Глава VI

ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕННОЕ ПРАВО

Раздел 1. Общее учение об обязательствах

§ 58. Понятие обязательства

При всей внешней простоте и доступности формулирование обя­зательства может быть представлено в нескольких сходящихся, но и не совпадающих определениях. Таубеншлаг: обязательство есть пра­воотношение, существующее между кредитором и должником, в си­лу которого последний обязан в отношении к первому услугами, включая уплату долга или передачу вещи под угрозой неблагоприят­ных для себя последствий. М. Андреев: римское обязательство есть санкционированное государством правовое отношение, в о-которого одна сторона (кредитор) получает право требования другой (должника) обусловленного обязательством действия бездействия.

Римский юрист Павел: «Сущность обязательства состоит в чтобы сделать какой-нибудь предмет нашим... (как равно) в том, чт бы связать другого перед нами, дабы он что-нибудь дал (нам), сделал (для нас) или предоставил (нам)».

Развивая мысль Павла, известный германский романист Рудольф Зомм говорит об обязательстве римского классического права как о праве требования, праве на чужое действие, предоставляющее иму­щественный интерес.

Заключая соглашение, мы рассчитываем на его исполнение в : ком-нибудь будущем времени, следовательно, обязательство немыслимо без доверия в отношении к обязанной стороне. От латинского «кредо» (верю) и словоупотребление «кредитор», к которому прибе­гает в своем определении Таубеншлаг. Как видим, это не совсем то, что имеем в виду мы, говоря в обиходе о «кредиторе».

Право требования, основанное на обязательстве, имеет строго персональный характер. Нельзя, не сделав ошибки, подводить под

понятие обязательства вещные правоотношения или вещный иск, которым мы истребуем нашу вещь из любого правомерного или не­правомерного обладания ею.

Лицо, сделавшееся по тем или иным причинам обладателем нашей вещи (арендатор, хранитель), не всегда наш должник, а где нет должника - нет и обязательства, ибо последнее образуется, как пра­вило, актом соглашения (между двумя или несколькими лицами). Таким образом мы не «кредиторы» нашей собственной вещи, хотя и имеем право требования на ее возвращение в наше имущество. Итак: где нет ни кредитора, ни должника, нет и не может быть обязатель­ства в том смысле, как оно понималось римскими юристами.

В полной неприкосновенности римское понятие обязательства сохранилось и в современном праве: «Обязательство - правоотно­шение, в силу которого одно лицо или несколько лиц обязаны в от­ношении другого лица (или нескольких лиц) совершить какое-либо действие или воздержаться от действия»*.

В каком же отношении находятся обязательства, о которых здесь идет речь, к обязанностям сына перед отцом как главой семьи или к нашим обязанностям перед государством, чьей публичной власти мы подчинены? На этот вопрос можно ответить следующим обра­зом: обязательства по цивильному праву требуют свободной воли и равного партнерства. Отношения между кредитором и должником не есть отношения субординации, несмотря на всю их «неуравнове­шенность». Как субъекты правоотношения кредитор и должник, да­же когда речь идет о займе, равны друг другу - в праве, в партнерст­ве, в судебной защите.

В Институциях Юстиниана (тит. XIII) дается такой ответ на во­прос о сущности обязательства: это правовые узы (оковы), в силу ко­торых мы, т. е. и кредитор, и должник, связаны необходимостью что-либо исполнить сообразно с нашим гражданским правом (obligatio est iuris vinculum, quo necessitate adstringimur alicuius solvendae rei secundum nostrae civitatis iura).

Если обязательство - узы, оковы, то само собой разумеется, что исполнение - это развязывание уз, сбрасывание оков - то, что сами римляне называли словом «solvere» - сбрасывание пут.

По своему происхождению и некоторым сущностным характе­ристикам римские юристы различали: 1) обязательства цивильные, ^т- е. узаконенные правом Таблиц и последующими законами; 2) обя зательства преторские, т. е. такие, которые обеспечиваются защц. той претора; 3) обязательства натуральные.

Гражданское и торговое право капиталистических стран. М., 1980. С. 149.

Примечание. Отвергая некоторые новейшие трактовки натураль­ных обязательств как нововведенных, позднейших по происхождению и сути, мы держимся прямо противоположного воззрения на их приро­ду. История права говорит о натуральных обязательствах, которые по необходимости сопутствуют самым древним из известных нам право­вых кодификаций либо как их корректировка обыкновением, либо как отзвук старого обычая, отвергнутого кодификатором, но удерживаю-щимся в сознании и на практике. Римские натуральные обязательст­ва, как мы полагаем, надо выводить не из той свободы, которая яви­лась с преторским правом, а, напротив, свободу преторского права следует рассматривать как коррелят (взаимная связь, соотношение) свободы, присущей натуральным правам и обязательствам, результат их взаимного соотношения и взаимодействия.

Именно с натуральным обязательством, как справедливо полага­ют авторы учебника «Римское частное право» 1948 г., была пробита брешь в национальном цивильном праве. И не только в Риме.

Древнее ведическое (древнеиндийское) право запрещало в при­нципе тайные сделки, т. е. те, что заключены келейно - дома, в лесу, ночью. Каждый из свидетелей подобной сделки штрафовался. Так пи­шет Каутилья в своей «Науке политики» (Артхашастре). Восходящие к старинному общинному устройству, тайные сделки находились под за­претом или подозрением не только у ариев, чему есть свое объясне­ние. Из этого правила, неожиданно замечает Каутилья, делаются ис­ключения для соглашений, заключенных в первую половину ночи, для охотников, живущих в лесу, или скотоводов. И почти тут же: «Сделки, заключенные тайно, по сговору, при обоюдном согласии (как тайное соглашение о браке) сохраняют свою законную силу».

Аристотель учит нас, что по одному и тому же предмету нельзя од­новременно иметь и знание, и мнение («Аналитики»). На знании на­стаивать в данном случае трудно, но, по моему убеждению, «обоюд­ное согласие», введенное в текст «Артхашастры» и коренным образом меняющее концепцию недопустимости тайных сделок, есть натураль­ное право, натуральное обязательство, корректирующие на манер преторского архаический запрет, ставший нетерпимым. Здесь, как и в преторском праве, выдвигается на первый план волн сторон, их согла­сие на сделку, включая брачную, одну из самых закрытых.

Выходя за пределы цивилистики, другой пример «натурального права» мы находим в защитительной речи афинского гражданина Эв-филета, представшего перед судом присяжных по обвинению в убий­стве Эратосфена - любовника своей жены, застигнутого на месте пре­ступления. В речи, написанной знаменитым Лисием (460-380), Эвфилет ссыпается на закон, освобождающий от наказания мужа, убившего любовника своей жены, и тем более в своем собственном до­ме, куда, по тому же старому закону, никто не мог заходить самоволь­но, не совершая тем самым преступления.

Родственники убитого, затеявшие процесс, знают об этом законе и потому вынуждены прибегнуть к версии, будто обвиняемый заманил Эратосфена в свой дом для расправы.

Эвфилет держится уверенно, ссылаясь еще и на другой закон, ко­торый для времени своего возникновения казался мудрым. По нему соблазнитель, действующий речами, опаснее насильника, прибегаю­щего к грубой силе. Первый, как и а деле Эратосфена, подлежал смер­тной казни, второй - штрафу. Почему так? Потому, что первый развра­щает душу женщины, вызывая в ней любовь и покорность, тогда как второй возбуждает ненависть, очищающую жертву.

И тот и другой законы уже вышли из употребления (хотя и не отме­нялись), и, по общему правилу, соблазнитель отделывался штрафом. Последнее есть все то же натуральное право, корректирующее архаи­ческий «закон». Самое же главное - государственная власть встала на пути древнего, доклассового права на самосуд.

Источники не сообщают решения суда, но, по всему видно, обви­нительный приговор мог и не состояться. Мы находимся в данном слу­чае на примечательном историческом этапе: противостояние старой морали и новой нарождающейся нравственности (по Гегелю), нового «натурального права» и права предков, права строгого, уже чрезмер­но строгого.

Это именно то. что написано в Дигестах Юстиниана: натуральные обязательства основаны на принципах справедливости, они связаны ею (Д. 46.9.6.4).