§124. Своеобразие и внутренние ценности православия

I. Основы

1. Между римским католицизмом и православной церковностью существует не только многообразное родство, но и сущностная общность. В основе обеих конфессий— общехристианский Никео-Константинопольский Символ веры, одинаково изложенный в решающих моментах: восточные Церкви в качестве источника веры исповедуют, кроме Священного Писания, живое Предание; для православных, как и для католиков, Церковь является великой священной действитель ностью, так сказать, вестницей, продолжательницей дела спасения человечества. Восточные Церкви имеют иерархию апостольской преемственности, которая зиждется на рукоположенном священстве. Они признают Священную Литургию жертвоприношением и живут ею. Они признают семь католических таинств. Почитание Богоматери и святых является существенной частью их благочестия. Монашество восточных Церквей отвечает их особенно важным представлениям о христианской жизни в Церкви.

2. И все-таки имеются веские различия. Они заключаются прежде всего в том, что восточные Церкви отрицают и отвергают «Filioque» (т.1, §26 и 45) и папский примат, хотя в наши дни так называемый «спор об опресноках» (т.е. о применении пресного хлеба в Св. Мессе западной Церковью с VIIIв.) уже не играет существенной роли.

а) О том, что латинская сторона не придает «Filioque» такой важности, которая явилась бы основанием для разделения Церквей, Рим заявлял еще на Ферраро-Флорентийском соборе, созванном с целью воссоединения; Рим уже тогда был готов признать Церковную общность с греками, не требуя, чтобы греческая сторона непременно включила эту формулу в свой символ веры. Кстати, это только соответствовало знаменитому, отлитому в серебре по-гречески и по-латыни Символу веры, который некогда был установлен в старой Церкви Петра папой Львом III и в котором «Filioque» не фигурирует ³⁴⁰. Латинская Церковь, как и восточные Церкви, знает многое о Святом Духе; к Нему обращаются, Его призывают в различных частях Евхаристии и в заключительной формуле большинства молитв. Однако его избавительное действие в восточной Церкви выступает, так сказать, более самоценно. Восточные Церкви подчеркивают значение Святого Духа как жизненный принцип Церкви как таковой.

Таким образом оказывается, что вопрос о том, исходит ли Святой Дух и от Сына, имеет для восточных Церквей совершенно иную весомость и значимость, чем та, которую склонны были первоначально придавать ему мы, западные христиане. Формула, согласно которой Дух исходит только от Отца, до сего дня в молитве восточных Церквей остается выражением особенно глубоко укоренившегося и всеохватывающего почитания третьей ипостаси Святой Троицы.

Это явствует из «эпиклезы» литургии и завершения крещения через конфирмацию. Вступительные слова при святом причастии во время литургии образуют единство с последующей завершающей ее эпиклезой, призывающей Святой Дух снизойти на святые дары: «Ниспошли Твой Святой Дух на нас и на предлежащие дары... преврати этот хлеб в драгоценную плоть Твоего Христа».— Новое рождение в крещении осуществляется только через следующее непосредственно за ним помазание святым мирром³⁴¹, освященным епископом, через него же Святой Дух снисходит на крещаемого (как при крещении Христа): конфирмация.

б) Хотя семь таинств³⁴² понимаются как отдельные акты сообщения благодати, однако вся процедура приобщения таин происходит в насыщенной общей атмосфере мистерии спасения.

Такая же сакральная целостность мистерии спасения пронизывает не только приобщение таин в узком смысле, но и всю жизнь верующих, например почитание святых и икон, а также соблюдение постов, благословляемое Церковью. Ведь действительность спасения есть всеобъемлющий процесс, благодаря которому верующий каждый раз заново и все больше приобщается к Богу, а в этом и состоит единственная цель спасения. И происходит это благодаря Святому Духу. Из центрального праздника евхаристии это соприкосновение с божественным излучается на всю будничную жизнь. Благодать постоянно изливается на верующего, ибо он есть член Церковного Тела, Тела Господня, каковое Тело есть продолжение процесса спасения как освящения³⁴³.

в) В том, что касается исповеди, восточная Церковь подчеркивает скорее свое заступничество и декларативный момент, чем судейский авторитет; однако общий подход к исповеди совпадает с католичес ким. Так, отец-исповедник обращается к верующему со словами: «...исповедуйся, дабы принять отпущение и освободиться от оков греха, очиститься и спастись через благодать Божию». «Внимай слову прощения, кое дается тебе через меня, грешного человека»³⁴⁴. «Гляди, ты очистился, и впредь не греши».

г) Эсхатологическое учение знает промежуточное состояние перед всеобщим Страшным Судом; но оно ничего не знает о месте страданий. Соответственно, оно отвергает доктрину о чистилище. Восточная Церковь полагает, что все, отошедшие в вере, пребывают вблизи Господа, который может даровать им Царство Небесное и причастие вечных благ. В этом смысле она молится за усопших и служит литургию за святых.

Полное блаженство в приближающемся Царстве Небесном будет даровано только после Страшного Суда.

В соответствии с этим восточная Церковь не знает доктрины об индульгенции. Она не применяет свою связующую и освобождающую силу для вмешательства в состояние, достигнутое на этом свете, хотя бы и для заступничества. Существуют различия и в отношении к таинству брака. Допускается развод из-за нарушения супружеской верности (Мф 5, 32).

3. (Формальное своеобразие.) Уже то, что было сказано выше, показывает, что различие между Церквями Запада и Востока заключается скорее в формальных основоположениях, чем в отдельных пунктах учения. Собственно, различие лежит в ином способе церковного бытия.

Ниже мы приведем веские обоснования наших тезисов и проведем необходимые разграничения; но прежде можно определить своеобразие восточноцерковных взглядов на спасение, Церковь, иерархию, благочестие таким образом: строго правовой аспект интересует ее меньше, чем западную Церковь, он даже чужд ей³⁴⁵. Восточная Церковь также не проявляет большого интереса к понятийному аспекту богословия и точному изложению богословской системы; сакраменталь ное бытие и история не разграничиваются столь четко, как это делает западная Церковь; выше уже говорилось, что они скорее связывают ся в представлении о сакраментальном организме и соответствующем процессе. Благочестие и богословская концепция восточной Церкви, вся ее манера воспринимать Спасителя имеют в себе нечто органичес кое, связующее, выражают единство в многообразии— соборность, коллективность спасения.

В сознании восточной Церкви главное место занимает не столько отдельный человек, грешник или святой, сколько спасениечеловече ства как целого.

Можно сказать, что в восточной Церкви отсутствует абстрактное высказывание; ее исповедание веры, как и ее литургия обладают той религиозной конкретностью, которая создает своеобразие пророческого, вдохновенно-харизматического, глубоко символического библейского слова; но эта символика³⁴⁶ не выцветает, не становится умозрительной, но (так же, как и таинство) проникает в сферу действитель ности, т.е. в саму мистерию: духовный реализм (Pabel).

б) Предпосылкой такого религиозного мышления является названный выше элемент: отсутствие юридического начала как основной формы; это отсутствие особенно заметно в описании принципиально го отношения человек-Бог, в учении о спасении и прощении, и соответственно в воззрении на авторитет Церкви. Дело в том, что вопрос об оправдании не является здесь центральным мотивом, как на Западе³⁴⁷. Соотношение Бог-человек трактуется, исходя из богоподобия человека: благодаря благодати он может возвыситься до святости, некоторым образом обожествиться. Первородный грех уменьшил эту святость, но не разрушил ее. Таким образом, устранение греха — это шаг на пути к восстановлени ю святости. Ибо Бог есть не столько справедливость, которая предъявляет требования, сколько Любовь, которая дарует благодать³⁴⁸.

Эта мысль является центральной. Проявление любви Бога есть спасение.

Господствующее положение идеи любви находит прекрасное выражение во взаимном прощении (примером чему может служить «прощеное воскресенье» накануне поста); Церковь благословляет эту идею, и она оказывает действие, которое по самой своей сути выходит за границы всего, что известно на Западе. Сила общины всех верующих во Христа, сила Церкви— в том, что через литургию, т.е. через приходящего к своим верующим, восставшего из мертвых Господа проявляется взаимное, сжигающее грехи заступничество, и вместе с ним свое искупительное действие оказывают страдания человека.

Авторитет и влияние епископа на свою паству, или патриарха— на свою Церковь или на какую-либо общину, принадлежащую к этой Церкви, обнаруживает ту же неюридическую специфику. Конечно, у епископа есть долг и власть руководить. Но и эта власть, и этот долг полностью коренятся в любви и ею ограничены.

в) Под впечатлением этих аспектов восточное христианство принято считать «Церковью Иоанна». Это обозначение, если рассматривать его изолированно, таит в себе опасность одностороннего подхода, или, скорее, оно не отражает чего-то существенного, ибо и в восточной Церкви имеются юридические элементы: исповедник отпускает грехи именем Церкви, Церковь обладает авторитетом власти, она отлучает заблуждающихся от своего тела. И все же в этом обозначении, если иметь его в виду как характерное отличие, есть зерно истины. Восточная Церковь действительно жива любовью, которая есть Бог, жива блеском и светом, излучаемым этой любовью, жива всеобъемлющей действительностью таинства, о чем говорит в Евангелии и своих посланиях Иоанн; это и исповедует и славит восточная Церковь как обожествление человека, человечества и космоса (на уровень которого Церковь поднимается вместе с Христом).

г) Настрой восточной Церкви характеризуется также отражением божественного сияния, принесенного в мир Откровением и искуплением. Здесь царит атмосфера торжества и праздника. В центре— не страдание Господа (т.е. не траур и печаль), но Его Воскресение и победоносная уверенность верующих в наступлении радостного события— все время повторяющейся евхаристии. И эта трапеза приобщает земную общину к Воскресшему и Его уже просветленной Церкви.

Настроение, несмотря на угрозы cатаны победить все человечество, определяет ниспосланный людям божественный дар благодати.

Поэтому молитва для православных— прежде всего поклонение тех, кто является образом и подобием Божиим. Она также является выражением— и каким трепетным и трогательным!— покорности заповедям Божиим, она является и просьбой, но намного чаще— хвалой.

д) Многое из сказанного выше показывает, что благочестие и богословие восточных Церквей, и в том числе концепция Церкви, в основе своей характеризуется цельностью мышления.

Во время божественной литургии, торжества Святой евхаристии Господь является своим верующим; прежде всего Он приходит к ним. Поэтому литургия по сути своей связана с участием общины. Это не означает, что община может совершать пресуществление: рукоположенный епископ или назначенный им рукоположенный священник должны обязательно присутствовать на литургии. Но сам по себе смысл торжества требует присутствия со-участников. Поэтому вне литургии Святая Евхаристия не совершается³⁴⁹.

Различие между священнослужителями и непосвященными, таким образом, конститутивно не является разделяющим признаком; многие миряне принимали и принимают участие в построении или даже скорее в изложении богословия³⁵⁰, а монашество играет поистине ведущую роль в духовной жизни Церкви, особенно благодаря тем блестяще одаренным личностям, которые испытывают склонность к душепопечительной деятельности, тем «духовным отцам», которые внушают доверие прихожанам.

Церковная активность народа и иерархии проявляется не только в литургии, но и при выборе епископа или на соборе, «определения которого сохраняют свой обязательный характер лишь благодаря согласию верующих»³⁵¹.

Поскольку слово воспринимается и трактуется как таинство, не существует разделения таинства и слова, а также благочестия, богословия и литургии.

Эта всеохватывающая универсальность объясняет, почему несмотря на существование множества национальных церковных общин и различных языков богослужения, расщепление Церквей, о котором столь часто шла речь, не привело к их распаду.

Универсальность проявляется также в единении земной Церкви с небесной и с усопшими.

Верност ь старой традиции, воспринимаемой как традиция строго обязательная, связана с большой свободой и гибкостью богословского мышления; например, знание об «икономии» в жизни Церкви, которую предписал Господь, заставляет строго придерживаться канона Священного писания и в то же время обращаться с ним с определен ной свободой.

4. а) Для каждой христианской Церкви и ее вероисповедания строго конститутивными являются Воплощение, Смерть и Воскресение Господа. В пределах этой общности для восточноцерковного воззрения характерно то, что центральным его элементом является полная реальность восставшего из мертвых Христа. Можно сказать, что восточная Церковь жива Воскресением и учит своих верующих обретать в нем духовную пищу. Только сияние и власть Воскресшего, собственно говоря, его видимость, доступность зрению придает действенность Воплощению. Спасение есть соприкосновение с божественным Логосом. Оно может стать уделом верующего, поскольку в воплощении человечество обрело божественную святость. Воплощение есть «закваска просветления мира» (Арсеньев). Восточноцерковный духовный климат воспринимается с западной стороны как «монофизитский»³⁵². Правда, православные не согласны с этой характеристикой и, со своей стороны, склонны характеризовать климат западной Церкви как «несторианский». Божественное начало Искупителя столь победоносно, считает восточная Церковь, что человеческое начало не может осилить его: мы ужеспасены.

б) Все это находится в логической связи со взглядом на творение: мир по своему происхождению является божественным, ибо сотворен Господом. В определенном смысле человек— «от Бога», он есть Его образ и подобие. Это подобие затемнено первородным грехом, но, как сказано выше, отнюдь не разрушено. Божественный характер человека и мира был восстановлен воплощением, и литургия неутомимо напоминает об этом. Просветление посылается в удел отдельному человеку Воскресшим из мертвых через Святой Дух, но это происходит в Церкви, которая есть мистическое тело Воскресшего Господа и творение Святого Духа. «Творение завершено, теперь Святой дух должен продолжить дело Творца» (Лосский).

Вот почему пасхальная вера есть ядро любого христианского благочестия. Обожествляющее возрождение одновременно уносит с собой все грехи. В верующем возникает некая объективно-сакральная святость благодаря приходящему к нам, освящающему нас Святому Господу. Это сообщение, эта передача обожествления есть благодать, т.е. непосредственно являемая в человеке божественная «энергия», «приобщение к Богу»³⁵³ (Серафим).

Отсюда и в литургии тот доходящий до гимнической полноты победоносный настрой радости раннего христианства, на который мы уже указывали выше³⁵⁴; но и сильное чувство греховности также лежит в основании подобного чувства³⁵⁵. Западная Церковь также снова и снова молит и просит о радости, у нее есть аллилуйя. Однако на Востоке все это достигает чрезвычайной интенсивности³⁵⁶.

в) Вера в Воскресшего так сильно захватывает восточную Церковь, что само по себе распятие и святые страдания Господа, их невыносимая жестокость, оказывают на Востоке не столь сильное воздействие, как в западной духовности. Крест является только в связи с Воскресением. Как в литургии, так и в богословии реже говорится о гневе Господнем и Страшном Суде. Лишь немногие иконы изображают Высшего Судию, выносящего осуждающий приговор (Серафим).

Сознание греховности человека и человечества в восточной Церкви очень сильно. Но позволительно спросить, полностью ли осознается вся тяжесть греховной действительности так, как она раскрыта в Священном писании (во время последней Вечери; через Крест; в поручении апостолам прощать грехи). Не вытесняет ли представление об обожествлении грешника через участие в евхаристии в какой-то степени необходимость отпущения грехов? Возможно, что с этим связано некоторое небрежение к таинству покаяния, которое наблюдается в Новое время в восточной Церкви (Heiler)³⁵⁷.

Тем не менее Церковь однозначно признает различие между праведниками и проклятыми согласно тем местам Писания, где говорится об отвержении и вечном огне (Мф 25, 41, 46; Мк 9, 43 сл.; 2 Фес 1, 9; Откр 14, 11). Она учит, что в конце времен все возвратится к Богу (V Собор в Константинополе 553 г.).

г) Несомненно в представлении восточной Церкви о спасении как приобщении к Богу присутствует характерная черта пассивности. Но было бы в корне ошибочно считать, что она исключает активность человека, его содействие в спасении.

Содействие в строгом смысле и квалифицированное исполнение дела— не одно и то же. Уже одни только огромные достижения в области аскезы (т.е. требуемое Библией самораспятие, самоотвержение) в православной Церкви показывает, сколь много там прилагается усилий, чтобы приблизить к себе Царство небесное (Мф 11, 12). Кающийся сражается с дьяволом там, где он живет, т.е. в одиночестве пустыни, хотя и не один, хотя и не он в первую очередь; Господь Сам ведет эту борьбу. Но Он делает человека победителем (Иоанн Дамаскин).

Восточная Церковь исповедует, что оправдание— от Господа, ибо Он отвечает на любовь верующего; однако, хотя это исключает, как и многие официальные молитвы латинской литургии, самооправдание, но не исключает деяний, которые оказывают душеспасительное действие только по милости Божией. Аскеза— это содействие спасению души, но она не бьет себя в грудь, требуя признания заслуг. Она мыслится как смиренное упражнение в любви к ближнему и сострадание Господу, как подготовка к радости пришествия Господа в литургии, особенно в пасхальную ночь, когда происходит приобщение к Богу, стремящееся проявить себя достойным благодати (причем это «стать достойным» принято и в латинской литургии как просьба о преображении души: «Удостой меня преобразиться, чтобы Ты мог прийти»).

5. а) Из сказанного выше становится понятным, как мало есть родственного между самосознанием восточной Церкви и изолированным центральным моментом Реформации — учении о грехе и оправдании.

Это объясняет, почему до самого новейшего времени Реформация столь радикально отвергалась восточной Церковью, несмотря на рано предпринятые усилия Меланхтона и тюбингенских богословов войти с ней в контакт, и несмотря на то, что Реформация пыталась использовать Константинополь против Рима. Можно даже присоединиться к суждению, согласно которому Восток никогда не понимал сути Реформации (Benz). Проникновение реформаторских воззрений в православное богословие до самого последнего времени всегда оставалось чисто внешним; или же эти воззрения принимались за счет открытого отказа от православия: таков, например, в высшей степени необъяснимый и противоречивый случай³⁵⁸ патриарха Кирилла Лукариса († 1638г.). В принципе, учение о прощении грешника благодаря его приобщению к Богу не так уж не согласуется с учением Лютера об оправдании как исцелении грешного человека Христом, но мера падения человека на Востоке иная, чем у реформатора.

Многие православные даже переносят свое неприятие, а подчас и свою ненависть к латинянам на явно западно ориентированную Реформацию. Например, патриарх Досифей II (1669_1717) дистанцировался от кальвинистских взглядов упомянутого Лукариса и одновременно боролся с францисканцами храма Гроба Господня в Иерусалиме. Но такая позиция не является последовательной. В ужасные времена османского гнета, когда вселенские патриархи так быстро сменялись (часто через несколько месяцев) вместе с личностью патриарха изменялось и отношение к Риму, с одной стороны, и к реформатским Церквям, с другой³⁵⁹.

б) Отдельные, хотя и значительные, случаи проникновения реформаторского учения в православные области известны нам из истории Польши и Литвы. ВЛитве в XVIв. носителями протестантских волнений были дворяне, но позже им пришлось столкнуться с Контрреформацией.

В XVIIв. реформаторские умонастроения проникли в духовную жизнь православия. Особенно следует обратить внимание на значительный поток православ ных богословов (и мирян), обучавшихся в протестантских университетах Германии, Швейцарии и Англии. В России в разное время и в разных местах наблюдалось заметное проникновение протестантских (а временами пиетистских) влияний³⁶⁰.

Начиная с эпохи Петра I и Екатерины II, в Россию проникали не только протестантские идеи, но и Просвещение и рационализм. То обстоятельство, что Церковь не поддалась этим веяниям, является замечательным доказательством ее догматической прочности³⁶¹.