Культурологемы Зиновия Зиника: роман "Лорд и егерь"

Зиновий Зиник (псевдоним Глузберга Зиновия Ефимовича) — прозаик, эссеист, либреттист, литературный обозреватель, радиожурналист.

Родился в Москве в 1945 г. Учился в художественной школе, в Московском университете, писал театральные рецензии для журнала "Театр" и газеты "Неделя", входил в круг представителей неофициаль­ной русской литературы. В 1975 г. эмигри­ровал в Израиль. На протяжении года был режиссером театра-студии для русскоязыч­ных студентов при Иерусалимском универ­ситете. Опубликовал повесть «Извещение» (1975).

В 1976 г. по приглашению Би-Би-Си Зиник переезжает в Лондон. Становится редактором и ведущим радиообозрения «Уэст Энд» Русской службы Би-Би-Си, регулярным автором еженедельника The Times Literary Supplement и других лон­донских периодических изданий. Пишет романы «Перемещенное лицо» (1977),

"Ниша в Пантеоне" (1979) (впервые напечатанные во французском перево­де), «Русская служба» (1981) (на основе которого возник радиовариант), "Уклоне­ние от повинности" (1982), "Руссофобко и фунгофил" (1984) (экранизированный телевидением Би-Би-Си в 1994 г.), малую прозу. Появление романов "Лорд и егерь» (1989) и «Встреча с оригиналом» (1998) обозначило поворот писателя от модернизма к постмодернизму.

С середины 80-х гг. Зиник создает произведения и на английском языке. Это новеллы и эссе, а также опера-буфф «Неге Comes the Tiger» на музыку Дж. МакБерни (1999). В 2000 г. сборник англоязычных новелл писателя «Mind the Doors» выходит в Нью-Йорке.

Произведения Зиника опубликованы в Великобритании, США, Израиле, Фран­ции, Голландии, России, Польше, Венг­рии, Эстонии.

Гражданин Великобритании.

Зиновий Зиник — представитель литературы русского зарубежья. Неудивительно его пристальное внимание к феномену эмиграции. Но, по словам Зиника, он писатель — эмигрантский по теме, а не в бук­вальном смысле, ибо не только формально, но и духовно интегриро­ван в жизнь современного Запада и потому скорее — космополит. Излюбленный герой писателя имеет московское прошлое и "странное" настоящее — лондонское, иерусалимское или парижское, должен так или иначе адаптироваться к новым условиям.

Достаточно характерная примета эмигрантской жизни — ожесто­ченная идеологическая борьба различных эмигрантских групп, во мно­гом копирующая методы, усвоенные на родине. Зиник всегда сторо­нился эмигрантской "междоусобицы", полагая, что у писателя есть более важные задачи. Сложившиеся с годами представления о под­линной миссии эмиграции получили преломление в романе художника "Лорд и егерь".

Отталкиваясь от повествования о "перемещенных/переместив­шихся лицах", писатель выходит на проблему взаимодействия культур, проблему "Россия и Запад". Сквозь эту призму смотрит он и на эмиг­рацию, истинным назначением которой считает сближение культур, сближение народов.

467

Культуристорическую миссию эмигрантов Зиник видит в том, чтобы быть "переводчиками" между Россией и Западом, помочь им найти — через сферу культуры — общий язык.

Перевод, если воспользоваться словами А. В. Гараджи, — это пере-вод через границу (в данном случае — национальную, идеологическую, психологическую, языковую), предпосылка для

диалога.

За этим стоит в конечном счете проблема "поражения", или "границы", которая "положена универсальному языку, языку политиче­ского и лингвистического завоевания мира", о чем говорит Деррида: "Чтобы более конкретно описать невозможность абсолютной объек­тивации, мы можем перейти от лабиринта к Вавилонской башне. Так­же и здесь небо должно было быть абсолютно завоевано в акте на­именования, и этот акт неразрывно связан с естественным языком. Одно из племен, семиты, чье имя — это имя, племя, хотящее постро­ить башню, доходящую до неба, чтобы создать себе имя. И это за­воевание неба, вбирание неба в точку зрения... означает присвоение себе имени и доминирование над другими племенами с высоты этого имени. Но Бог сходит на землю и губит это предприятие, произнося одно единственное слово: Вавилон. Это слово — имя собственное, похожее на термин, означающий смятение, запутывание. Этим словом Бог приговаривает человека к переводу, ко множеству языков. Поэто­му люди и должны были отказаться от идеи одного языка, который бы господствовал над другими" [121, с. 45]. Башня, согласно Деррида, означает возвышение над чем-то, предпочтение одной точки зрения другим. Невозможность построения Башни делает возможным сущест­вование множества языков, носителей части истины. "И эту историю нужно всегда понимать лишь как историю о Божественном, которое конечно. Вероятно, это и есть характеристика пост-модернизма, по­скольку пост-модернизм дает себе отчет в этом поражении. Если мо­дернизм отличается стремлением к абсолютной власти, то пост­модернизм — это опыт конечности, опыт, в котором находит отраже­ние обреченность всех завоевательных планов" [121, с. 46].

Проблема пере-вода порождает массу сложностей. Чтобы выпол­нять эту культурную работу полноценно, сам "переводчик" должен быть укоренен в обеих культурах, обладать способностью влезть в чужую шкуру, взглянуть на себя (и цивилизацию, которую представляет) со стороны. В самом себе он должен совершить некую пере-стройку, дабы раздвоенность не разрывала его изнутри, трансформировалась в "удвоенность", помогающую, а не мешающую жить*.

Поэтому сквозной герой творчества Зиника — не изгнанник, вы­нужденный бежать из России, как Иван Бунин или Гайто Газданов, либо против своей воли "сосланный" на Запад, подобно Александру

* Например, Иосиф Бродский, став русско-американским писателем, утверждал, что если бы он был вынужден говорить только на одном языке, то сошел бы с ума.

468

Солженицыну или Владимиру Буковскому, не "узник Сиона" и не "экономический" эмигрант, а — интеллигент, задыхающийся в преде­лах жестко обозначенных границ (включая географические и культур­ные), в которые ощущал себя заключенным в СССР", нуждающийся в переменах, в расширении жизненного и культурного пространства. Вживание такого интеллигента в новый для него мир — целая пси­ходрама, ибо он вывез с собой и свою психологию, комплексы, при­вычки, ошибки, иллюзии, поставлен перед необходимостью адаптиро­ваться к непривычному/неизвестному. А кроме того, он еще вывез на Запад и свой Запад — некий миф, созданный его воображением. Эмиграция приводит фантазера в чувство, но и открывает возмож­ность лучше понять мир и собственную страну", позволяет как бы со стороны взглянуть на самого себя и оценить более беспристрастно.

Своеобразию воссозданного Зиником человеческого типа уделяет основное внимание в своей интерпретации романа Михаил Айзенберг.