§ 10. Происхождение дуализма в условиях господствующей образцовости естествознания. Рациональность мира «more geometrico»1

Следует еще раз подчеркнуть основной момент нового рассмотрения природы. Рассматривая мир с точки зрения геометрии и того, что выступает в чувственном явлении и может быть математизировано, Галилей абстрагируется от субъектов' как личностей с их личной жизнью, от всего ду­ховного в каком бы то ни было смысле, от всех культурных свойств, которые вещи приобретают в человеческой прак­тике. Результатом этого абстрагирования выступают чис­тые [риге] телесные вещи, которые, однако, берутся как конкретные реальности и в своей тотальности тематизиру-ются как мир. Вполне можно сказать, что только с Галиле­ем впервые вступает в свет идея природы как реально замк­нутого в себе мира тел. Наряду с математизацией, слиш­ком скоро приобретающей само собой разумеющийся характер, это имеет своим следствием замкнутую в себе природную каузальность, в которой заранее и однозначно детерминировано все происходящее. Тем самым, по-види­мому, приуготовляется и дуализм, тотчас же выступающий у Декарта.

Вообще мы должны уяснить теперь, что восприятие но­вой идеи «природы», как инкапсулированного, реально и теоретически замкнутого в себе телесного мира, тотчас же приводит к полному превращению идеи мира вообще. Он расслаивается, так сказать, на два мира: природу и душев­ный мир, причем последний, в силу способа его соотнесен­ности с природой, разумеется, не становится самостоятель­ным миром. У древних встречались отдельные исследова­ния и теории о телах, но они не делали замкнутый телесный мир темой универсального естествознания. Они проводили также исследования человеческой и животной души, но у

¹ По способу геометрии {лат.).— Примеч. ред.

89

них не могло быть психологии в нововременном смысле — психологии, которая лишь в силу того, что ей были предпо­сланы универсальная природа и естествознание, могла стремиться к соответствующей универсальности, и именно на подобающем ей и тоже замкнутом в себе поле.

Расслоение мира и превращение его смысла было впол­не понятным следствием в самом деле совершенно неиз­бежной в начале Нового времени образцовости естествен­нонаучного метода или, иными словами, естественнонауч­ной рациональности. Математизация природы, поскольку она понималась как идея и задача, подразумевала, что со­существование бесконечной совокупности природных тел в пространство-временности, рассматриваемое само по себе, было предположено как математически рациональ­ное; с той лишь оговоркой, что естествознание, как индук­тивная наука, могло располагать только индуктивным под­ходом к самим по себе математическим взаимосвязям. В любом случае, как индуцирующая математическое и ру­ководствующаяся чистой математикой наука, оно само об­ладало уже высшей рациональностью. Как же могла эта ра­циональность не стать образцом всякого подлинного по­знания, и, если в ее рамках должна была состояться некая подлинная наука о чем-то еще и помимо природы, как же эта наука могла не следовать образцу естествознания, или, еще лучше, образцу чистой математики, коль скоро и в дру­гих познавательных сферах нам, возможно, была «врожде-на» способность к аподиктической очевидности в аксио­мах и дедуктивных выводах? Нет ничего удивительного в том, что уже у Декарта мы находим идею универсальной математики. Конечно, тут не обошлось и без тех теоретиче­ских и практических успехов, которые начались уже при Галилее. Сообразно этому корреляция мира и философии приобретает совершенно новый облик. Мир сам по себе должен быть рациональным миром, в новом смысле ра­циональности, заимствованном у математики и, стало быть, у математизированной природы, а философия, уни-

90

версачьная наука о мире, должна соответственно строиться как единая рациональная теория «moregeometrico».