§96. Государственная церковность

I. В Испании и Франции

1. Национальная церковность накануне Реформации немало способствовала ослаблению христианской Европы; она расшатала союз, благодаря которому папы могли осуществлять универсальное господство. Это привело к падению авторитета Церкви и усилило светскую власть. Позже та же самая католическая территориальная и национальная церковность вмешивается в борьбу пап против реформаторс кого новшества и добивается проведения католической реформы: с одной стороны, национальная Церковь необходима папству, с другой стороны, она так или иначе связывает ему руки, лишая свободы маневра. Правда, здесь сыграло свою отрицательную роль стремление пап, возглавлявших Церковное государство, связать религиозно-цер ковную деятельность с политическими притязаниями. Усиление национальной государственности в XVIв. еще больше обострило старые проблемы. С конца XVIв. и в XVIIв. это противоречие грозит перерасти в открытый конфликт. Государство начало слишком бесцеремон но вмешиваться в церковную сферу.

Говоря об этом процессе, необходимо учитывать соблазнительный пример протестантства, с успехом провозгласившего подчиненность и послушание государству. Но главная причина лежит глубже: аппетиты государства возрастают по мере его стремления к автономии и стремления его правительства к абсолютизму. Некоторые князья распространили свою непомерную администра тивную власть на все области жизни и тем самым (это как бы разумелось само собой) получили возможность вмешиваться в церковную сферу.

2. Сначала этот феномен дал о себе знать в цезарепапизме ФилиппаII Испанского (1556_1598), хотя он лично был глубоко верующим католиком. Так, например, он внес поправку в решения Тридентского собора, касавшиеся внутрицерковной реформы. После смерти Сикста V его посланники в конклавах дерзнули не только наложить вето, но и представить списки из 5_7 кардиналов, чьи кандидатуры на папский престол были приемлемы только для испанского короля. В истории Церкви, западной и восточной, такого рода примеры встречались не раз. Но все же в Испании существовала многовековая традиция отношения к Церкви как к хранительнице истины и единственной религии. И вот теперь эта воистину религиозно-церковная позиция испанских королей была приравнена к интересам государства.

3. Иначе обстояло дело во Франции. В конце XVIв. (при ГенрихеIV) здесь снова всплывает на поверхность галликанизм. Возникнув при Филиппе IV, он усилился в эпоху концилиаризма, а при Бурбонах снова предъявил все свои старые претензии. По сравнению с более корректной в церковном смысле Испанией, национальная церковность во Франции была намного опаснее для католического единства. Ибо идея государственно сти, которая во Франции вела к абсолютизму, была реализована кардиналами Ришелье (1585_1642) и Мазарини(1602_1661)— оба они служили не столько интересам Церкви, сколько интересам французского государства, а также Людовиком XIV (1643_1715!). Идея эта уже с самых первых указов Филиппа IV была ориентирована на автономность; интересы религии и Церкви фактически ставились даже не в один ряд, но ниже государственных интересов! Французское государство, несмотря на его верность католическому вероисповеданию, в церковных вопросах само определяло свои нужды. В этом и заключается сущность галликанизма.

Такие фигуры, как Ришелье и Мазарини, символизируют государственную церковность, которая на практике грозит схизмой; это политический католицизм самого дурного толка, это— в определенном смысле— извращение духовного начала.

4. Арман Жан дю Плесси, кардинал Ришелье, верующий католик, священник, епископ, кардинал и автор аскетических сочинений в конечном счете имел лишь одну цель: централизацию французского королевства. Он достиг своей цели, подавив сопротивле ние непокорных баронов и радикально уничтожив политическую власть гугенотов. Тот факт, что он нажил огромное личное состояние, ущемляя религиозно-церковные интересы, имеет второстепенное значение по сравнению с внутренней проблематикой христианского истолкования его образа мыслей и его трудов. Когда дело касалось государственных интересов, Ришелье не останавливался ни перед чем. Он поддерживал Густава Адольфа, он поощрил (или спровоцировал?) его вторжение в Германию; он поддерживал немецких протестантов в Тридцатилетней войне (а также до и после нее). Он ощущал себя кардиналом по милости короля, но отнюдь не папы.

5. В тот период наряду с иезуитами большое влияние на политику оказывали капуцины. Многие французские аристократы вступили тогда в их орден. Один из них, барон о. Жозеф ле Клерк (1577_1638) был доверенным советником и сотрудником Ришелье, «серым кардиналом». На примере отца Жозефа можно яснее увидеть те внутренние конфликты, в том числе церковно-христианские, которые определяли жизнь и деятельность католического священника Ришелье. В этом монахе была какая-то поистине интригующая загадочность.

Отец Жозеф отличался глубоким, очень серьезным благочестием, был писателем-мистиком, известным и неутомимым проповедником и мастером упражнений в реформированной им строгой женской конгрегации; он организовал миссии капуцинов на Ближнем востоке, в Африке и Канаде. Он обращался со своей страстной проповедью и к гугенотам, и ко всей Европе, призывая к крестовому походу против ислама. Его благочестие проявлялось также в личной суровой аскезе.

Но при всем том он был замешан во всех интригах Ришелье, был вдохновителем и проводником его безжалостной и беспощадной политики. На нем лежит великая вина и ответственность за уничтожение гугенотской крепости Ла-Рошель и ее защитников (город, превращенный в груду руин, был завален трупами).

6. Преемником Ришелье был итальянец по происхождению кардинал Жюль Мазарини, который с 1643г. руководил французской политикой. Хотя он, по всей вероятности, не имел более высокого посвящения, ему принадлежало епископство Мец и 27 аббатств. Чтобы защитить племянников папы Урбана VII, которых Иннокентий X призвал к ответу за совершенные ими преступления, Мазарини не постеснялся угрожать папе войной. Враждебные настроения по отношению к нему (15 томов «Мазаринад») угрожающе предвещают революционный прорыв в конце XVIII в.

7. Опасности, дремавшие в галликанизме XVII в., распознаются как угрожающие христианско-церковной жизни, как только наряду с ними принимается во внимание ужасающая религиозная и моральная несостоятельность широкого круга представителей высшего общества, которые собственно и являлись представителями и носителями галликанизма; хозяйничанье фавориток при дворе всехристиан ского короля, идущего к мессе и причастию, было насмешкой над христианской заповедью и часто превращало церковное исповедание в лицемерие. Далеко за пределами этого круга христианская и нравственная жизнь вообще часто была отмечена бессилием и несостоятельностью. Обе стороны жизни стояли на пугающе низком уровне. Удовольствие было высшей целью. Законы обходились, где только возможно; притворялись «католика ми», но месть, ненависть, поджог и кровавые убийства были в порядке вещей. Ложное понятие о чести позволило дуэли стать правилом галантного поведения. В тот период широко практиковалась официальная продажа церковных должностей. Таким образом исчезает тот католический синтез, который требует связывать в единое целое вероисповедание и жизнь, а это в высшей степени опасное состояние общества.

Причины лежат на поверхности, и нам они уже известны. Богатства Французской Церкви, которыми— путем продажи церковных должностей— имеет право распоряжаться корона, расточаются высшим дворянством (посвященным и не посвященным в духовный сан). А этому дворянству противостоит необразованный, социально униженный, презираемый клир— временно назначаемые викарии (см. §64, 7: конец средневековья). Сам принцип галликанизма составляет ползучий церковный сепаратизм, ослабляющий единство Церкви. Папство, разумеется, признается и принимается, но активная связь с Римом не поддерживается. Почитание престола св. Петра, мягко говоря, имеет свои границы, определяемые сознанием собственного политического и церковно-политического превосходства.

Представителями интересов папства, более или менее официальной римской церковности выступают иезуиты (хотя и не все), но именно они отчасти стоят в стороне от великого позитивного движения Контрреформации.