«Красный» террор

В Берлине в 1925 г. вышел в свет труд А. И. Деникина «Очерки русской смуты». В разделе «Моральный облик армии. Черные страницы» он пишет: «Армия понемногу погрязла в больших и малых грехах, набросивших густую тень на светлый облик освободительного движения. Военная добыча стала для некоторых «снизу» – одним из двигателей, для других «сверху» – одним из демагогических способов привести в движение иногда инертную, колеблющуюся массу»²¹⁷.

Одновременно в книге приводятся подробные сведения о большевистском терроре. Так, в одной из общих сводок указывается, что из «точных данных, добытых Особой комиссией по расследованию злодеяний большевиков, усматривается, что 23 сентября 1918 г. в Пятигорске большевиками был опубликован первый приказ со списком в 32 человека, арестованных ими заложников, среди которых находились представитель посольства США Номикос, представитель сербской миссии Медич и секретарь сербского посольства Нестерович. Все эти заложники должны были быть, согласно приказу, расстреляны в первую очередь при попытке контрреволюционного восстания и покушения на жизнь вождей пролетариата»²¹⁸.

«Красный» террор это, естественно, не изобретение большевиков. Это модель якобинцев, о которой мы говорили ранее. «Красный» террор был с самого начала элементом большевистского режима. Порой он усиливался, порой ослабевал, но никогда не прекращался полностью. Есть мнение, что террор в этот период был явлением неизбежным – реакцией на контрреволюционные выступления. В таком случае большевики должны были отказаться от террора к 1920 г., когда была достигнута победа над иностранными интервентами и внутренними реакционерами. С приходом к власти Сталина все необходимые средства для террора, находившиеся в его руках, приобрели невиданное по масштабу применение. Это доказывает, что для большевиков террор был орудием не обороны, а управления. Инструментом большевистского террора стала Чрезвычайная Комиссия (ЧК), созданная в начале декабря 1917 г. В. И. Ленин считал террор необходимым инструментом деятельности революционного правительства.

10 марта 1908 г. в «Заграничной газете» № 2 В. И. Ленин печатает «Уроки Парижской коммуны», в которой указывает на две ошибки, которые погубили плоды французской революции: «Пролетариат остановился на полпути: вместо того, чтобы приступить к “экспроприации экспроприаторов”, он увлекся мечтами о водворении высшей справедливости в стране, объединяемой общенациональной задачей. Такие, например, учреждения, как банк, не были взяты, теории прудонистов насчет “справедливого обмена” и т. п. господствовали еще среди социалистов. Вторая ошибка – излишнее великодушие пролетариата: надо было истреблять своих врагов, а он старался морально повлиять на них, он пренебрег значением чисто военных действий в гражданской войне и вместо того, чтобы решительным наступлением на Версаль увенчать свою победу в Париже, он медлил и дал время версальскому правительству собрать темные силы и подготовиться к кровавой майской неделе. И несмотря на все различие в целях и задачах, поставленных перед русской революцией, сравнительно с французской 1871 года, русский пролетариат должен был прибегнуть к тому же способу борьбы, которому начало дала Парижская Коммуна – к гражданской войне… Классовая борьба при известных условиях выливается в формы вооруженной борьбы и гражданской войны, бывают моменты, когда интересы пролетариата требуют беспощадного истребления врагов в открытых боевых схватках»²¹⁹.

Большевики пытались выработать тысячи форм и способов контроля над «нетрудовыми элементами», разнообразие форм и методов в достижении цели. Общеизвестен и такой исторический курьез. В процессе захвата власти большевиками Каменев обратился ко Второму Съезду Советов с предложением отменить смертную казнь для солдат, дезертирующих с фронта. Съезд принял это предложение. Когда же В. И. Ленин узнал об этом, то был категорически против, считал это решение слабостью и пацифистской иллюзией. Поэтому вряд ли можно утверждать, что большевики «вынуждены были прибегнуть к политике террора «под давлением» внутренних и внешних противников, что террор был им навязан. Для большевиков, как и для якобинцев, террор был отнюдь не крайней мерой, а служил заменой той социальной поддержки, которой им не хватало. Чем более теряли они популярность, тем сильнее становился террор. Если провести сравнение «белого» и «красного» террора, то вряд ли вообще они сопоставимы. Во‑вторых, вряд ли можно согласиться с теми, кто утверждает, что белогвардейцы никогда не возводили террор в ранг особой политики и не создавали для этого формальных институтов, так как были лишены политической и экономической власти. Белая эмиграция всегда грезила кровавыми планами возмездия. Террор – это не отдельная акция, а система репрессий и угроз, с помощью которых осуществляется запугивание и принуждение в интересах террористов. Что можно было бы отнести к объективным проявлениям «красного» террора?

Во‑первых, создание плотной сети тайных агентов и доносчиков, во‑вторых, пренебрежение правами человека, в‑третьих, страх, постоянная угроза ареста и смерти, отравляющая их жизнь, в‑четвертых, замена всех старых законов «революционной сознательностью».

Неудивительно, что жертвой террористического акта пал и сам вождь мирового пролетариата. Эсеры несколько раз меняли акценты своей политической платформы. ЦК партии эсеров‑террористов выступает против активного сопротивления большевикам. Нежелание эсеров прибегать к методам, которые они использовали в борьбе с царизмом, было продиктовано рядом факторов. Руководители эсеров были убеждены, что время работает на них, и им необходимо не сдавать свои позиции, и ждать, когда в России восторжествует демократия, а убийство большевистских лидеров привело бы к победе контрреволюции. Естественно, так думали не все эсеры. Утром 30 августа 1918 г. пришла весть, что застрелен руководитель Петроградской ЧК – М. С. Урицкий. Убийцей Урицкого был член умеренной Народно‑социалистической партии Л. А. Канегисер.

В планы Ленина входило посетить здание Хлебной биржи и митинг на заводе Михельсона. Утренняя весть об убийстве Урицкого застала Ленина и Крупскую дома. Крупская была категорически против поездки в этот день, предчувствие и интуиция говорили о возможности убийства.

Ленин поехал в автомобиле, за рулем которого был шофер С. К. Гиль. После выступления на заводе Михельсона Ленин шел сквозь толпу на лестнице к выходу. Кто‑то за его спиной упал, загородив проход остальным. Поэтому сразу вслед за ним вышло всего несколько человек. К нему подошла женщина с жалобой, что на железнодорожных вокзалах конфискуют хлеб. Ленин объяснил ей, что распоряжения уже отданы и подобные акции будут прекращены. Он поставил ногу на подножку автомобиля, и в этот момент прогремели выстрелы. Женщина, стрелявшая в вождя, скрылась в соседнем дворе, шофер Гиль и другие лица преследовали ее. Какое‑то время она продолжала бежать, затем внезапно остановилась и повернулась лицом к преследователям. Ее арестовали и отвезли на Лубянку в здание ЧК. Звали ее Фаина Ефимовна Каплан или Фейга Ройдман. Фейга была фанаткой терроризма с 16 лет, когда она присоединилась к анархистам. Бомбу для взрыва коляски генерал‑губернатора изготовляли в ее комнате. Военно‑полевой суд приговорил ее к смерти, но затем смягчил приговор, заменив смертную казнь пожизненной каторгой. В Сибири она встретилась с известной Марусей Спиридоновой и другими убежденными террористами и вступила под их влиянием в партию эсеров. Убить вождя она решила давно. Не могла ему простить разгона Учредительного собрания и вообще считала, что наступление социализма и всеобщего благоденствия очень затягивается. Коменданта Кремля П. Малькова вызвали в ЧК 3 сентября. Ему объявили, что ЧК приговорило Каплан к смерти, и приказали немедленно привести приговор в исполнение. По словам Малькова, он хотел отказаться, но это был приказ. Мальков выбрал тесный дворик, примыкавший к Большому Кремлевскому дворцу. Там он расстрелял Каплан²²⁰.

Подробности террористического заговора, имевшего целью убийство Ленина и других советских руководителей, стали известны тремя годами позже. Основные сведения были получены от ветерана партии эсеров Г. Семенова, вернувшегося из эмиграции и выдавшего своих бывших товарищей.

После этого начался новый виток «красного» террора, карающего всех врагов революции. Начало ему положил «Шахтинский процесс» 1928 г. Прокурор Крыленко на этом процессе потребовал назначить двадцать два смертных приговора, но в благодарность за сотрудничество было решено казнить только пятерых.

Следующий виток террора Сталин начинает весной 1929 г., пытаясь сломить ожесточенное сопротивление зажиточного и среднего крестьянина, а остальных объединить в колхозы. В феврале 1929 г. Сталин выдворяет из страны одного из главных своих соперников на политическом Олимпе – Льва Давидовича Троцкого, а впоследствии организует его убийство. Затем следует процесс 1930 г. над «Промышленной партией», состоявшей из «вредителей». В 1931 г. состоялся еще один громкий процесс над группой бывших меньшевиков – «врагов народа».

Убийство 1 декабря 1934 г. Кирова – претендента на лидерство в партии ознаменовало начало самого массового для нашей страны этапа террора. Убийцей Кирова был молодой партиец Л. Николаев. Он был ранее исключен из партии за то, что не хотел заниматься физическим трудом, а хотел занимать руководящий пост, так как являлся членом партии. Это была личная месть, так сообщали официальные источники. 26 января 1935 г. умер председатель Госплана В. Куйбышев. Хотя официально было объявлено, что от сердечного приступа, позже, однако, выяснилось, что врачебное заключение было фальсифицировано.

События 1935–1938 гг. привели к тотальному уничтожению членов ленинской партии.

Террор «не щадил» и своих слуг. В разные годы были расстреляны по надуманным обвинениям почти все народные комиссары внутренних дел и многие генеральные прокуроры. «Красный» террор заставил каждого человека в России понять, что невиновность не является гарантией свободы и жизни.

Именно «красный» террор стал наиболее ярким проявлением двойных нравственных стандартов руководителей Коммунистической партии, готовых оправдать любые жертвы ради достижения светлого будущего.