§ 12. Общая характеристика физикалистского рационализма Нового времени

В своем античном истоке философия хотела быть «нау­кой», универсальным познанием универсума сущего — не смутным и относительным повседневным познанием, бо^а, а познанием рациональным: ёлпаттцхц. Но истинной идеи рациональности и, во взаимосвязи с ней, истинной идеи универсальной науки старая философия еще не достигает — в этом были убеждены основоположники Нового времени. Новый идеал был возможен только по образцу заново сфор­мированных математики и естествознания. Свою возмож­ность он доказал вдохновляющим темпом своего осуществ­ления. Но что иное в своей новой идее представляет собой универсальная наука (в идеале мыслимая завершенной), как не всеведение [Allwissenheit]? Стало быть, для философов оно действительно является пусть и лежащей в бесконечности, но все же осуществимой целью — осуществимой, если и не для отдельных умов или исследовательских сообществ того или иного времени, то хотя бы в бесконечном прогрессе по­колений, в их систематических исследованиях. Считается аподиктически ясным, что мир по себе есть рациональное систематическое единство, в котором все частности должны быть предельно рационально детерминированы. Их систем­ная форма (их универсальная сущностная структура) должна быть найдена нами, она даже предуготовлена для нас и зара­нее нам известна, поскольку в любом случае является чисто математической. Надо только детерминировать ее в ее осо­бенностях, что, к сожалению, можно сделать лишь индук­тивным путем. Таков — разумеется, бесконечный — путь к всеведению. Мы живем, таким образом, в счастливой уве­ренности, что существует некий путь от ближнего к дальне­му, от более или менее известного — к неизвестному, некий безошибочный метод расширения познания, с помощью ко­торого все, что входит в универсум сущего, действительно должно быть познано в своем полном «по-себе-бытии» —

96

познано в бесконечном прогрессе. Но с последним всегда связан и другой прогресс: прогрессирующая аппроксимация чувственно-созерцаемых данностей жизненного мира в на­правлении к математически идеальному, прогрессирующее совершенствование всегда лишь приблизительной «подста­новки» [«Subsumption»] эмпирических данных под соответ­ствующие им идеальные понятия, разрабатываемая для это­го методика, выполнение все более тонких измерений, по­вышение эффективности соответствующих инструментов и т. д.

Вместе с возрастающей и все более совершенной вла­стью познания над универсумом человек завоевывает и все более совершенное, расширяющееся в бесконечном про­грессе господство над окружающим его практическим ми­ром. Сюда входит и господство над принадлежащим к ре­альному окружающему миру человечеством, а стало быть, над самим собой и над теми, кто вместе с ним принадлежит человечеству; все большая власть над своей судьбой и пото­му— насколько его вообще можно рационально мыслить для человека — все более полное «блаженство» [«Gltick-seligkeit»]. Ибо он может познать по себе истинное также и в отношении ценностей и благ. Все это лежит в горизонте этого рационализма как само собой разумеющееся для него следствие. Поэтому человек действительно есть образ и по­добие Бога. Подобно тому, как математика говорит о беско­нечно далеких точках, прямых и т. д., здесь можно в анало­гичном смысле сказать, что Бог есть «бесконечно далекий че­ловек». Ведь в ходе математизации мира и философии фи­лософ известным образом математически идеализирует и самого себя, и Бога.

Новый идеал универсальности и рациональности по­знания несомненно знаменует собой значительный про­гресс там, где лежат его истоки: в математике и физике. При этом, конечно, предполагается, что, в соответствии с нашим предыдущим анализом, мы добиваемся правильно­го понимания его самого и освобождаем его от всевозмож-

97

ных смысловых превратностей. Есть ли в мировой истории предмет более достойный философского восхищения, чем открытие бесконечных универсальных областей истин [Wahrheits-Allheiten], при бесконечном прогрессе реали­зуемых в чистом виде (в чистой математике) или в аппрок­симациях (в индуктивном естествознании); и разве не уди­вительны результаты того труда, который на деле был здесь начат и продолжен? Удивительны уже чисто теоретико-тех­нические свершения, даже если они в силу смыслового превращения принимаются за саму науку. Иначе дело об­стоит с вопросом, сколь широко можно было рапространить образцовость этих наук, и не были ли вообще недостаточ­ны те философские осмысления, которым мы обязаны воз­никновением новой концепции мира и науки о мире?

Насколько мало это было верно уже в отношении приро­ды, стало (хотя и только в новейшее время) ясно из того, что представление, будто всякое естествознание в конечном счете сводится к физике и будто в физике в ходе дальнейше­го исследования должны постепенно раствориться биоло­гические, да и все конкретные естественные науки,— это представление перестало быть само собой разумеющимся, и притом настолько, что эти науки ощутили потребность в методических реформах. Правда, основанием этого не был принципиальный пересмотр тех мыслей, которые привели к изначальному учреждению естествознания Нового време­ни и оказались выхолощены в ходе методизации.