III. Иоанн XXIII и вселенский собор

1. В этой угрожающей ситуации 28 октября 1958г. папой был избран Джузеппе Ронкалли, патриарх Венеции (Иоанн XXIII).

После того, как его необычный предшественник, вызывая восхищение всего мира, в бесчисленных устных и печатных заявлениях вдохновенно высказал свою позицию по вопросам, волнующим человечество, новый папа в короткое время по-иному пробудил Церковь к осознанию своей задачи в сегодняшнем мире.

Знаменателен способ обращения к людям, избранный папой: теоретические абстракции отошли на задний план; он говорит о вещах конкретных, следуя голосу сердца, глубоко и просто. Неожиданно оптимистический, доброжелательный тон придает его искренним словам поразительную проникновенность. И хотя до сих пор это не было как-то теоретически сформулировано, создается впечатление, что категории харизматического и пророческого снова обретают свое значение⁴³⁶.

2. Все это находит отражение в его самом важном, всеобъемлющем мероприятии— неожиданном, но в высшей степени отвечающем духу времени и положению Церкви созыве (1959г.) Вселенского собора (IIВатиканского), который собрался 11 октября 1959г.

Сам созыв всеобщего собора в нынешней ситуации Церкви произвел потрясающее впечатление. Правда, в церковном уставе, действующем с 1918г., имеется лапидарная формулировка: «Вселенский собор обладает верховной властью в Церкви». Однако, в соответствии с дефинициями I Ватиканского собора и развившегося в результате этих дефиниций и как раз при Пие XII чрезвычайно усилившегося церковно-куриального централизма эта формулировка вполне могла остаться теорией. Казалось правомерным мнение многих евангеличес ких и католических богословов, что вселенские соборы стали излишними в католической Церкви, что достаточно середины и вершины, что периферия— только исполнительный орган. Созыв II Ватиканского собора и мобилизация всемирного епископата на интенсивное сотрудничество в его подготовке, как и самый ход Собора доказали, напротив, что и сегодня Собор— одна из жизненных функций Церкви.

На совещаниях Собора, как испокон веков в истории Церкви, речь шла о более точной разработке традиционного, неизменного учения. Собор начал с обсуждения не каких-либо вопросов, высоко актуальных с профанной точки зрения, но с литургии и евхаристии. Взоры участников были обращены к самой сердцевине жизни. Но и в других вопросах абстрактно-богословские аспекты отошли на второй план. Папа, например, на первой серии заседаний принял решения по еще не созревшим для обсуждения вопросам (об источниках Откровения: Писании и Предании): сочтя, что эти проблемы были представлены Собору в русле слишком выдвинувшегося на первый план богословия, он временно снял их с официального обсуждения на Соборе и поручил специально образованной (на более широкой персональной и, следовательно, интеллектуальной основе) комиссии более тщательно подготовиться к повторной дискуссии.

3. С другой стороны, папа выдвинул на обсуждение некоторые тезисы, важность которых знакома нам по истории догматов и богословия: (1) следует проводить различие между субстанцией того или иного тезиса веры и его словесной формулировкой, с неизбежностью обусловленной временем; (2) в наши дни следует возвещать людям содержание учения об Откровении на том языке, на котором они мыслят и в соответствии с их научными познаниями; (3) само же возвещение должно осуществляться в попечении о душах; оно не должно навязываться приказным порядком, оно должно быть пастырским служением, ибо такова божественная миссия Церкви и характер заповеди. Чин есть служение.

4. В ходе подготовки к Собору папа основал собственный «Секретариат по единению христиан» под руководством одного из кардиналов курии (немца Августинуса Беа SJ), и этот секретариат оказался очень важным центром сбора информации о многих устремлениях к обновлению. Многие инициативы и импульсы церковного обновления обобщались здесь и направлялись дальше, и папа особенно проникновен но говорил о них на заседаниях Собора как о цели стремлений.

Секретариат по единению христиан является вехой в истории Церкви, чем-то совершенно новым— и формально, и в силу поставленной перед ним задачи.

а) Формальная новизна секретариата заключается в том, что после окончания Собора он не распускается, но продолжает работу. Что же касается его персонального состава, то он был частично определен еще до начала Собора, прежде чем папа учредил его как свой консультативный орган и орган Собора. Следовательно, его состав не является продуктом курии, но укомплектован специалистами с периферии: стало быть, это новый тип ответственного совещательного органа при папе. Способ организации его работы, а именно, то, что цели и методы, похоже, сформулированы на более долгий срок, чем само существование секретариата, не исключает и даже делают вероятным возникновение аналогичных консультативных органов. Если бы это осуществилось, то могло бы повлечь за собой структурную перестройку курии (v. Aretin), что в свою очередь может привести к далеко идущим последствиям.

В этой связи следует упомянуть еще один момент, нашедший впечатляющее выражение в деяниях и высказываниях этого папы. Ссамого начала своего понтификата он неоднократно обращался к епископату со словами «Мы, епископы...». Намного сильнее, чем было принято начиная с 1870г., даже подчеркнуто сильно, он акцентировал самостоятельность епископского сана, ибо епископы поставлены Святым Духом управлять Церковью Божией. Здесь сбываются мудрые слова Ньюмана, которые мы цитировали выше. Вполне вероятно, что Собор издаст разъяснение, которое восполнит некоторое одностороннее подчеркивание примата, имевшее место на I Ватикануме и после него.

При таком усилении епископальных Церквей, в их единении под эгидой Петрова престола новые совещательные органы, о которых говорилось выше, органически впишутся в структуру иерархии.

Подобная «федерализация» Церкви должна будет осуществляться во многом иначе, чем это имело место в прошлом, когда начинали действовать центробежные силы, будь то в различных формах поместной церковности в средние века, будь то в начальных образованиях национальных Церквей в эпоху Реформации, а затем в острой форме после Реформации: (а) в реформаторском пространстве; (б) в более или менее антиримских структурах Испании, Франции и Германии.

Ибо хотя и существует, как показал II Ватиканум, значительное различие воззрений между отдельными членами католической Церкви в Европе, Африке, Америке— и римской курией, но оно имеет место наряду с совершенно бесспорным признанием папы в смысле дефиниций I Ватиканума. Следовательно, новый «епископализм» не будет иметь ничего общего с более или менее антиримски направлен ным епископализмом прежних столетий. Он замечательным образом будет представлять собой отражение совета апостолов: Петр— первый среди них, но все-таки рядом с ним в совете— епископы в качестве его «conseniores».

Как мы говорили, Иоанн XXIII наметил эту линию с самого начала своего понтификата. Собор показал, в какой степени она соответству ет церковной реальности: рассеянный по всему миру епископат собрался на Собор и осознал свое существование как настоящий орган Церкви— в своем различии и одновременно в единении с папой. «Церковь познакомилась с собой».

б) Во-вторых, Секретариат по единению христиан является вехой в церковно-историческо м развитии в силу возложенной на него специфической задачи: добиваться воссоединения разделенного христианства, воссоединения различных Церквей в новом духе и с новой отвагой, которая создает новые возможности для достижения или, по крайней мере, для подготовки достижения поставленной цели.

II Ватиканум вовсе не является объединительным в техническом смысле, как, например, Ферраро-Флорентийский собор. Он был официально объявлен внутрикатолическим мероприятием. И все-таки он был экуменическим в весьма широком значении слова. Понятие «экуменический» в последние годы немного истрепалось. В различных контекстах оно имеет различные значения.

Но все-таки можно утверждать, что оно выражает и призывает сохранить основную ценность современного положения Церкви во всем мире. Нужно только делать тщательное различие между экуменичес ким направлением мыслей, с одной стороны, и экуменическими переговорами, с другой.

Хотя II Ватиканум и не являлся объединительным собором, он все же самым энергичным образом адресовался и к некатолическим Церквям. Причины этого обращения лежат глубоко: усилие, направлен ное на достижение единения христианства, в частности на проведение плодотворной подготовки к нему, не обязательно предполагает проведение переговоров. Можно даже сказать, что такие переговоры вообще только тогда смогут быть искренними и плодотворными, если им будет предшествовать со стороны обоих партнеров углубление экуменического подхода и мышления.

в) Экуменический подход означает прежде всего и в самом глубоком смысле, что каждая отдельная Церковь, например католическая, сама сориентирует себя на то, чтобы по своей собственной оценке и согласно собственной формуле быть способной служить и с чистым сердцем обращаться не только к римско-католическим партнерам. В международных экуменических кругах эта мысль несколько лет назад была сформулирована таким парадоксальным образом: «Партнером в экуменическом диалоге является в первую очередь не «другой», но мы сами».

Итак, ныне на Соборе папой и многими участниками задача Собора сформулирована как в основном душепопечительная служба всему христианству (более того, всему человечеству). Церковь должна очиститься настолько, чтобы ее образ явился разделенным братьям как образ Церкви Христовой, и они смогли бы обращаться к ней во имя единого Господа.

В этом косвенном, но сущностном смысле внутрикатолический II Ватиканум является вполне объединительным собором. В том единственном смысле, который может дать настоящий результат. Ибо, лишь поскольку в предполагаемых партнерах религиозного диалога на некоем будущем Соборе или вне его рамок будет иметь место христианская, правоверная общность, постольку он сможет высказаться во взаимно приемлемых категориях и формулах. В духовной сфере, и тем более в сфере религиозной, а также в пространстве единой Церкви Иисуса Христа, общие формулы без общей веры суть семена, не приносящие плода.

5. Благодаря II Ватикануму и благодаря участию в нем наблюдате лей от некатолических Церквей чрезвычайно активизировалась дискуссия о единстве христианства во всем мире, например программа Una-Sancta.

Поэтому решающее значение имеет прояснение понятия «единства». С точки зрения чисто исторической, филологическо-философской (ив этом более концептуальном смысле: богословской), попытки предложить более или менее точное определение этого единства кажутся почти безнадежными. Многообразные и противоречивые взгляды на содержание христианской истины, высказываемые богословами евангелического вероисповедания той или иной Церкви, и противополож ные воззрения католической Церкви, казалось бы, не позволяют найти никакого решения.

Несмотря на это, поскольку единственность Церкви Иисуса Христа и ее единство заповедано Евангелием, эти трудности не следует считать поводом, чтобы попросту обойти проблему. Как мы уже упоминали, перед нами тот случай, когда требуется реализация факта Откровения, хотя мы и не в состоянии предложить для этого свершения теоретическую формулу. Если уж нам суждено ждать, то мы должны ждать именно здесь, когда пробьет час Божий и время исполнится.

Но мы не должны бездействовать! Ибо, как мы уже говорили, общее достояние истины разделенных христиан оказалось более важным фактором, чем мы все прежде полагали; сейчас необходимо терпеливо продвигаться по пути точного исследования в глубину (а не вширь).

Но самое главное— очевидно: христианская истина, вера осуществляется членами различных Церквей. Поскольку истина христианства не является абстрактной доктриной, но есть дух и сила, действительность и жизнь, вполне возможно, что эта истина теперь проступит тем яснее— в познании и формулировках, но прежде всего как факт, — чем больше мы будем ее переживать. А зерно христианской истины есть любовь. Понятие христианского единства должно— по слову Иоанна Дамаскина, которое в последнее время приобретает все больший вес и в православном богословии,— трактоваться таким образом, что оно, это единство, с любовью обнимает (perichorese) ближнего, но никак ему не вредит и его не подавляет.

Стало быть, решающее значение имеет понимание того, что основные данности христианства — «истина и любовь» — связаны и зависят друг от друга.

И ныне мы должны поставить в один ряд с этой констатацией основное требование Евангелия для всей христианской жизни: «метанойя», осмысление своего поведения. Именно этого хотел Иоанн XXIII, созывая Собор: Церковь служит спасению душ, а не принуждению или подавлению в какой бы то ни было форме.

Мы еще не знаем результатов Собора и его окончательных решений. Но редко когда в истории сама Церковь и все ее благожелательные наблюдатели испытывали столь сильнее влияние обнадеживающего сдвига. Во многих вариантах уже высказывалась мысль о том, что благодаря папе Иоанну XXIII⁴³⁷ и собравшемуся в Ватиканевсемир ному епископату, осознающему и ощущающему себя единым целым, Церковь находится под воздействием благого часа и стремится к более глубокому познанию и осуществлению своего бытия и своей миссии.

В нашем анализе Нового времени мы исходили из угрожающего беспорядка, который мог бы прогрессировать вплоть до уничтожения основ духовности, религиозности, церковности. Иезуит Альфред Дельп, свидетель пыток в «Третьем рейхе», мученик за своего Господа и Его Церковь, перед лицом смерти, после суда, приговорившего его к смертной казни 2 февраля 1945г., задумывался над этими вещами и сформулировал главное: «Найдет ли Церковь еще раз путь к этому роду, к этому поколению и будущему времени? Путь принудительной церкви во имя принуждающего Бога— больше не путь. Из-за нашего образа жизни мы лишили людей доверия. Даже в церквях уставшие люди. Будущая честная история культуры и Церкви напишет горькие главы о том, какую роль сыграли Церкви в возникновении массового человека, коллективизма, диктаторской формы правления и т.д.».

И при таком вот положении вещей, которое продолжает сохранять ся через двадцать лет после смерти Дельпа, в ситуации, когда истинным кажется только более радикальное самопознание и отважное движение к новым берегам и работа новыми методами, Иоанн XXIII сказал: «Собор должен так обновить Церковь, чтобы на лице ее проступила полная простота и чистота времени рождения, чтобы открылись следы восторженной юности, чтобы благодаря этому возник образ, чья всепобеждающая сила смогла бы привлечь даже современный дух со всем радушием встречи. Образ юной свежей Церкви есть самая благородная цель Вселенского собора».