III. Общая оценка положения

1. Рассматривая проблему унии, следует различать две вещи: принципиально -догматическую позицию и психологический аспект того или иного конкретного случая.

В сущности, все упирается в коллизию между римско-католическим приматом папы и принципиальной самостоятельностью православных Церквей.

Представление об общем, живущем где-то далеко верховном владыке как о некоей правовой вышестоящей инстанции чуждо православным Церквям. Кроме того, они справедливо указывают на то, что сегодня примат папы является несравнимо более трудным препятствием для унии, чем в те времена, когда схизма только еще формировалась и утверждала себя. Тогда, в IX и XIвв. папа управлял Церковью, «не приближаясь в Востоку настолько, насколько ныне он близок католическим верующим на Востоке» (de Vries).

Принципиальный вопрос, требующий разрешения, формулируется так: каким образом значительная независимость и свобода, традиционная для восточных Церквей, может сочетаться с единством церковного устава?

Своеобразие восточного бытия Церкви дает нам некоторые элементы возможного ответа (см. ниже §124). Кроме того, в решении проблемы может помочь простое допущение, что бывают соотношения сил настолько сложные, что с трудом или вообще не поддаются точному определению, т.е. не вписываются в заранее заданную формулу, но в то же время легко поддаются описанию и могут быть соответственно реализованы. К ним еще с апостольских времен относится проблема: примат и коллегия.

Католическое решение этой проблемы заключается в том, что подобная общность вполне возможна. Но как убедить восточных христиан в вероятности этого решения, если Рим в течение столетий превозносил подчинение в очень строгом смысле слова как единствен ный католический способ единения? Таков психологический аспект проблемы. Не связана ли уния с признанием идеи авторитета, понимаемого намного строже, чем готов признать Восток, и с ограничени ями христианской и церковной свободы? Не приводит ли это к определенному, часто существенному уподоблению Западу, т.е. также и к определенному самоотчуждению?

2. Очевидно, следует сказать, что в процессе огромной миссионер ской работы, которую Римско-Католическая Церковь вела среди восточных христиан, к этому великому вопросу слишком часто подходили некомпетентно и непродуманно. Римско-католическая сторона слишком упорно держалась за свое непререкаемое мнение, согласно которому западный мир заключен собственно в Латинской Церкви с ее латинской литургией и ее церковным правом. Принципиальный подход с позиции силы, известный нам в самых разнообразных (и далеко не всегда полезных Церкви) аспектах, определял планы Рима и в период после Флорентийского собора, несмотря на вклад греческих богословов и других проводников восточной культуры после 1453г. Более того, нам известно, что при Павле IV канонистическое и барочно-схоластическое упорство возросло; как раз в миссионерской работе XVI и XVIIвв. наметился отказ от мудрого приспособления к обычаям и нравам обращаемых туземцев (малабарские обряды, §51).

Короче говоря, на Западе недостаточно хорошо представляли себе все своеобразие Востока. Однако плодотворные усилия в этом направлении продолжались. Ибо только глубокое понимание этого своеобразия придавало мужество поборникам необходимой аккомодации (§51) и указывало правильные пути.

3. Восточные христиане страшились идти вместе с Римом, ибо полагали, что это приведет к слишком болезненному стеснению их свободы, и нельзя отрицать, что прежние унии подтверждали их опасения. Порой латинизация осуществля лась в таких формах, которые можно считать почти непостижимыми даже для неисторически мысливших времен высокого средневековья: я имею в виду завоевание христианского Константинополя крестоносцами (и способ этого завоевания), учреждение латинского патриархата, которому были подчинены византийские епископы, а также основание латинских монастырей в столице православия. Эта латинизация была принудительной. Сюда относится также акция Николая I, который послал своих миссионеров в Болгарию, входившую (согласно 28 канону Халкидона) в сферу руководства патриарха Константинопольского; эти миссионеры так неумно вводили латинские обычаи, что объявили, например, недействительной конфирмацию, полученную верующими от греческих священников, и повторили таинство. Слишком долго звучало неистолкованное требование латинизации, утверждение, что только латинский христианин является в полной мере правоверным; даже миссионеры XIXв. слишком легко ставили православных на одну доску с еретиками-протестантами; слишком жестко выдвигалось требование синхронизации с Западом в обрядах и жизни духовенства; слишком велик был импорт на Восток штампованной духовной продукции и богословия (вплоть до известных слащаво-лубочных картинок на религиозные темы и расхожих аллегорий).

Во всем этом не хватало любви и понимания. Поскольку истина слишком часто проповедовалась и навязывалась без необходимой и, если угодно, героически -смиренной любви к обращаемым, работа, направленная на воссоединение, не была ни собирательной, ни созидательной в смысле посланничества, но много раз приводила к рассеянию и ослаблению христианских сил.

4. Греческо-католический «патриарх Антиохийский и всего Востока, Александрии и Иерусалима» Максим IV резюмировал эту проблематику следующим образом³³⁷ : «Почти не преувеличивая, можно сказать, что контакты между Римской Церковью и различными восточными Церквями были полностью прерваны в тот день, когда Рим, потеряв терпение или отчаявшись в глобальном воссоединении Церкви, принял в свое единство отдельные православные группы, за которыми признал собственную иерархию и организацию».

5. К счастью, сегодня мы все с большим основанием и правом можем считать латинизацию феноменом прошлого (P. Clement)³³⁸. Ибо ныне самые широкие слои в Церкви после отважного указания пути Пием XI (1931г.) признали, насколько необходима разумная аккомодация, мудрое приспособление к культурному своеобразию народов для плодотворного провозглашения единой истины. Начиная со Льва XIII, папы отдавали должное своеобразию Востока и его ценностям, будь то благочестие, особенно в литургии и монашестве, будь то богословие и даже образование и воспитание клира. (Это ставит и определенные специальные вопросы. Например щекотливый вопрос о не соблюдающем целибат клире, т.е. о белом духовенстве, требует особенно тщательного и тактичного обсуждения.)

Речь идет не о том, чтобы закрыть глаза на теневые стороны восточного христианства. Особенность истории восточной Церкви, на которую мы наталкиваемся снова и снова, состоит в том, что для нее характерна необычайно сильная, даже сущностная привязанность к одной народности и конкретной форме ее политической организации. Правда, нам известно нечто подобное и из истории западного христианства. Однако связи и переплетения на Востоке более многообразны и глубже укоренены. Греки, как и славянские и другие народы, обладают более взрывным национальным чувством, чем большие и малые западные нации. Христианский взгляд на историю Церкви никоим образом не может принять это как нечто само собой разумеющееся; ибо западное христианство претендует на то, чтобы быть наднациональным; в этом и заключается его сущность, его единство.

И все же тысячекратно доказанным, возмущающим христианского наблюдате ля фактом остается то, что готовность определенных частей той или иной православной Церкви восстановить единство с материнской латинской Церковью снова и снова трактуется другими частями той же Церкви, не готовыми к принятию унии, как вопрос национальной надежности; тех, кто был готов заключить унию, клеймили как предателей интересов нации, как перебежчиков и шпионов, и соответственно к ним относились. Этот комплекс с особой эмоциональной остротой проявляется в тех случаях, когда к латинским католикам на территории православной Церкви относятся с большей терпимостью, чем к униатам.

6. а) Сказанное выше не дает нам, однако, оснований снимать с византийцев вину за продолжавшуюся столетиями принудительную грецизацию, которая даже во времена крестовых походов вынудила армян и яковитов стать на сторону латинян. Это было бы не по-христиански и не соответствовало бы богословскому анализу церковной истории.

Точно так же решения проблемы не облегчает тот факт, что восточные Церкви весьма часто проявляли столь же враждебное отношение к протестантскому миссионерству, например к протестантским свободным Церквям с настоятелями-ан гличанами или американцами в Греции, на Переднем Востоке и в Египте.

Даже многочисленные упорные попытки православных проникнуть в ряды униатов³³⁹, применяя внешние средства, не говоря уже о принуждении (которого, разумеется, никак нельзя оправдать), даже эти попытки говорят скорее в пользу православных: в конечном счете, они пытались восстановить традиционное соотношение сил, предотвратить западную переориентацию (например, унгаризацию) и тем самым помешать ослаблению национальной общины.

б) И все-таки теперь было бы справедливым и оправданным констатировать, что феномен заключения уний содержит в себе и положительное начало.

Прежде всего эту проблему во всей ее сложности не следует рассматривать с точки зрения успеха или неуспеха. Воссоединение Церкви, завещанное нам молитвой Господней (Ин 17), есть просто наш христианский долг. Пытаясь выполнить его и говоря об аккомодации, мы наталкиваемся на жесткую границу вероисповедания и останавливаемся перед необходимостью догматической нетерпимости в принципиальных вопросах.

в) Но какими бы недостатками ни были отягощены упомянутые унии, они во все времена были утешительным свидетельством и проявлением единства и поисков этого единства.

Наконец, необходимо помнить, что работа, проделанная ради заключения той или иной унии, выдвинула мужей Церкви, вдохновляв шихся духом умеренной аккомодации. Таких, например, как иезуит д'Ольтри, который в XVIIв. работал на островах Додеканеса в гармоничном сотрудничестве с местной иерархией; выслушивая исповеди, он удовлетворялся признанием кающихся, что они исповедуют веру св. Василия, Иоанна Хрисостома и Отцов Соборов.

Во всяком случае, роспуск ордена иезуитов и Французская революция здесь, как и везде, привела к отступлению и сворачиванию миссионерской деятельности.

г) Справедливости ради необходимо также напомнить, что римско-католические миссии имеют огромные культурные заслуги перед народами Ближнего Востока. Они в крупных масштабах учреждали школы и способствовали образованию всегонаселения. Тот факт, что Ливан является наиболее образованной страной Востока, следует поставить в заслугу католическим учителям и школам. И в наши дни арабы-христиане являются пионерами культурного обновления, осуществляемого именно благодаря тем образовательным учреждениям, которые пришли с Запада.

Кстати, эта работа показала, что униатские Церкви в наши дни располагают образованным и достойным клиром. Таким образом, можно, пожалуй, присоединиться к мнению хорошо осведомленного и критически мыслящего священника: униатские общины на Востоке «суть носители пророческой миссии— подготовить место, которое подобает всему Востоку в грядущем едином христианстве... занять место, с которого, когда пробьет час, они будут счастливы уйти» (P.Clement).