484. Из письма к м. П. Лилиной

  

Июль 1915

Евпатория

   ...Итак, еще 2--3 недели мы не увидимся. К Стаховичу я тебе ехать не советую. Надо докончить лечение и беречься, а в Пальне¹, говорят, страшный холодина. Я набираю тепло...

   ...Здесь можно бы было заниматься, особенно когда разъедутся все, но я стал бояться одиночества и потому не остаюсь здесь.

   С записками моими -- туго, почти ничего не сделал, и хоть и хочется докончить работу, но уже прежней веры нет, и это очень тяжело для меня. Мы запоздали выездом отсюда отчасти и потому, что на 21 июля был назначен концерт в пользу беженцев, которые здесь мрут с голоду. Отказаться -- не хватает духу. Участие в концерте дает хоть какую-то иллюзию оправдания своего бездействия в военном деле. Но концерт не разрешили... В связи с этим концертом были оставлены и железнодорожные билеты. Вот почему запоздание. Все время проходило здесь однообразно. Только раз еще проехали к Сулеру и провели весь день. Было очень хорошо. Начиналась буря, и мы помогали рыболовам вытаскивать баркас. Потом все вместе на вороте тащили свою лодку. Поздно ночью при луне Сулер доставил нас на своих лошадях-крысах в город.

   Обнимаю тебя, очень люблю и искренно нежно тоскую. Играть и репетировать совсем не хочется еще. Нежно целую.

Твой Костя

   Письмо посылаю с Кирой, хоть не знаю, придет ли оно от этого раньше.

  

485. Из письма к м. П. Лилиной

  

   30 VII 915

   Пальна

30 июля 1915

Дорогая, бесценная Маруся.

   Спасибо за письмо и телеграмму о приезде Киры. Я послал тебе отсюда 2 или 3 письма и 1 телеграмму. У нас холодно, дождь. Вчера нельзя было выходить, а сегодня -- в пальто и калошах. Тем не менее русская деревня -- хорошая вещь. Пальна -- очаровательная красавица. Я здесь высыпаюсь, так как в 10 ч. все расходятся и в 11 ч. я уже тушу свечу, а встаю в 9 ч. утра. Под утро, правда, час, другой не сплю, как всегда.

   ...Здесь гостят Берсенев, Мчеделов, Коренева. Леонидов уехал опять на просмотр к воинскому начальнику. Но просмотр будет в сентябре. Он хотел вернуться сюда, но в Москве попал под конку; ушибся и теперь лег, говорят, на 2 недели. День мой проходит так: в 9 будят, в 9 1/2 приходит болтать Алексей Александрович. Я умываюсь, облачаюсь в пижаму и пью с ним кофе на балконе или в комнате. Он уходит часов в 11. Я одеваюсь и иду ходить, когда нет дождя. Хожу и записываю кое-какие мысли по системе. В 12 1/2 -- обед, после -- разговор иногда полчаса, и потом все разбредаются или собираются у Алексея Александровича в кабинете и читают (от обеда до чая в 4 ч. запрещено звать прислугу, она отдыхает). В 4 ч. чай. Потом прогулка, час, 1 1/2. Умывание, переодевание. В 6 1/2 -- ужин. Небольшая прогулка. Почта, газеты и телеграммы. (Самый страшный момент дня.) Все читают, молодежь поет, играет на биллиарде... в 9 ч. чай. В 10 ч. все расходятся.

   Были раз у соседей, т. е. у вдовы Александра Александровича Стаховича и у Софьи Александровны Стахович (не люблю ее). И так протекает мирная жизнь. Скучно, но очень полезно. Для здоровья я не раскаиваюсь, что приехал сюда, но на душе -- так тоскливо и одиноко... Каждый раз довожу письмо до последней минуты -- оказии и потому забываю написать всякие нежности Ольге Тимофеевне. Как ей не грешно сомневаться в моей сыновней любви к ней. Нежно ее целую и советую подольше прогостить в Ессентуках, раз что она там, переехать в Кисловодск, так как в Москве с беженцами и всей суматохой войны теперь прескверно. Обнимаю и нежно люблю тебя и Кирюлю. Поклон Качалову, Васильевым, Зерновым.

Тоскующий и любящий

Костя