Интерпретация Петра Вайля и Александра Гениса***

По своей литературной сути "Москва — Петушки" — фантастиче­ский роман в его утопической разновидности. Вен. Ерофеев создал мир, в котором трезвость — аномалия, пьянство — закон, а Веничка — пророк его.

Веничка пришел в мир, чтобы промыть его заплесневевшие глаза коктейлем "Слеза комсомолки", чтобы одухотворить бездуховность бытия измышленным пьяным миром.

Давно уже в России существует этот мир. А создали его водка и книги. Люди живут в несуществующем так же просто, как в комму-

*Диатриба (греч. diatribe — философская беседа, разговор) — своего рода лекция-фельетон странствующих философов-проповедников Древней Греции на мо­ральные темы, где свободно чередовались стилистические элементы разных жанров, "серьезные" и "смешные"; жанр античной литературы; источник христианской пропо­веди.

** Солилоквиум (лат. solilocvium — монолог) — жанр античной литературы, восходящий к философско-моралистическим заметкам римского императора, филосо­фа-стоика Марка Аврелия "К самому себе".

*** СМ.: Вайль П., Генис А. Страсти по Ерофееву // Кн. обозрение. 1992. 14 февр. № 7.

152

нальной квартире. Не зря давно уже зреет мысль: реальность искус­ства реальней реальности жизни.

Нет никакого ада, нет никакого рая, есть только то, что есть, и нет ничего страшнее этого, и нет спасения.

Интерпретация Александра Гениса*

"Гениальная болтовня" — определение знаменитого романа в стихах, — пожалуй, подходит к этой знаменитой поэме в прозе.

Ерофеев доверяет не логике и смыслу, а случайному созвучию, игре звуков, сопоставляющих несопоставимое. Все в поэме рифмуется со всем — молитвы с газетными заголовками, имена алкашей с фа­милиями писателей, стихотворные цитаты с матерной бранью. В по­эме нет ни одного слова, сказанного в простоте. В каждой строчке кипит и роится зачатая водкой, небывалая словесная материя. Пьяный герой с головой погружается в эту речевую протоплазму, оставляя трезвым заботиться о ее составе.

Интерпретация Петра Вайля**

Существует несомненная близость между Ерофеевым и Борхесом. Простодушное ерофеевское повествование так насыщено аллюзиями из истории, политики, богословия, литературы, музыки, что коммента­рий к книге "Москва — Петушки" во много раз превзойдет ее объем. С Борхесом Ерофеева сближают и страсть к классификациям (регист­рация грибных мест, составление антологий, графиков температур), и бесконечные ассоциации в книге, которые выглядят оглавлением по­собия по истории культуры.

Оригинальную дешифровку кода "Москвы — Петушков" предло­жил Вячеслав Курицын.

Интерпретация Вячеслава Курицына***

Железная дорога в России — не средство передвижения. Ее пе­реживают как один из мистических символов страны. Быть может, она ведет в царство мертвых. Поезд — лодка Харона. Или же он сам есть царство мертвых, или нечто расположенное на грани яви и сна. Предположим, что Веничка Ерофеев мертв. Это не менее логично,

* СМ.: Генис А. Пророк в отечестве: Веничка Ерофеев... между легендой и мифом // Независ. газ. 1992. 14 мая. № 90.

** СМ.: Вайль П. Пророк в отечестве: Веничка Ерофеев между... прозой и позой // Независ. газ. 1992. 14 мая. № 90.

*** СМ.: Курицын В. Мы поедем с тобою на "А" и на "Ю" // Нов. лит. обозрение. 1992. № 1.

153

чем предположить, что он жив. Он, во всяком случае, пьян с первой до последней страницы, он вне времени, в измененном состоянии. Сквозь "реальное" просвечивает "иное", в этом мире мы прозреваем другой — как раз ситуация поезда, сочетающего-соединяющего кон­цы и начала, черное и белое, жизнь и смерть. Если Веничка мертв, то его путешествие можно рассматривать как метафору странствий ду­ши в загробном мире. Все пять элементов загробного путешествия, соответствующих православному канону: возвращение—мытарства— рай—ад—обретение места, — присутствуют в поэме (с одним полуис­ключением). Было бы наивно рассчитывать, что "Москва — Петушки" строго повторят структуру загробного странствования души. Но с допустимыми поправками схема отыгрывается в произведении дважды: на уровне всей поэмы и на уровне одного дня, непосредственно предшествовавшего Веничкиной одиссее.

Когда человек умирает, душу его встречают ангелы — все помнят, что они появляются в "Москве — Петушках" на первых страницах. Начинается поэма с "дней возвращения" — это и похмелье, и повто­ряющиеся одна за другой сцены "прежней" жизни. "Мытарств" (по поводу которых и сказано слово "полуисключение"), т. е. сцен разбо­рок души с некими таинственными силами, не так уж и много, и они как бы размазаны ло всему тексту. Веничку судят не ангелы и не бе­сы. На протяжении всей поэмы Веничка только и делает, что отвечает перед самим Богом. Художнику совестно, что он не может сделать жизнь лучше и чище. Никто ничему не поучается (поучающий жест с какого-то времени крепко ассоциируется с жестом тоталитарным), всю вину и страдания Ерофеев готов взять на себя — и берет на себя. Далее душе демонстрируют рай. Это благословенные Петушки, где не молкнет пение и не отцветает жасмин. После рая душе показыва­ют ад; он занимает более половины поэмы. В аде поэмы как бы три круга. Первый — население вагона, те представители России, с кото­рыми Ерофееву приходится коротать железнодорожное время. Вто­рой — менее очевидный — утверждается через отсутствие. Самое значимое отсутствие в поэме — отсутствие молитвы и соучастия на­шего мира к пассажиру загробного поезда. Третий — "революция в Елисейкове" — прозрачная модель "русского бунта". После прохож­дения этих трех кругов Веничка действительно вступает уже в настоя­щие, а не в мемуарные круги ада. Когда Веничка приедет — не в Пе­тушки, а в Москву, он встретит на улице страшную четверку (четыре всадника тьмы?) и, убегая от нее в ночном ужасном пейзаже, окажет­ся наконец у Кремля — символа ада, — и ад восторжествует... К это­му моменту, видимо, судьба Веничкиной души уже решена, определе­на его сороковая ступенька (на сороковой день душа обретает предназначенное ей место). Мы знаем, какой страшный ждал ее ко­нец. За чьи грехи погибла душа Венички Ерофеева?

154

Своеобразие автора-персонажа поэмы стремится выявить Марк Липовецкий.