Интерпретация Алексея Медведева*

В поэзии концептуалистов склонны видеть лишь игру с различными идеологическими и эстетическими контекстами, носителями которых является не лирический герой — alter ego автора, а автор-персонаж, сознание которого полностью отчуждено от сознания подлинного автора, остроумное осмеяние и разоблачение этих контекстов. Но поэзия Пригова продолжает нравиться и после того, как осмеивае­мые контексты исчезли. Это объясняется тем, что его стихи — не про­сто критика и разоблачение, это и критика самого себя в процессе критики. "Механизм", используемый Приговым, соотносим с термином "pas" Деррида, который переводится с французского одновременно как "шаг" за пределы, преодоление, критика и как "нет" — отрица­ние, приостановка этого "шага*, не дающие ему затвердеть в ба­нальной однозначности противопоставления. Пригов не следует стра­тегии Просвещения, направленной на расчистку сознания от заполнивших его предрассудков. В его стихах не автор (читатель) ра­зоблачает тот или иной дискурс, а дискурс разоблачает сам себя, демонстрируя те подавленные зоны неоднозначности, которые с лег­костью позволяют вывернуть его наизнанку. Именно пульсация между анонимным и индивидуальным, трагическим и комическим, автором и персонажем, коннотацией и денотацией, контекстом и референтом по­зволила концептуальной поэзии остаться в живых даже после смерти того идеологического и эстетического контекста, который вызвал ее появление.

* См.: Медведев А. Как правильно срубить сук, на котором сидишь // Театр. 1993. № 1.

217

Интерпретация Михаила Айзенберга*

К моменту появления в России термина "концептуализм" Дмитрий Александрович Пригов уже был автором огромного количества произве­дений, часть которых может быть атрибутирована как литературный ва­риант соц-арта. По большей части тексты Пригова являются пародийны­ми аналогами различных условно-собирательных образцов "государ­ственной" поэзии и графоманских подражаний "государственной" поэзии. Пародируются не сами образцы, а созданные по их моделям с использо­ванием соответствующих дискурсов произведения, возникающие из-под пера условного же и стилизованного Пригова. Все идеологические тен­денции, пронизывающие официальное искусство, доводятся до абсурда. Стихи фиксируют маразматическое состояние официозно-ритуального языка. Присущие произведениям мнимое дилетантство и явная небреж­ность оказываются стилевыми чертами особого варианта литературного примитивизма.

Уникальным авангардным жестом, в котором ощутим явный вызов, является легендарное количество произведений Пригова, превысив­шее уже пятнадцать тысяч при намерении писателя довести это число до двадцати тысяч. Это намерение можно расценить как стремление переозначить понятия, опрокинуть традиционное представление о "произведении", само количество сделать произведением.

Конкретные тексты для Пригова — только значки, указатели вне-текстового движения. Пригов как бы не вполне литератор, он — ху­дожник, работающий с материалом литературы. Поэтому вся реаль­ная работа происходит за границами текста.

Приговское отчуждение распространяется не только на текст, но и на саму природу авторства. Не очередная авторская маска, а са­мо авторство отчуждается в имидж, в персонаж, являющийся еще од­ним внетекстовым (как и количество) произведением художника. На себя как на автора Пригов смотрит со стороны. Это фигура много­слойная, и Дмитрий Александрович Пригов, литературный имидж ко­торого создан художником, — лишь одна из ее граней.

Деятельность Пригова многообразна. В нем уживаются идеолог и художник. Первый "обживает" безнадежность, второй судорожно ищет выходы из нее, обнаруживает новые возможности.

Для новой поэтической практики характерно отсутствие доми­нантного стиля, и Пригов укоренял эту норму. Он создает не только новые стилистические маски, но и новые жанры. Этому способствова­ло то обстоятельство, что Пригов всегда работал "между жанрами" и на стыке разных эстетик. Даже любая "азбука"... не повторяла дру­гую, замечательно сочетая концептуальную заданность и артистизм разработки. Видимо, как раз "азбуки" — визитная карточка Пригова. Четвертьвековое движение внутри существующей культуры выстроено Приговым как танец. Даже культурные и организаторские идеи При-

* См.: Айзенберг М. Вокруг концептуализма // Арион. 1995. № 4.

218

гова по большей части выверены так же серьезно и тщательно, как и художественные. Это напоминает особый, сугубо артистический ва­риант жизнестроительства, когда жизнь выстраивается как культурная роль. Так реализуется концептуалистский "проект" Пригова. Бесчис­ленные тексты художника должны быть рассмотрены в контексте этого "проекта" и как намерение, и как результат.

Каждая из интерпретаций, как видим, не повторяет другие, и в то же время все они имеют общие точки пересечения. Многослойность и многозначность приговской литературно-концептуалистской продукции пласт за пластом, в различных связях и взаимодействиях раскрывает­ся современными исследователями, продолжая оставаться открытой для все новых и новых интерпретаций.

В литературоведческой науке существует точка зрения, согласно которой концептуализм предшествует постмодернизму и "перетекает" в него. В этом случае он рассматривается как завершающее звено в развитии авангардизма и предтеча постмодернизма. Однако нельзя не увидеть, что, сохраняя определенные признаки авангардизма, кон­цептуализм реализует постмодернистский принцип "мир как текст", из материала официальной (массовой) культуры моделирует новую ху­дожественную реальность. Как и весь постмодернизм, концептуализм осуществляет переоценку ценностей, деканонизацию канонизирован­ного — и именно в постмодернистских формах. Бывшее в официаль­ной культуре подделкой в результате деконструирующей, перекоди­рующей работы концептуалистов становится симулякром, отсы­лающим не к пустоте, а к мнимостям соцреалистического кича. От­сюда — явление "смерти автора", безличность, использование лите­ратурной (псевдоавторско-персонажной) маски. От других форм пост­модернизма концептуализм отличает преимущественная сосредо­точенность на "тексте" официальной культуры, выход в надтекстовое пространство. Напомним, что акцию, перфоманс, театрализацию Хассан рассматривает в числе важнейших признаков постмодернизма.

В русской литературе постмодернизм в его "классических фор­мах" и концептуализм как течение постмодернизма возникают, в сущ­ности, одновременно и развиваются параллельно. И тот и другой — каждый по-своему — отразили потребность в обновлении литературы и начали это обновление, отвергая всякую нормативность.

Таким образом, уже в момент появления русский постмодернизм не был однотипным. Он развивался сразу по нескольким руслам, от которых в последующие годы возникли различные ответвления. Воз­никли и новые русла, делая постмодернистский узор все более слож­ным, пестрым, стереоскопичным.