387. Из письма к м. П. Лилиной

  

19 февраля

Капри

Дорогая и бесценная!

   Третьего дня в дождь, рано утром, в 8 ч., я сел на пароход и поехал на Капри. Кругом туман, ничего не видно, но море спокойно.

   Я поехал один, так как Машеньке не позволено знакомиться с Горьким, Миша, у которого недавно была инфлюэнца, бережет себя, и я ему не советовал рисковать ехать в сырость. Кире же пришлось бы целый день сидеть с большими и слушать разговоры о политике. Лучше остаться с молодежью и смотреть музей.

   Горький и Мария Федоровна встретили меня на лодке у парохода. Я сел к ним, и поехали; дорогой пошел дождь.

   Они только что переехали на новую виллу, и не все еще там в порядке. Мне приготовили там чудесную и удобную комнату, но, так как она без отопления, я предпочел гостиницу.

   Живут они хорошо, не то что богато, но и не бедно. Едят хорошо. Удобные два маленьких домика. Первое время как-то не клеилось, не могли найти тона. К вечеру разговорились. Опять Горький очаровал и завладел моей душой. Он очень изменился во взглядах, пропасть читает, пропасть работает и стал гораздо скромнее. Здесь, и в Неаполе и во всей Италии, его не только любят, но им гордятся. Когда он идет по улицам, можно подумать, что он владетельный герцог. И хорошо то, что он не популярничает, не очень дорожит этой ролью и мило смеялся, когда я ему сказал, что он из социалист[ов] попал в феодалы.

   Ушел от Горьких рано, так как устал. Но по пути, в кафе, увидал оживление: танцевали тарантеллу; вошел. Там познакомился с музыкантом Нугеc (знакомый Володи Алексеева, который написал для Зимина "Quo vadis?") ¹. Утром вчера -- опять к Горьким. Погода прескверная. Был даже град. Сегодня разговор клеится лучше.

   В 12 часов подали от Киры записку. Оказывается, она приехала с немкой (ливенской). Привели ее к Горьким. После завтрака все пошли в горы. Там танцуют тарантеллу и пьют чай. Потом пришли к Горьким Нугесы. Он решил писать нам мимодраму². Вечером Горький чудесно говорил. Я читал ему Фамусова (удачно) и Крутицкого (неудачно). Первый понравился, второй -- не очень. Горький очень понравился Кире.

   ...Обнимаю. Сегодня ветер и солнце. Качает. Не поедем в Неаполь. До завтра остаемся здесь. Нежно люблю.

Костя

  

388*. Л. А. Сулержицкому

  

19 февраля 1911

Капри

Дорогой Сулер,

   спасибо за Ваше письмо. Теперь, раз что Крэг от всего отрекается, то мне и нет нужды с ним видеться теперь же¹.Не говорите ему об этом. Я затяну вопрос и уеду якобы экстренно, не повидавшись. Он сейчас настроен по-западному и думает только о том, чтобы получить с театра деньги за то, что ничего не делал. Готов ему помочь, если б он действовал не нахальством, а мягкостью. Таким, как он теперь, -- я его не люблю.Не говорите ему и об этом, но от себя, при случае, скажите, или объясните, что театр, еще ничего не видя, уже заплатил за "Гамлета" (с пробами) около 25 000 рублей. Можно ли требовать большего от иностранцев и чужих ему людей? Вы теперь знаете, как иностранцы относятся к нам -- русским. Если б мы нашли за границей таких щедрых людей, как мы, директора Московского Художественного театра, -- мы бы кричали и прославляли их. Пусть Крэг это поймет. Это нужно для него же... Напомните ему: я устроил ему годовое жалованье, гарантированное -- 6000 рублей. Он закапризничал и все испортил. Теперь сам чорт не знает -- сколько он получает. Осенью он заболел -- не мог приехать; от костюмов, от постановки он отмахивается. Понятно, что правление пристает ко мне и просит объяснить, за что платят жалованье Крэгу. Он же начинает нахальничать. Что же я могу сделать? Кончится тем, что правление от него откажется. Говорите от себя -- не ссорьте меня с ним.

Ваш К. Алексеев

   Словом, струна натянута, и одно неловкое движение ее оборвет.