Психология геноцида и массовых убийств

Как известно, понятие «геноцид» происходит от греческого слова genos, означающего «род, племя», и латинского слова caedo, что значит «убиваю». Геноцид — одно из тяг­чайших преступлений против человечества, разновидность массового террора, истреб­ление отдельных групп населения по расовым, национально-этническим или религи­озным признакам, а также умышленное создание жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное физическое уничтожение этих групп, равно как и меры но предотвращению деторождения в их среде (биологический геноцид). В определенном смысле, один из первых случаев геноцида как раз и описан в Ветхом Завете — это уже упоминавшиеся «Казни Египетские».

Однако геноцид не является исключительной принадлежностью варварски» вре­мен. На протяжении XX века террор с массовыми убийствами, в которых жертвы вы­бирались по этническому и религиозному признакам, осуществлялся в разных частях нашей планеты, в том числе и в странах с сильными традициями законности и уваже­ния к личности. Такие преступления совершались в массовых масштабах гитлеров­цами во время Второй мировой войны, особенно против славянского и еврейского населения. Убивали армян, славян, курдов, евреев, католиков и т. д. Геноцидом призна­ны некоторые акты апартеида. Международная конвенция «О предупреждении пре­ступления геноцида и наказании за него» (1948) устанавливает международную уго­ловную ответственность лиц, виновных в совершении геноцида.

Массовые убийства и геноцид относятся к особому виду политического насилия.

«От других видов террора и репрессий геноцид отличается не только масштабами (массовые репрессии против политических противников могут унести не меньше жизней), но и степе­нью вовлеченности в акты насилия не только властной элиты и сотрудников карательных органов, но и практически всего населения данной территории. В отличие от всех других видов насилия, геноцид осуществляется, кажется, самим народом. Геноцид выглядит восста­нием народа, возмущенного притеснениями со стороны инонационального или инорелигиозного меньшинства. Геноцид — это преступление, характеризующееся не только огромным числом жертв, но и еще большим числом преступников. Поэтому, хотя акты геноцида столь ужасны и бессмысленны, столь сильно противоречат нормам человеческой морали, что су­ществует соблазн объявить массовые убийства делом больных людей, свести все к массово­му помешательству, помутнению сознания, это было бы в корне неверно. Большинство тех, кто участвует в актах геноцида, психически здоровые люди» '.

Гозман Л. Я., Шестопал Е. Б. Политическая психология. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. - С. 303-304.

Оговоримся: но не в тот момент, когда они осуществляют массовый террор. Дей­ствительно, бывают обстоятельства, когда значительные массы людей начинают осу­ществлять античеловечные действия. Им, да и окружающим, вполне может казаться, что они — психически здоровые люди. Но это верно только до определенного преде­ла. В конечном счете, многие тысячи гитлеровских эсэсовцев из зондеркоманд тоже были психически здоровые люди — за этим в рейхе следили строго. Однако они со­вершали то, что они совершали.

Действительно, геноцид никогда не возникает на пустом месте. Для того чтобы вполне нормальные, добропорядочные люди вдруг стали убивать своих, говорящих на другом языке или молящихся другому Богу соседей, с которыми они до этого, пусть и без особой любви, много лет прожили вместе, психологически явно недостаточно по­явления во власти преступника или маньяка, экстремиста-демагога, как бы «совращаю­щего» общество, «заражая» людей безумными и жестокими идеями. Преступники и авантюристы в политике есть всегда. Призывы к убийству и насилию в той или иной форме существуют в любой стране. Везде есть экстремистские организации. Однако остается вопрос: когда и почему обычный, средний человек-обыватель становится сен-ситивен к безумным кровавым призывам.

В попытке объяснить феномен геноцида, американский психолог И. Страуб ввел понятие «тяжелых времен», которые, по его мнению, всегда предшествуют геноциду. «Тяжелые времена» — совсем не обязательно самый трудный период социально-эко­номической жизни. Это не объективное, а субъективное, не социальное, экономиче­ское или политическое, а психологическое понятие. «Тяжелые времена» — это ощу­щение депрессии, безнадежности, окруженности врагами. Это чувство несправедливо­сти происходящего по отношению к «моему народу», «моей религии», «моей стране». Согласно И. Страубу, именно такой комплекс чувств является обязательной предпо­сылкой массовых убийств и геноцида. Дело в том, что за годы «тяжелых времен» в обществе накапливаются раздражение и агрессия, которые потом ищут и неизбежно находят выход в актах агрессии. «Тяжелые времена» действуют в качестве целого ря­да факторов скрытого, психологического терроризма. Они исподволь, постепенно угне­тают психику в общем-то нормальных людей, не доводя их до сумасшествия, непре­рывным страхом того, что «будет еще хуже». «Субъектами терроризма» здесь оказы­ваются внешние факторы — и падение жизненного уровня, и плачевное состояние экономики, и социальный хаос, и все остальные факторы реальной нестабильности. Однако большинство людей не способно к рациональному анализу происходящего. Поэтому им постоянно хочется «опредметить», а еще лучше, персонифицировать этот психологический террор. Вот тогда и возникает неосознанное ощущение себя, сопле­менников, единоверцев как жертв этого террора. Вслед за этим, естественно, прихо­дит персонификация «террористов», в роли которых может оказаться кто угодно — от мирового коммунизма до столь же мирового капитализма, от евреев до цыган. Это не­важно, кто подвернется, — он все равно будет Великим Сатаной, представителем дья­вола, «выродком» и т. д. Так и возникают «нелюди», с которыми необходимо бороть­ся самыми жестокими средствами — ради вытеснения собственного страха и ужаса этих самых «тяжелых времен».

Вторым обязательным условием геноцида как раз и является наличие врага. Кон­кретный враг нужен для того, чтобы избавить психику от депрессивного, угнетающе­го влияния постоянного страха. Во-первых, враг всегда несет ответственность за неприятности и несчастья, происходящие с нами. Во-вторых, с устранением врага жизнь наверняка станет лучше. Так считает затерроризированное «тяжелыми време­нами» массовое сознание.

«Иначе говоря, геноцид осуществляется не только как мщение. Опыт осуществлявшихся геноцидов показывает, что большинство людей, в геноцидах участвовавших, не только мстят этому врагу за те проблемы, которые но его, как они считают, вине возникли, но и надеются, что устранение врага поможет в решении этих проблем. Нс в том (не только в том) дело, что «они» (арабы, евреи, армяне, негры) виноваты в наших несчастьях, а в том, что если «их» не станет, то жизнь станет лучше».

Геноцид невозможен без аффективной агрессии, в основе которой лежит острое чувство ненависти к народу или религии, предназначенным на роль жертвы. Эта не­нависть оказывается столь сильной, что неизбежно приводит к снижению уровня ра­циональности мышления. Такое чувство вполне позволяет человеку нарушать даже заповедь «Не убий», продолжая считать себя вполне достойным Царства Божьего.

«Эта ненависть долго воспитывается и развивается. Корни ее—в школьных учебниках, где рассказывается о том, какой замечательной была жизнь моих предков в прошлом, когда еще не было «их», каким могущественным и справедливым было мое государство до того, как пришли или даже напали «они», о том, какие ужасные заговоры «они» всегда строили про­тив моей страны. Корни ненависти — в привычной и как будто естественной, бытовой дис­криминации — в скамейках «только для белых», в анекдотах про «хохлов» или «москалей», в оскорбительных кличках. Корни ненависти — в диких представлениях, связывающих пре­ступность с каким-либо одним этносом, в псевдонаучных публикациях, обосновывающих то, что иного отношения «они» и не заслуживают. Все это подготавливает людей к участию в акте геноцида, убеждает потенциальных убийц в том, что жертвы, в общем, и не заслужи­вают другой участи».

В 1960-е годы М. Лернер выдвинул так называемую теорию веры в справедливый мир. Согласно этой теории, люди предпочитают верить в то, что мир, в котором они живут, имманентно справедлив. Или, по крайней мере, справедлив в целом, по пре­имуществу, несмотря на отдельные козни «плохих парней». Добро в этом мире, одна­ко, обычно вознаграждается, а зло рано или поздно наказывается. Честный труд, так или иначе, ведет к успеху, а жулик, в конце концов, останется ни с чем. Следствием такой веры, в частности, оказывается жестокое отношение к жертвам различных не­счастий — ведь если человеку не повезло, значит, он сам и виноват в этом. Так подсказывает вера в справедливый мир. Иное признать психологически трудно — ведь если не повезло хорошему человеку, то это означает, что мир несправедлив. Тогда надо пересматривать исходную концепцию мироустройства, чему препятствует уже суще­ствующая вера.

Массовое сознание, верящее в бытовую, повседневную справедливость мира, легко распространяет такую дискриминацию тех, кому «не повезло», на жертв погромов : массовых убийств. Действует логика, исходящая из принципа «нет дыма без огня». В современном российском массовом сознании глубоко укоренилось убеждение, что если чеченцев убивают, значит, они сами это заслужили. Точно так же и с тем же успехом в массовом сознании даже мирных чеченских жителей присутствует убежденность в том, что если русских убивают, значит, они тоже сами в этом виноваты.

После Второй мировой войны, когда мир узнал о преступлениях гитлеровцев против евреев, в странах антигитлеровской коалиции был зафиксирован рост антисемитизма. Выраженные антисемитские настроения фиксировались в ГДР в 1970-е годы среди молодежи 18—23 лет, по определению не видевших евреев в жизни вообще (в послевоенной Германии, по понятным причинам, их практически не было). После армянского погрома в азербайджанском Сумгаите в 1988 году, первого массового кро­вопролития на этнической основе на территории бывшего СССР, делались заявления о том, что хотя погром, конечно, вещь плохая, но в армянах есть что-то такое, что про­воцировало погромщиков. Подтекст: они сами виноваты.

«Естественно, не все люди имеют одинаковую склонность участвовать в актах геноцида. Вероятность участия повышают авторитарность, плохое образование, низкая самооценка, низкий уровень социальной адаптированности, ощущение себя аутсайдером и неудачником. Участники погромов — люди, не умеющие работать на отсроченной мотивации, они требу­ют результатов немедленно. Но немедленные изменения — это не реальная жизнь, в ней все меняется постепенно, а чудеса — сказка, добрая или страшная. Погром и является воплоще­нием такой сказки, когда враги исчезнут и все твои проблемы решатся, как по мановению волшебной палочки».

Как правило, погромщики не готовы к сопротивлению. Они уверены в том, что сопротивления не будет, что жертвы не способны к нему и согласны быть жертвами. Убежденность в отсутствии сопротивлении и полной безнаказанности входит в идео­логию геноцида и конституирует весь психологический «симптомокомплекс геноци­да». Они не думают о том, что могут быть наказаны. Они не верят, что их могут убить, защищаясь, те, на кого они нападают. Любой вред и ущерб, нанесенный им в ходе по­грома, они воспринимают как неоправданную агрессию со стороны жертв и как явное нарушение ими некой «неписаной конвенции», в которой одни обречены убивать, а другие — быть убитыми. Они абсолютно уверены в том, что никогда не предстанут ни перед каким судом, ни официальным, ни общественным. Кстати, именно из-за это­го сопротивление жертв, когда оно оказывается, бывает эффективным, несмотря на многократно превосходящие силы нападающих как в физическом, так и моральном планах.

Одним из примеров исключительно успешного морального сопротивления гено­циду была демонстрация, состоявшаяся в 1942 году в Берлине. В ней участвовали жен­щины-немки, мужья которых были евреями. В конце 1930-х годов, несмотря на нацист­ские репрессии по отношению к евреям, не арестовывали тех из них, которые были женаты на немках. Впоследствии, однако, репрессии коснулись и этой группы, после чего в 1942 году их жены и вышли на улицы с требованием вернуть их мужей домой. Казалось бы, эта наивная демонстрация не могла иметь никаких шансов на успех и, напротив, привела бы только к новым жертвам. Однако все произошло по-другому. Не ожидавшие ничего подобного власти настолько растерялись, что требования были удовлетворены и мужья этих 150 женщин были освобождены из концлагерей.

«Помимо жертвы и погромщика в актах геноцида есть и третий участник — свидетель. Ге­ноцид всегда направлен против меньшинства, и если, например, поджигают дом одного уз­бека, армянина или представителя любой другой национальности, живущего в инонацио­нальном окружении, то, естественно, поджигателей будет всего несколько человек. В то же время толпа, которая стоит вокруг и вроде бы никакого насилия сама не осуществляет, на­считывает десятки людей. Известно, что ни один геноцид, ни один случай массовых убийств не происходил без такой толпы и бурно выражаемого одобрения тех, кто не участвует в ак­тах насилия. Погром в Сумгаите был осуществлен примерно 50 бандитами, которые убивали, насиловали и поджигали, переходя от квартиры к квартире. Но эту относительно неболь­шую группу сопровождала толпа, примерно человек 300, которая не принимала участия в зверствах, но бурно одобряла все, что совершали погромщики. И все это происходило в го­роде с населением в 100 тысяч человек, в котором была создана та атмосфера одобрения насилия по отношению к армянам, без которой, по всей вероятности, не мог бы произойти и сам погром» '.

Свидетель — особая психологическая фигура в психологии терроризма. Без их одобрения и поддержки невозможно не только массовое, но даже индивидуальное насилие. Баскский или североирландский сепаратизм давно бы «сошел на нет», если бы не было тех свидетелей, той «социально-психологической базы», ради одобрения которых действуют террористы. Как правило, нормальные люди не нарушают обще­принятых норм и опасаются подвергнуться санкциям за такие нарушения. Те, кто участвует в актах насилия, нуждаются в том, чтобы их террористические действия были санкционированы какой-либо сочувствующей им общностью. Они нуждают­ся в том, чтобы их действия были признаны не просто правильными, но и героичес­кими. Им требуется одобрение тех, во имя кого, по представлению самих террорис­тов, они действуют. Для этого пригодится и непосредственный свидетель — та же толпа, но лучше всего массовый свидетель. Вот почему террористы падки на внима­ние прессы.

Известно и другое: без свидетелей не было бы террора. Свидетелями являются все — и соседи, и сограждане, и мировое сообщество. Осуждение со стороны всех этих уровней, психологическая изоляция — уже достаточные факторы для того, чтобы за­ронить в погромщиках сомнения в правильности и санкционируемое™ их действий. Это один из путей к снижению вероятности актов геноцида.