии. Ожесточенная вражда Булгарина к своим вчерашним единомышленникам не знала пределов. Он стал символом политической продажности, беспринципности и цинизма.

==733

00.htm - glava49

БУЛГАРИН ФАДДЕЙ БЕНЕДИКТОВИЧ

СОЦИАЛИЗМ, КОММУНИЗМ И ПАНТЕИЗМ В РОССИИ В ПОСЛЕДНЕЕ

25-летие 1. Записка Л. В. Дубельту (март 1846 г.)¹]

Социализм и коммунизм, два вида одной и той же идеи, породившей якобинизм, санкюлотизм, карбонаризм и все вообще секты и общества, стремившиеся и стремящиеся к ниспровержению монархий и всякого гражданского порядка, созревали в Германии гораздо прежде, чем в других странах, в которых слабость правления позволила им обнаружиться. В Германии разрушительные идеи скрывались и скрываются во мраке так называемой немецкой философии и религиозного мистицизма, породившего идею ниспровержения христианства и принявшего наименование пантеизма, или общебожия. Основная идея пантеизма: все в Боге и Бог во всем, т. е. Бог — вся натура вместе взятая — чистый материализм. Адепты этой философии, не составляя тайных обществ и не следуя особым уставам, действовали и действуют в духе социализма или коммунизма и пантеизма, потому что это надежное оружие к приобретению влияния на народ и богатства. Германские правительства, хотя видели зло, но не знали, где скрыто его гнездо, и никак не воображали, что самые опасные революционные идеи (коммунизм и безверие, пантеизм) происходили из философии, которой протестантские немецкие государи почитали своею обязанностью покровительствовать, по духу Реформации, основанной на умствовании и критицизме, т. е. на праве каждого человека подвергать все разбирательству, или анализу.

Спокойно проповедовал профессор Гегель безбожие в Берлине, наслаждаясь уважением и покровительством покойного короля, по воле которого вся система высшего учения в Пруссии основана была на Гегелизме. По смерти Гегеля два ученика его, Страус и Фейербах, обнаружили тайну Гегелизма, начав явно проповедовать против христианской веры — и теперь только и христианские ученые, и немецкие протестантские государи постигли, какое неисцелимое зло нанесли они человечеству, споспешествуя его отраве превратными идеями. Социализм или коммунизм суть нераздельные части той же философии и пантеизма, вперяющих идеи равенства между людьми, натурального права на общее

Î-

==734

БУЛГАРИН ФАДДЕЙ БЕНЕДИКТОВИЧ

владение землею и уничтожения всех различий между людьми и всякого частного имущества. Между сектаторами выбираются всегда два рода людей к действованию на народы явно: смелые или дерзкие — в государствах, где существует свобода книгопечатания, и хитрые и прозорливые — в странах, где нет свободы книгопечатания, но где открыто свободное поприще для действия, по невниманию правительства, к умственной жизни народа.

Разрушительные идеи проникли в Россию в двух видах. Под именем свободы и конституции они перешли к нам после Рейнского конгресса и сосредоточились в так называемом Союзе Благоденствия, из которого потом составилась возмутительная и кровожадная шайка, и под именем немецкой философии, обуявшей московских ученых и мнимых ревнителей просвещения. Эту немецкую философию привезли в Москву из Германии в начале двадцатых годов профессоры Давыдов и Павлов, может быть, и не подозревая, что они привезли яд, увлеченные блеском новизны и лаком мудрости. В Москве тотчас образовалась огромная партия философов. Бакунин, отказавшийся от русского подданства, и один профессор (не помню названия) — Бабкин, купец Клюшин, ныне сумасшедший, профессор Редкий и проч., избравших орудием своим «Московский Телеграф», издававшийся покойным Полевым, и они начали сильно действовать на читающий класс идеями свободы и патриотизма. Быстрая развязка 14-го декабря устрашила философов, но не уничтожила их намерений, и, когда, наконец, запретили «Московский Телеграф»², партия, считая своим патриархом знаменитого Новикова, шествовавшего еще при императрице Екатерине II к той же цели путем мортилизма, вознамерилась перенести свои действия в Петербург, чтобы овладеть властями, найти сильное покровительство и поставить себя в безопасное положение.

Многие попытки не удались, но, наконец, нашелся человек, который достиг своей цели и поставил себя в такое положение, что правительство уже не в состоянии уничтожить его влияния, потому что он имеет самых сильных заступников и покровителей во всех правительственных лицах, которые, чтоб не скомпрометировать себя, должны скрывать истину пред Престолом и убийственный яд, который они допустили разлиться, представлять безвредным.

Этот человек есть Краевский³. Он родился в Москве от незаконной связи бывшей содержательницы женского пансиона, г-жи фон дер Пален, с неизвестным человеком. Бедный и развратный белорусский шляхтич Краевский, как говорят, 73Ϊ

==735

БУЛГАРИН ФАДДЕЙ БЕНЕДИКТОВИЧ

за 300 рублей ассигнациями] согласился дать дитяти свою фамилию. [...]

Между тем, журнал «Отечественные записки», издаваемый явно, без всякого укрывательства в духе Коммунизма, Социализма и Пантеизма, произвел в России такое действие, какого никогда не бывало. С одной стороны, раздается вопль людей благонамеренных и истинных христиан, которые не постигают, как Правительство может терпеть такой журнал; с другой стороны — разорившееся и развратное дворянство, безрассудное юношество и огромный класс, ежедневно умножающийся, людей, которым нечего терять и в перевороте есть надежда все получить, — кантонисты, семинаристы, дети бедных чиновников и проч., и проч., почитают «Отечественные Записки» своим Евангелием, а Краевского и первого его министра — Белинского (выгнанного московского студента) — апостолами. Всего этого не видит Правительство, а напротив, награждает Краевского и поручило ему издание своей официальной газеты «Русский Инвалид».

Как действует Краевский в своих журналах, особенно в «Отечественных Записках», в которые Правительственным лицам тяжело заглядывать по толстоте книжек. Действует умнее Марата и Робеспьера. Вся прежняя наша литература, поэзия и проза, сатира и комедия, имела характер монархический и религиозный. Бог и Царь были священны и неприкосновенны. Краевский стал разрушать всю прежнюю литературу, доказывая, что она никуда не годится, устарела, обветшала и что наше молодое поколение требует новой литературы. Карамзин, Державин, словом, все прежнее до Гоголя уничтожается в «Отечественных Записках». Стариков мудрено соблазнить переворотами, и старики могут удержать юношей, а потому в каждой книжке «Отечественных Записок» доказывается, что человек, доживший до 40 или 50 лет, ни к чему более не способен и должен почитаться мертвым и что миром должно управлять новое поколение. Несколько раз указывала на это «Северная Пчела», но правительство на это не смотрит, а цензура не позволяет другим журналам делать выписки из «Отечественных Записок», потому что сами же цензоры — сотрудники этого журнала. Все направление, или tendence, «Отечественных Записок» клонится к тому, чтобы возбудить жажду к переворотам и революциям, и это проповедуется в каждой книжке. Выбирать трудно примеры, потому что зло в духе и направлении и, читая журнал сплошь, ясно видишь, к чему направлена каждая статья. Но, чтоб Правительство видело хоть каплю этого духа, возьмем кое-что наугад, что под рукою [...]

==736

БУЛГАРИН ФАДДЕЙ БЕНЕДИКТОВИЧ

Впрочем, декабристская книжка «Отечественных Записок», на которую Правительство обратило внимание, хотя и исполнена вообще духа превратного и революционного направления, но гораздо безвиннее других книжек, потому что вышла в свет в то время, когда новый попечитель Мусин-Пушкин обратил на журнал некоторое внимание. Тут Краевский сыграл мастерски комедию. Пришел сам к попечителю, которому прежде был рекомендован князьями Вяземским, Одоевским и правителем канцелярии министра народного просвещения Комовским, и объявил, что в журнале находится кое-что не так, как бы следовало, но виновен в том сотрудник Белинский, которого он якобы удаляет от журнала и, чтоб замять дело, дал Белинскому денег на поездку в Крым, якобы лечиться, обязав его, однако ж, писать оттуда. В публику пущен пуф, якобы Краевский с Белинским рассорились, но это обман.

За что запретили Дельвигу «Литературную Газету», за что запретили «Московский Телеграф» Полевому. Да в этих журналах нет и миллионной части того, что ежемесячно появляется в «Отечественных Записках», где Краевский покровительствуется Правительством. В последнее время он присоединил к себе еще Полевого, с которым был в ссоре, и отдал ему «Литературную Газету», с тем, чтоб действовать в одном духе. Полевой умер, и Краевский ищет теперь помощника. Краевский — хозяин «Литературной Газеты» и «Отечественных Записок» и полный распорядитель в «Русском Инвалиде», имея звание только помощника редактора. Краевский составил теперь компанию с Киреевым (театральным) и бывшим банкрутом купцом Кушинниковым, зятем книгопродавца Глазунова, и хотят взять на откуп «С.-Петербургские Академические Ведомости», чтоб иметь еще большее влияние на публику. Компания эта уже имеет свою книжную лавку под именем торговли Ратькова. Словом, скоро Краевский овладеет совершенно общим мнением. Журналы его разбираются в училищах, и студенты списывают революционные идеи. Правительство молчит и покровительствует, а после удивляется, откуда берутся злодеи. Цель Краевского не та, чтоб теперь возжечь бунт, но чтоб приготовить целое поколение к революции, — подарок Наследнику. Белинский, у которого собиралось юношество, явно называл себя русским Иисусом Христом (чему можно представить свидетелей), а Краевский верит, что ему будут воздвигнуты монументы. [...]

Имея более 100 т. руб. годового дохода, три журнала, книжную лавку, сильных покровителей, Краевский хорошо

24 Заказ № 3622

==737

БУЛГАРИН ФАДДЕЙ БЕНЕДИКТОВИЧ

знает, что ему никто ничего не сделает и что Правительственные лица, чтоб избежать нарекания: «а чего вы до сих пор смотрели?» — не посмеют представить истины Государю. Вот такое обширное поприще злодеям, когда нет никаких средств подданному довести прямо правду до Престола, и оттого слышно, что за границей печатается книга, в которой будут помещены все выписки из «Отечественных Записок» и все подвиги Краевского. Мельгунову⁴, напечатавшему за границей пасквиль на преданных Престолу людей, никто не сказал ни слова, и книга его, где Пушкин изображен мучеником свободы, даже допущена к привозу в Россию,— посмотрим, что будет с книгой «О Коммунизме в России».

«Вера и верность, благо человечества и Отечества требуют, чтоб истина дошла, наконец, до Престола» [...]

Печатается по: Лемке М. Николаевские жандармы и литература. 1825— 1856.— СПб., 1909.— С. 300—302; 303, 308—310.

ПРИМЕЧАНИЯ

'Дубельт Леонтий Васильевич (1792—1862)—начальник штаба Отделения корпуса жандармов и одновременно управляющий III отделением (отделением политического сыска) в 1839—1856гг. Дубельт всячески поощрял доносительство, отличался особым рвением в борьбе с крамольными идеями.

² «Московский телеграф» издавался в Москве дважды в месяц в 1825— 1834 гг. В течение 10 лет журнал играл важное значение в литературной и общественно-политической жизни России. Был наиболее ярким выразителем идей и мыслей послекарамзинской эпохи (Карамзин умер в 1826 г.). Пользовался популярностью особенно среди молодежи. Подвергался гонениям. Закрыт по личному распоряжению Николая I.

'Краевский Андрей Александрович (1810—1889)—русский издатель и журналист. С 1839 г. издавал «Отечественные записки», в которых выступали лучшие писатели и публицисты того времени: М. Ю. Лермонтов, А. И. Герцен, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, В. Г. Белинский. Тираж журнала достигал в 40-е гг. 8000 экз. Пропагандировал идеи западничества в широком спектре направлений — от умеренно-либеральных до революционно-демократических. Как издатель Краевекий проявил себя весьма талантливым организатором. Однако заслужил репутацию нещадного эксплуататора литературных сотрудников своих журналов и газет, в т. ч. Белинского, который в 1846 г.

порвал с Краевским.

⁴ Мельгунов Николай Александрович (1804—1867), русский музыкальный критик и публицист. В 1837 г. в Германии немецкий писатель Г. Кёниг издал книгу о русской литературе, в которой ряд разделов он написал под диктовку Мельгунова. Книга содержала, в частности, резкие характеристики Ф. В. Булгарина. Видимо, об этой книге и ведет речь Булгарин в своем доносе.

==738

00.htm - glava50

петрашевский

(буташевич-петрашевский) михаил васильевич

(1821—1866) — видный деятель русского освободительного движения середины XIX в., организатор и руководитель первого в России политического кружка (1845—1849). Дворянин, сын хирурга. С 1832 по 1839 г. учился в Царскосельском лицее. С 1840 г. служил переводчиком в департаменте внутренних сношений министерства иностранных дел. На формирование взглядов Петрашевского значительное влияние оказали идеи А. Н. Радищева, декабристов, В. Г. Белинского, А. И. Герцена, а также Ш. Фурье, К. СенСимона и Р.Оуэна. В 1845—1846гг. принял участие в издании «Карманного словаря иностранных слов», в котором отразились его материалистические, социально-утопические и революционные взгляды. В 1848 г. составил «Проект об освобождении крестьян». В 1848— 1849 гг. пришел к выводу о необходимости создания в России тайного общества, которое должно было сплотить все революционные силы страны. Придавал большое значение политическому просвещению народа, особенно студенчества.

В основе общественно-политической и экономической программы кружка петрашевцев лежало требование уничтожения самодержавно-крепостнического строя. Петрашевцы обсуждали проекты освобождения крестьян, взгляды утопических социалистов, вопросы установления республики, происхождения религии, свободы печати. В кружке выделялось два направления: революционно-демократическое (М. В. Петрашевский, Н. А. Спешнев, А. В. Ханыков, П. Н. Филиппов, Н. А. Момбелли и др.) и либеральное (П. П. Беклемишев, Н. Я. Данилевский, Ф. М. Достоевский и др.). В 1849 г. члены кружка вместе с его руководителем были арестованы, Петрашевский был приговорен к смертной казни, впоследствии замененной вечной каторгой. До конца жизни продолжал борьбу против самодержавной власти.

24* 73"5

==739

ПЕТРАШЕВСКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

КАРМАННЫЙ СЛОВАРЬ ИНОСТРАННЫХ СЛОВ, ВОШЕДШИХ В СОСТАВ РУССКОГО ЯЗЫКА

Выпуск второй (1846)

[...] ОППОЗИЦИЯ '. Выражение оппозиция употребляется вообще для обозначения противоречия, противуположности, противудействия, но преимущественно оно употребляется в языке политическом и административном как выражение техническое для значения той противуположности, того отношения, в котором иногда находится мнение общественное, а часто и того благотворного и полезного воздействия. которое оно производит на решения и образ деятельности лиц, призванных к отправлению правительственных должностей в тех странах, где в развитии жизни общественной было наименее отклонения от общих законов нормального развития природы человеческой (см. ст. Норма, Нормальное состояние [...]), где формы представительного правления делают более или менее действительным участие целого народа как в законодательстве, так и в администрации и личную безопасность гражданина не мифической. В собственном смысле разумеют под оппозицией всех членов парламента, законодательного собрания или административного учреждения, не согласных в своих мнениях с мнением большинства. Также под оппозицией (в странах, где введены формы представительного правления) разумеется независимый образ мыслей членов парламента, тот, который заставляет их следить шаг за шагом за действиями правительства, противиться всему тому, что может быть им предпринято вредного. Оппозиция столь же древняя, как и конституция, как признание власти закона, а не произвола чуждого началом регулятивным в обществе для всех отношений, и ей, т. е. оппозиции, упрочиваемой полной свободою выражения мыслей (par la liberté de la presse), принадлежит в странах, где господствуют формы правления представительного, на деле охрана законной свободы граждан от властительского произвола. Оппозиция, хорошо организованная, составляет существенный элемент всякого благоустроенного правления; восставая противу всякого рода как правительственных, так и административных злоупотреблений, она содействует к прочности политического организма, поддерживая в нем

Ï-

К оглавлению

==740

ПЕТРАШЕВСКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

элемент жизни и движения. Парламентская борьба, происходящая от разногласия (несолидарности) интересов, служит к развитию таланта ораторского и к постижению общих государственных интересов, является надежнейшим средством к практическому научению правительственной мудрости и разоблачает перед судом сограждан все требования, все немощи и болезни организма общественного, предохраняет разум общественный (esprit publique) or апатического застоя и захирения, и, исправляя направление деятельности административной, она таким образом охраняет права разумности от вторжений грубого произвола, насилия, случайности, устраняет пагубный рутинизм и старооорядство из администрации.

Состав оппозиции всегда бывает разнороден: она делится на множество отдельных партий^ руководящихся различными, а нередко диаметрально противуположными началами. Для обозначения таких различий к слову оппозиция прибавляют эпитеты объяснительные, как, напр[имер], фактическая, роялистская и систематическая.

Фактическую оппозицию (opposition de faits) составляют те члены парламента, которые, признав официально общие или коренные начала государственных учреждений вполне справедливыми, разногласят с мнением большинства относительно разрешения вопросов второстепенных и, не обвиняя эти коренные начала в неверности, осуждают правительство только за неправильность практического их применения. Такого рода была в английском парламенте оппозиция вигов; но со времени эмансипации (см. это слово) католиков и допущения ирландцев к избранию в члены парламента рядом с оппозицией против неблагоразумных мер правительства, т. е. с фактической (de faits), образовалась оппозиция радикальная (opposition de principes), признающая не те административные начала, которые считаются большинством палаты годными к устроению порядка общественного и к руководствованию правительственной деятельности, а иные. Некоторые из членов радикальной оппозиции (в Англии), далее других пошедшие на пути логического развития их начал, обнаруживают стремления, некогда приводившие в движение партию Мильтона * (см. ст. Океания, Индепенденты, Левеллеры, Нивеллеры, Коммунизм). Во Франции этот отдел оппозиции составляют многие добросовестные и благонамеренные люди, убежденные опытом в недостаточности учений республиканских от неполноты их развития, гибельности для общественного раз-

Знаменитого поэта, творца «Потерянного рая»

74"Ί

==741

ПЕТРАШЕВСКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

вития военного деспотизма времен империи и в несовершенстве как 4юрмулы для организации общественной (см. ст. Организация, Реорганизация общества, Формула) конституционной монархии и потому требующие полной реорганизации общества (см. ст. Радикальная оппозиция).

Употребление названия роялистская оппозиция принадлежит преимущественно Франции. Под этим наименованием разумеют там членов обеих палат, оставшихся приверженными Бурбонам, считающих Людовика-Филиппа узурпатором (см. это слово) и не признающих законность его правления, ибо ему недостает санкции, законности (légitimité) (см. Легитимистская оппозиция в Приб. к Словарю и ст. Санкция). Эта часть оппозиции имеет также множество оттенков. В журналистике представитель благороднейшего оттенка этой партии — Abbé de Genaude, издатель Gazetee de France, — homme du droit commun (человечественного права), как он сам себя называет.

Еще случается встречать в сочинениях политических название случайная оппозиция (opposition de circonstance). Под этим наименованием разумеют тех членов палат министерской партии, или большинства, которые обыкновенно подают свой голос в пользу его решений, но иногда при решении отдельных важных или неважных вопросов подают свой голос в пользу мнения оппозиции. Довольно яркий и замечательный пример таковой частной, временной или случайной оппозиции мы встречаем после июльской революции при прениях об уничтожении наследственности пэрства, где большая часть министерских приверженцев перешла на сторону оппозиции и решила уничтожить наследственность пэрства.

Иногда также говорят об оппозиции частной, индивидуальной, личной. Эта оппозиция, невзирая на ее скромное название, играет довольно важную роль среди парламентских прений. Эти оппозиции образуют всякого рода политические пройдохи и шарлатаны, напр[имер], Тьер, не придерживающиеся никаких определенных политических начал и считающие правительственную власть законным достоянием их парламентской ловкости. Независимый образ мыслей таковых людей продолжается до занятия ими значительного выгодного положения в административной машине или до получения ими министерского портфеля (см. ст. Портфель), смотря по степени их талантливости и честолюбия.

Отличительную черту систематической оппозиции составляет безусловное сопротивление мерам министерства и осуждение их для его ниспровержения. Некоторые писатели, а в том числе и Бентам, не одобряют систематическую

^2

==742

ПЕТРАШЕВСКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

оппозицию (opposition guand même), утверждая, что она противоречит с самыми простыми и безыскусственными понятиями о доброй нравственности. «Неестественно, — говорит он, — чтоб кто-либо говорил против собственного своего убеждения и бесчестно осуждал общеполезную меру из ненависти к своим врагам — ее предложителям и, находя ее худой, поддерживал ее потому только, что она предложена друзьями или единомышленниками». Другие же вопрос о справедливости систематической оппозиции разрешают следующим образом: всякая оппозиция для того, чтоб быть действительной, должна опираться на известные общие начала, иметь доктрину (см. ст. Доктрина, Партия, Принцип), которые, принимая за путеводные, она должна в духе их уметь разрешать все многосложные вопросы, представляемые жизнью общественной и политической. Такая оппозиция, будучи убеждена в истинности своих начал, заметив гибельное влияние на благосостояние общественное тех людей, в руках которых находится правительственная власть, должна всеми силами стараться об отнятии у них оной, если силы ее к тому дают ей возможность, и в этом случае, противясь их мерам, даже полезным, она поступит благоразумно и справедливо. Если же она слаба, то священной обязанностью ее будет поддерживать все общеполезные меры, из какого бы источника они ни проистекали. Так, она должна безусловно принять всякую меру министерства, содействующую к прочнейшему установлению средств охраны личной безопасности и гражданской свободы, как, напр[имер], обобщение права избрания, улучшение форм судопроизводства, введение открытого судопроизводства — этого единственного благонадежного охранительного установления против неправдивости судейских решений, полную замену им инквизиционного или безгласного (см. ст. Процесс инквизиционный), уничтожение финансовых мер, стесняющих свободу книгопечатания и развития духа публичности и ассоциации (см. эту статью).

Некоторым лицам самое наименование оппозиция кажется чем-то странным, диким, предосудительным, едва не синонимом слова преступный, тогда как она есть явление, необходимое при всякой форме быта общественного, ибо она есть не что иное сама в себе, как обнаружение в мире нравственном общего закона противодействия сил, под условием воздействия или взаимнодействия которых совершается развитие всех форм бытия в природе. Мы не можем указать на земле ни на одно человеческое общество, в котором элементы жизни общественной не находились бы между собой

74~3

==743

ПЕТРАШЕВСКИЙ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

в дисгармонии и которое бы представляло собою картину хаотического состояния мироздания, в которой все было бы делом божественной любви и святого общения, а не борьбы и вражды всего против всего и всех. Отсутствие солидарности (см. эту статью) интересов — причина такой ненормальности. [...]

Высокое преимущество новейших обществ состоит в том, что в них через признание оппозиции законной для развития человечества, для торжества истины, разума не нужно того, что бывало некогда, напр[имер], в древнем Риме, где идеи христианства, этого высокого учения всеобщей любви, получили свое господство только через кровопролитие! Нашим законодательством (превосходящим своим благодушием, кротостью и простотой европейские законодательства) узаконяется оппозиция даже против высших присутственных и правительственных мест, напр[имер], Сената (см. Св. зак., изд. 1842 г.; см. ст. Сенат и Прокурор).

Всякая оппозиция, каково бы ее направление ни было, в наш век положительного рассудка, так как неблагонадежно действие на одно чувство ненависти или мщения и расчет на увлечение одной личностью других, должна, чтобы быть действительной, основываться на определенных, хорошо выработанных началах и опираться или на общечеловеческие интересы, или интересы целого общества, или, по крайней мере, интересы сословия, ведать цель своих стремлений и знать верно наилучшие способы их осуществления, одним словом, быть в духе времени; иначе она будет безуспешна и даже смешна безотчетностью своих порывов (см. ст. Рациональная оппозиция. Политика и тактика оппозиционная; также Палата, Парламент). [...]

Печатается по: Философские и общественно-политические произведения петрашевцев.—М., 1953.—С. 161, 162, 292—299.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Петрашевский в статье «Оппозиция», как и во многих других, указывает группы слов, которые в совокупности дают систематическое изложение его взглядов по определенной проблеме. Часть этих слов в печати не появилась ввиду прекращения издания словаря.

==744