1. Проблема кризиса европейской философии в учении э.Гуссерля // Гуссерль э. Кризис европейских наук и трансцен­ден­тальная феноме­но­логия. С.Пб.: Владимир Даль, 2004. С.17-139.

2. Сущность жизненного мира в творчестве э.Гуссерля // - // - с.143-255.

тиве. Правильнее будет, зачастую даже вопреки собствен­ным формулировкам Гуссерля, как раз увидеть и понять скрытую многогранность его мышления, чтобы благодаря этому дело его принесло плоды. Быть может, этому поспо­собствует и публикация исследовательских рукописей, предпринимаемая здесь впервые.

Часть I кризис наук как выражение радикального жизненного кризиса европейского человечества

Я должен быть готов к тому, что в этом посвященном наукам месте уже само название этих докладов — «Кризис европейских наук и психология»¹ — вызовет возражение. Кризис наших наук как таковой — можно ли об этом гово­рить серьезно? Не преувеличены ли эти столь часто раздаю­щиеся сегодня речи? Ведь кризис какой-либо науки по меньшей мере означает, что под вопросом оказалась ее под­линная научность, весь тот способ, каким она ставила пе­ред собой свою задачу и вырабатывала для нее свою мето­дику. Это может относиться к философии, которой в наше время и впрямь грозит гибель от скепсиса, иррационализма и мистицизма. То же самое справедливо для психологии в той мере, в какой она еще выдвигает философские притяза­ния и не желает быть всего лишь одной из позитивных наук. Но как можно напрямую и вполне серьезно говорить о кри­зисе наук вообще, а значит, и позитивных наук, в том числе о кризисе чистой математики, точных естественных наук, которыми мы не перестаем восхищаться как образцами строгой и в высшей степени плодотворной научности? Ко-

¹ Так первоначально назывался Пражский цикл докладов

17

нечно, в общем стиле их систематической теоретики и ме­тодики они обнаружили свою изменчивость. Совсем не­давно они преодолели то оцепенение, которое под титулом классической физики грозило им в этом отношении как якобы классическое завершение их проверенного веками стиля. Но означает ли победоносная борьба против идеала классической физики, равно как и все еще продолжаю­щийся спор о подлинной по смыслу форме построения чистой математики, что предшествующие физика и мате­матика еще не были научными или что они, пусть даже отя­гощенные кое-где неясностями и темными местами, не достигли все же в своем рабочем поле очевидных усмотре­ний? Разве не обязательны эти усмотрения также и для нас, избавившихся от этих неясностей? Разве теперь, вновь пе­реносясь в установку классицистов, мы не вполне понима­ем, как состоялись в ее рамках все те великие и имеющие непреходящую значимость открытия, а также множество технических изобретений, которые давали столь веское ос­нование восхищаться предшествующими поколениями? Представлена ли физика Ньютоном, Планком, Эйнштей­ном, или, в будущем, кем-либо еще, она всегда была и оста­ется точной наукой. Она остается таковой, даже если правы те, кто полагает, что нам никогда не дождаться, никогда не достичь абсолютного, окончательного оформления стиля, общего для построения всех теорий.

Нечто подобное имеет силу, по-видимому, и для другой обширной группы наук, которые мы обычно причисляем к позитивным, а именно для конкретных наук о духе, как бы ни обстояло дело с их спорной соотнесенностью с идеалом естественнонаучной точности; впрочем, такая спорность затрагивает уже и отношение биофизических, «конкрет­ных» естественнонаучных дисциплин к дисциплинам ма­тематически точного естествознания. Строгий характер научности всех этих дисциплин, очевидность их теорети­ческих достижений и неизменно убедительных успехов не подлежит сомнению. Не столь уверены мы будем, пожа-

луй, только в отношении психологии, насколько она пре­тендует быть абстрактной фундаментальной наукой, даю­щей последнее объяснение конкретным наукам о духе. Но расценив явное отставание в методе и достижениях как особенность ее развития, по природе более медленного, можно все же и за ней признать почти всеобщую значи­мость. В любом случае нельзя не заметить контраста, кото­рый «научность» этих групп наук образует с «ненаучно­стью» философии. Поэтому мы заранее признаём право­мерным тот первый внутренний протест, который заголо­вок этих докладов вызовет среди ученых, уверенных в сво­ем методе.