301*. С. И. Мамонтову

Конец сентября 1908

Москва

Дорогой Савва Иванович!

   Очень бы хотел видеть Вас завтра в театре, как моего учителя эстетики¹.

   Все лучшие места забрала депутация.

   Остается единственный билет, не сердитесь, что он не в ближних рядах.

Сердечно любящий Вас

К. Алексеев

302. Л. Я. Гуревич

  

5 ноября 1908

Москва

Глубокоуважаемая и дорогая Любовь Яковлевна!

   Поругался с Шиком¹(такая фамилия, что невольно выходит каламбур).

   Шик уверил меня, что он послал Вам длиннейшее письме... Попробуем -- подействует [ли] на него головомойка. Если нет, напишите. У меня еще два кандидата: 1) Сулержицкий -- талант, но за аккуратность не поручусь, 2) Татаринова -- аккуратна, но не талантлива и требует моего и Вашего контроля. Может сообщить то, что не подлежит печатанию. Пристрастна. Любит меня, не любит Немировича. Подумаю еще.

   Спасибо за статьи. Читал все и нахожу, что они прекрасна написаны и очень помогают нашему театру.

   Целую ручки и благодарю.

   Конечно, мы вернулись к реализму, обогащенному опытом, работой, утонченному, более глубокому и психоло[гическому]. Немного окрепнем в нем и снова в путь на поиски. Для этого и выписали Крэга ².

   Опять поблуждаем, и опять обогатим реализм. Не сомневаюсь, что всякое отвлеченье, стилизация, импрессионизм на сцене достижимы утонченным и углубленным реализмом. Все другие пути ложны и мертвы. Это доказал Мейерхольд.

   Целую ручку и низко кланяюсь.

Преданный и уважающий

К. Алексеев

   5--11 (?) 908

  

303*. А. А. Блоку

   Телеграмма

14 ноября 1908

Москва

   В этом сезоне пьесу поставить не успеем. Подробности письмом через неделю. Приходится советовать печатать пьесу¹. Жму руку.

Станиславский

  

304*. И. А. Бунину

20 ноября 1908

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

   Очень тронуты и польщены Вашим предложением¹. При первом случае -- обратимся к Вам.

   Пока репертуар будущего сезона не выяснен.

   Правда, что Крэг приглашен и будет работать в театре. Для него как англичанина приятнее всего было бы поставить Шекспира. Мы думаем об этом, но, повторяю, пока еще ничего не решили. Искренно благодарю Вас за Ваше доброе письмо.

Сердечно преданный и уважающий Вас

К. Алексеев

   20/XI 908 Москва

  

305. A. A. Блоку

  

3 декабря 1908

Дорогой и глубокоуважаемый

Александр Александрович!

   Простите за задержку ответом. Трудный сезон потребовал больших усилий.

   Я в плену у театра и не принадлежу себе.

   Простите.

   "Синяя птица" задержала постановку "Ревизора". "Ревизор" задержит постановку "У царских врат".

   Теперь ясно, что в этом году нам придется ограничиться только тремя начатыми пьесами, тем более что сезон очень короткий.

   Репертуар будущего сезона еще не обсуждался, и потому о нем говорить преждевременно.

   Я прочел Вашу пьесу раза четыре.

   По-прежнему люблю первые картины¹. Полюбил и новые за их поэзию и темперамент, но и не полюбил действующих лиц и самой пьесы. Я понял, что мое увлечение относится к таланту автора, а не к его произведению. Я не критик, я не литератор и потому отказываюсь критиковать.

   Я не пришел ни к какому выводу и потому могу только писать то, что чувствовал и думал о Вас и Вашей пьесе.

   Пишу на всякий случай, так как меня ободряет Ваше умение выслушивать чужие мнения.

   Если Вы разорвете письмо, не дочитав его,-- я тоже пойму, так как ничего веского и важного я не берусь сказать.

   Словом, делайте как хотите, только не сердитесь на Вашего искреннего поклонника.

   Я всегда с увлечением читаю отдельные акты Вашей пьесы, волнуюсь и ловлю себя на том, что меня интересуют не действующие лица и их чувства, а автор пьесы. Читаю всю пьесу и опять волнуюсь и опять думаю о том, что Вы скоро напишете что-то очень большое. Очень может быть, что я не понимаю чего-то, что связывает все акты в одно гармоническое целое, а может быть, что и в пьесе нет цельности.

   Почти каждый раз меня беспокоит то, что действие происходит в России! Зачем? ²

   В другие дни мне кажется, что эта пьеса -- важная переходная ступень в Вашем творчестве, что Вы сами недовольны ею и мечетесь в мучительных поисках.

   Иногда -- и часто -- я обвиняю себя самого. Мне кажется, что я неисправимый реалист, что я кокетничаю своими исканиями в искусстве; в сущности же, дальше Чехова мне нет пути. Тогда я беру свои летние работы и перечитываю их. Иногда это меня ободряет. Мне начинает казаться, что я прав. Да!.. Импрессионизм и всякий другой "изм" в искусстве -- утонченный, облагороженный и очищенный реализм.

   Чтоб проверить себя, делаю пробы на репетициях "Ревизора"³, и мне представляется, что, идя от реализма, я дохожу до широкого и глубокого обобщения.

   В данную секунду мне кажется, что причина непонимания Вашей пьесы -- лежит во мне самом.

   Дело в том, что за это лето со мной что-то приключилось.

   Я много работал над практическими и теоретическими исследованиями психологии творчества артиста и пришел к выводам, которые блестяще подтвердились на практике. Только этим новым путем найдется то, что мы все ищем в искусстве. Только этим путем можно заставить себя и других просто и естественно переживать большие и отвлеченные мысли и чувства. Когда я подошел к Вашей пьесе с такими мыслями, то оказалось, что места, увлекающие меня, математически точны и в смысле физиологии и психологии человека, а там, где интерес падает, мне почудились ошибки, противоречащие природе человека.

   Что это: догадка, мое увлечение новой теорией -- не знаю и ни за что не отвечаю, а пишу на всякий случай. Если глупо или наивно,-- забудьте, если интересно,-- при свидании охотно поделюсь с Вами результатами своих исканий. В письме всего не передашь.

   Не сердитесь за откровенное письмо.

   Быть может, оно неуместно, но -- искренно.

   Жму Вашу руку и прошу передать поклон Вашей супруге от сердечно преданного Вам

К. Алексеева (Станиславского)

   3/ХII -- 908. Москва

  

   Простите за спешное письмо. Пишу его за гримировальным столом, в антракте между двумя актами.

Ваш К. Алексеев