§ 53. Парадоксальность человеческой субъективности: бытие сразу и в качестве субъекта для мира

и в качестве объекта в мире

Но теперь возникает действительно серьезное затрудне­ние, которое затрагивает всю нашу постановку задач и смысл ее результатов и заставляет на деле придать новый

239

вид тому и другому. В силу нашего теперешнего метода эпохе все объективное превратилось в субъективное. Оче­видно, это нужно понимать не так, как если бы благодаря ему сущий мир и человеческое представление о мире про­тивополагались друг другу, и на почве само собой разумею­щимся образом действительно сущего мира ставился во­прос о субъективном, т. е. о душевных процессах у людей, в которых они приобретают опыт мира, повседневные или научные мнения о мире, те или иные чувственные и мыс­ленные «картины мира». Наша научность не есть научность психологическая. В результате радикального эпохе всякий интерес к действительности или недействительности мира (во всех модальностях, т. е. также и к его возможности, мыслимое™ или же к отсутствию таковых) оказывается выведен из игры. Поэтому здесь нет речи и о какой бы то ни было научной психологии, о поднимаемых ею вопросах. Почвой психологии и ее вопросов выступает мир, предпо­лагаемый ею как само собой разумеющийся и действитель­ный; у нас эпохе отняло как раз эту почву. Аъ чисто корре­лятивной установке, которую оно создает, мир, т. е. объек­тивное, сам становится особым субъективным. В этой установке «субъективное» еще и парадоксальным образом релятивизируется. Именно: мир (при смене установки на­званный «трансцендентальным феноменом») с самого на­чала берется лишь как коррелят субъективных явлений, мнений, субъективных актов и способностей, в которых ему всегда бывает свойствен и заново приобретается смысл изменчивого единства. Если теперь от вопроса о мире (чей способ бытия сводится уже всего лишь к способу бытия не­кого смыслового единства) перейти к вопросу о сущност­ных формах этих «явлений и мнений о» нем, то последние имеют значимость его «субъективных способов данности». Если затем, на следующем шаге рефлексии и вопрошания, темой сущностного исследования становятся Я-полюсы и все, что в них есть специфически принадлежащего Я, то те­перь они, в новом и еще более высоком смысле, называют-

240

ся субъективной стороной мира, а также способов его явле­ния. Всеобщее же понятие субъективного охватывает в эпохе все: будь то Я-полюс и универсум Я-пол юсов, много­образия явлений или предметный полюс и универсум предметных полюсов.

Но здесь-то как раз и заключена трудность. Универсаль­ная интерсубъективность, в которой растворяется всякая объективность, все сущее вообще, по всей видимости, не может быть ничем иным, кроме как человечеством, о кото­ром невозможно отрицать, что оно само входит в состав мира как его часть. Как составная часть мира, его человече­ская субъективность, могла бы конституировать весь мир, а именно конституировать его как свое интенциональное образование? — мир, это всегда уже ставшее и далее стано­вящееся образование в рамках универсальной связи [Коп-пех] субъективности, осуществляющей интенциональные свершения,— причем они, совместно осуществляющие эти свершения субъекты, сами оказываются лишь частными образованиями тотального свершения?

Субъектный состав мира, так сказать, поглощает весь мир и с ним самого себя. Какая бессмыслица! Или это все же допускающая осмысленное решение и даже необходи­мая парадоксальность, необходимо возникающая из по­стоянного напряжения между властью само собой разу­меющейся естественной объективной установки (властью common sense¹) и противополагаемой ей установкой «неза­интересованного наблюдателя»? Правда, эту последнюю крайне трудно провести радикально, потому что она все­гда может быть неправильно понята. К тому же, только благодаря осуществлению эпохе феноменолог еще отнюдь не получает в свое распоряжение горизонт новых возмож­ных и само собой разумеющихся замыслов; перед ним не сразу расстилается трансцендентальное рабочее поле, за­ранее сформированное в некой само собой разумеющейся

¹ Общее чувство; здесь: здравый смысл (англ.) — Примеч. ред.

241

типике. Мир есть единственный универсум само собой ра­зумеющегося, которое дано заранее. Феноменолог с само­го начала живет в парадоксальных обстоятельствах, на само собой разумеющееся ему приходится смотреть как на спорное, как на загадочное, и впредь у него не может поя­виться никакой другой научной темы, кроме этой: добить­ся того, чтобы бытие мира (которое для него составляет ве­личайшую из всех загадок) перестало всюду разуметься само собой и достигло, наконец, подлинного уразумения. Неразрешимость только что развернутой парадоксально­сти означала бы, что действительно универсальное и ради­кальное эпохе вообще не может быть проведено, как и планируемая в строгой привязке к нему наука. Если бы наша незаинтересованность и наше эпохе были всего лишь незаинтересованностью и эпохе психолога, которые никому не кажутся странными, поскольку движутся на почве мира, тогда то, что было действительно достигнуто в наших очевидностях, свелось бы к существенным усмот­рениям объективной психологии, хотя и нового стиля. Но можем ли мы успокоиться на этом, можем ли мы удоволь­ствоваться всего лишь констатацией того факта, что люди суть субъекты для мира (который в меру осознанности есть | для них их мир) и в то же время объекты в этом мире? Мо­жем ли мы, как ученые, успокоиться на том, что Бог создал мир и человека в нем, что он одарил его сознанием, разу­мом, т. е. способностью к познанию, в том числе и к выс­шему научному познанию? В наивности, которая свойст- 1 венна существу позитивной религии, это может быть несо­мненной истиной и всегда оставаться таковой, даже если для философа дело не может ограничиться этой наивно­стью. Загадка творения и загадка самого Бога есть сущно­стная составная часть позитивной религии. Для философа же в них и в сопряжении словосочетаний «субъективность в мире как объект» и «субъективность для мира как субъект | сознания» заключен необходимый теоретический вопрос: как это возможно. Ведь, помещая нас в установку над

242

субъектно-объектной корреляцией, так же принадлежа-шей к миру, и тем самым в установку на трансценденталь­ную субъект-объектную корреляцию, эпохе ведет нас к са­моосмыслению и к познанию того, что мир, который есть для нас, по своему бытию и так-бытию есть наш мир, что он целиком и полностью черпает свой бытийный смысл из нашей интенциональной жизни, из ее свершений с их ап­риорной типикой, которая может быть обнаружена — об­наружена, а не сконструирована на основе тех или иных аргументов и не измышлена мифическим мышлением.

Со всем этим и с заключенными здесь глубинными трудностями нам не справиться, если мы бросаем на них лишь беглый взгляд и устраняемся от труда последователь­ного вопрошания и исследования; или если мы заимству­ем аргументы в мастерской философов прошлого, к при­меру, Аристотеля или Фомы, и теперь ввязываемся в игру логических доказательств и опровержений. В случае эпохе логика, а также любое априори и любые философские до­казательства в старом достопочтенном стиле не могут быть использованы в качестве тяжелых орудий; скорее, они от­личаются наивностью, которая сама подлежит эпохе, как и всякая объективная научность. С другой стороны, сущест­ву философии, начинающей в этом трансценденталь­но-феноменологическом радикализме, свойственно то, что она, как уже было сказано, в отличие от объективной философии, не обладает заранее готовой почвой само со­бой разумеющегося, а в принципе исключает всякую поч­ву подобного (пусть и другого) стиля. Стало быть, ей при­ходится начинать вовсе без всякой почвы. Но она сразу же получает возможность создать себе почву собственными силами, а именно, овладевая в оригинальном самоосмыс­лении наивным миром, превратившимся в феномен, или в универсум феноменов. Ее начальный ход, подобно тому как он вчерне был проведен в вышеизложенном, по необ­ходимости есть ход опытного познания и мышления в на­ивной очевидности. У нее нет никакой заранее данной ло-

243

гики и методологии, свой метод и сам подлинный смысл своих свершений она может получить только благодаря все новым самоосмыслениям. Ее судьба (задним числом ее, конечно, можно понять как сущностную необходи­мость) состоит в том, чтобы снова и снова сталкиваться с парадоксами, которые проистекают из остающихся не расспрошенными и даже не замеченными горизонтов и, начиная функционировать, выражаются прежде всего в возникающих при этом недоразумениях.