507*. В. В. Котляревской

23 мая 1917

Москва

Дорогая Вера Васильевна!

   Жду высланных сундуков, хотя волнуюсь вопросом: пройдут ли они в двери. Что же мне делать, если они не пройдут? Сам я уезжаю из Москвы в Уфу 2-го июня ¹.

   Сердечно сочувствую Вам. Чувствую, что Ваши нервы совсем истрепались. Да и понятно, Вы были в самой гуще революции и сидите в ней и по настоящее время. До сих пор не забыл, что было пережито мною в 1905 г. Не желая умалять важности и грозности времени, не желая утешать Вас, скажу, что я таю в себе хорошие надежды. Перерождение народов не может совершиться без потрясений. Конечно, Вы наблюдаете события близко, а мы лишь издали, и потому Вам виднее. Но... атмосфера, в которой Вы живете, делает Вас болезненно чуткой. У нас спокойнее. А потому хорошо, что Вы уезжаете из Петрограда. Приезжайте сюда, передохните, и тогда Вы лучше разберетесь в том, что происходит, и оцените события.

   Что делать -- в материальном отношении придется временно съежиться. Но это ненадолго. И меня тоже почистили и почистят порядком. И я тоже ищу новую квартиру, и не только потому, что нас гонят с этой квартиры, но и потому, что она стала не по средствам. Целую Вашу ручку, мужу жму руку. Мужайтесь. Все обойдется.

Ваш преданный К. Алексеев

  

508*. О. В. Гзовской

27 мая 1917

Москва

   "Поколебалась!.. Что на земле незыблемо теперь!"

   Несчастливцев -- "Лес".

   Желаю Вам скорее, раз и навсегда, определить свои цели в искусстве, чтоб неуклонно стремиться к ним и успеть достигнуть хотя бы ничтожной их части.

   Желаю Вам найти счастия в страданих искусства. Желаю Вам от души найти в будущем таких же искренних и любящих Вас друзей, которых Вы бросаете теперь.

   Будьте счастливы. Да поможет Вам господь!

   Feci quod potui, -- faciant meliora potentes {Я сделал все, что мог, -- кто может, пусть сделает лучше (лат.)}¹.

Сердечно любящий Вас К. Алексеев

  

509*. Вл. И. Немировичу-Данченко

  

13 сентября 1917

Дорогой Владимир Иванович!

   Не знаю, что вызвало Ваше письмо. Я ничего не предпринимал и ничего особенного никому не говорил, тем более что я никого и не вижу. Я переживаю очень тяжелое время; мне очень тяжело и нестерпимо скучно. Но я борюсь с тем, что во мне, молча.

   Что касается до самолюбия и, в частности, до "Села Степанчикова", то беда в том, что я очень рад, что не играю, и теперь мечтаю только об одном: забыть обо всем, что было, и больше не видеть ничего, что относится к злосчастной постановке¹.

   Относительно будущих ролей я и не думаю, так как я ничего больше не смогу сделать, по крайней мере в Художественном театре. В этом направлении, после полного краха моего плана, моя энергия совершенно упала. Может быть, в другой области и в другом месте я смогу воскреснуть. Я говорю, конечно, не о других театрах, но -- о студиях. Otello -- free!..

Ваш

К. Алексеев

   1917--15/IX

  

510*. В. В. Лужскому

  

Сентябрь 1917

Дорогой Василий Васильевич,

   "Дно" могу смотреть, когда Вы назначите. Два часа -- очень неудобное время. Пропадает репетиция. Хорошо бы в один из дней (кроме 20-го -- у меня общее собрание) назначить репетицию часа в 4 -- тогда не пропала бы репетиция "Чайки"¹. Имейте в виду, что жена волнуется о следующем: если придется ехать в Крым, тогда можно будет отсрочить поездку; если же на Кавказ, то 28 сентября идет последний в этом месяце поезд на Кисловодск. Я не понял хорошо -- последний ли вообще, тогда отъезд 28-го неизбежен, если же только в этом месяце, тогда...

   Дело в том, что прошел слух, что 1 октября солдаты бросают ружья и уходят с фронта. Жена, по-видимому, поверила слуху и боится попасть в волну людского потока. Я советую Вам сговориться или пусть она Вам позвонит, я ей скажу.

Ваш К. Алексеев