Психологическая структура террористической деятельности

Анализ большинства высказываний самих террористов демонстрирует, что террор — не просто «работа» или «профессия». Это нечто большее — определенный способ жиз­ни и деятельности, который целиком захватывает человека и подчиняет его себе. Это понятно: при всей опасности и рискованности террора как сферы занятий он требует подчинения всего человека. Террор не может быть просто увлечением в свободное время, своеобразным «хобби». Иначе же степень риска многократно возрастает, и тер­рорист-любитель обречен на неудачу в конкретном деле и скорый провал вообще. Провал же одного террориста обычно тянет за собой провал всей организации.

Нельзя рассматривать террористическую деятельность и как вполне примитивный бандитизм. Все обстоит значительно сложнее, хотя насилие и составляет стержень такой деятельности, а элементы бандитизма в ней видны невооруженным глазом. Тем не менее терроризм к бандитизму не сводится. Поверим опытному полковнику совет­ской разведки: «По ходу описания мы употребляем слово «бандиты» по отношению к похитителям. Мы будем и далее называть их так чисто условно. Конечно, они не бан­диты в обычном понимании. Это члены экстремистской религиозно-политической организации (или организаций) с присущей ей дисциплиной, идеологией и нравствен­ными нормами, хотя довольно своеобразными, но вполне определенными. Эта чет­кость и определенность, наряду с логичностью действий террористов, позволяла плен­никам в какой-то степени прогнозировать их поведение и их дальнейшие шаги, что было немаловажно в той ситуации»².

Гозман Л. Я., ШеспопалЕ. Б. Политическая психология.— Ростов-иа- Дону: Феникс, 1996. —С. 311-312.

Перфильев Ю. Террор. Бейрут — жаркий октябрь. — М.: XXI век — Согласие, 2000. — С. 79.

Классик террора Б. Савинков когда-то писал:

«Существование террористической организации... невозможно без дисциплины, ибо отсут­ствие дисциплины неизбежно приводит к нарушению конспирации, а таковое нарушение в свою очередь неизбежно влечет за собой частичные или общие всей организации аресты. Дисциплина же террористической организации достигается не тем, чем она достигается, например, в армии, — не формальным авторитетом старших; она достигается единственно признанием каждого члена организации необходимости этой дисциплины для успеха дан­ного предприятия. Но если у организации нет практического дела, если она не ведет ника­ких предприятий, если она ожидает в бездействии приказаний центрального комитета, сло­вом, если она «находится под ружьем», т. е. люди хранят динамит и ездят извозчиками, не имея перед собой непосредственной цели и даже не видя ее в ближайшем будущем, то неиз­бежно слабеет дисциплина: отпадает единственный импульс для поддержания ее. А с ослаб­лением дисциплины организация становится легкой добычей полиции» '.

Известное исламское террористическое движение «Хамаз» учит своих боевиков:

«Успех борьбы зависит от того, насколько нам удастся запугать противника и сломить его сопротивление. Для этого необходимо совершать акции устрашения во имя Алла­ха, причем каждая акция должна быть хорошо спланирована и иметь смысл. Плани­рование подразумевает полную дисциплину, подчинение плану и решениям руково­дителей. Акции должны идти одна за другой; противник ни на минуту не должен чув­ствовать себя спокойно. Воины Аллаха — борцы, в этом постоянный смысл всей их жизни».

Из сказанного понятно, что жизнь террористической организации в целом, как и каждого террориста в отдельности протекает в непрерывном движении, в котором подготовка террористического акта сменяется его осуществлением для того, чтобы сразу же начался поиск объекта следующего теракта. То есть это постоянная форма жизни и регулярной деятельности.

Всякая деятельность имеет свою психологическую структуру. Согласно базовой схеме А. Леонтьева², любая деятельность имеет трехчленное строение. Деятельности в целом соответствует мотив — предмет потребности человека, на удовлетворение которой направлена деятельность. Мотив как предмет, удовлетворяющий потреб­ность, обладает двумя функциями. Во-первых, это побудительная функция, побуж­дающая человека к данной деятельности. Во-вторых, смыслообразующая функция, придающая данной деятельности особый личностный смысл. Деятельность распада­ется на действия, каждое из которых направлено на достижение целей. Обычно до­стижение мотива всей деятельности как раз и складывается из реализации цепочки промежуточных целей. Действия, в свою очередь, складываются из отдельных опера­ций. Операция — первичная единица деятельности. Это задача, данная в определен­ных условиях. Решая такие задачи, человек совершает действие. За счет осуществле­ния цепочки действий достигается мотив, то есть осуществляется определенная дея­тельность.

С данной точки зрения, террор можно представить как особый вид деятельности, основным, главным объективным мотивом которого является достигаемое каким-либо образом устрашение других людей.

Савинков Б. Воспоминания террориста // Савинков Б. Избранное. — М.: Московский рабочий, 1990. — С. 154.

С м.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. — М.: Политиздат, 1975.

Наличие такого объективного мотива, разумеет­ся, ни в коем случае не отменяет множества различных субъективных мотивов, кото­рыми руководствуются отдельные террористы. Однако, объективно, именно чужой страх, как мотив, движет действиями террориста и придает смысл всему его сущест­вованию. Для достижения такого объективного мотива, то есть для массового распро­странения страха, террорист совершает самые различные действия: готовит оружие, выслеживает жертвы, присматривает место совершения будущего террористическо­го акта, решает транспортные вопросы и т. д. Каждое действие распадается на отдель­ные операции: например, подготовка оружия складывается из его выбора, приобрете­ния, приведения в боевое состояние, проверки, оснащения боеприпасами, маскиров­ки и т. д.

Все, что находится над мотивом, как правило, представляет собой мотивировки — те или иные специально выстроенные или заимствованные у кого-то, усвоенные людьми извне идейно-риторические конструкции, так или иначе объясняющие для них и оправдывающие деятельность террориста, придающие ей некий «высший смысл» и осеняющие ее той или иной надличностной идеей. В зависимости от мас­штаба такой идеи террористическая деятельность приобретает ту или иную идеоло­гическую окраску. Мотивировки могут быть более или менее развернутыми, носить программный, стратегический, или конкретно-ситуативный, чисто тактический ха­рактер.

Наличие мотивировок не всегда обязательно: иногда люди все-таки занимаются террором просто потому, что им это нравится. Более того, в террор никогда не идут «насильно» — им занимаются исключительно те, кому нравятся подобные занятия. Однако здесь и таится главный вопрос: почему им это нравится? Так или иначе, но в ответе на этот вопрос террорист и обнаруживает свое отличие от обычного убийцы. Для террориста очень важны идейно-риторические компоненты. Он совершает без­личностное убийство — в том смысле, что не знает и никак лично не относится к сво­ей жертве. В отличие просто от обычного уголовника, террорист совершает идейное преступление. И во всех подобных случаях террористы всегда нуждаются в каких-то оправданиях — «безыдейное», обычное преступление возможно далеко не для каждо­го человека. Более того, осознанно совершенное чисто уголовное преступление все-таки психологически возможно только для единиц. Как правило, любой убийца в той или иной форме решает для себя сложные нравственные вопросы; он ищет и находит для себя те или иные мотивировки, оправдывающие, как бы «легитимирующие» (пси­хологически «узаконивающие», объясняющие) его преступление если не в юридичес­ком, то хотя бы в житейско-человеческом смысле.

Сложности анализа личностных компонентов деятельности террориста связаны с тем, что эта деятельность принципиально надличностна. Тем не менее, осуществляют ее личности. В этом заключен серьезный парадокс, осложняющий весь анализ. Сами террористы, с субъективной точки зрения, многократно уверяли, что именно в идей­ном терроре происходит освобождение «акции» (деятельности) от индивидуально-личностных наслоений. Некая идея (даже просто идея террора, независимо от нали­чия или отсутствия его идеологических и политических обоснований) вроде бы осво­бождает деятельность от личности. Известно, например, что тот же самый Б. Савинков многократно был готов отказаться от идейных позиций партии социалистов-революцио­неров (как он отказался до этого от социал-демократических идей) ради сохранения своей преданности идефикс — террористической деятельности. В итоге, Савинков так и сделал: oil многократно менял свои идейно-политические воззрения, но всегда со­хранял преданность террору как «работе», то есть как особой форме деятельности. Изучение субъективных самоотчетов и воспоминаний самих террористов явственно демонстрирует: как правило, не имеет значение то, кто именно из террористической группы осуществляет конкретное преступление. То есть личностный фактор всегда, причем совершенно открыто и вполне целенаправленно минимизировался теорети­ками терроризма.

Обратим внимание на то, как обрисован крайний вариант российского террориста-революционера в знаменитом «Катехизисе революционера» В. Нечаева '.

Там он выглядит следующим образом: это всегда «обреченный человек. Он не име­ет личных интересов, дел, чувств, привязанностей, собственности, даже имени. Все в нем захвачено одним исключительным интересом, одной мыслью, одной страстью:

революцией», которая тогда виделась, прежде всего, как террор. Такой человек «по­рвал с гражданским порядком и цивилизованным миром, с моралью этого мира. Он живет в этом мире, чтобы его уничтожить. Он не должен любить и науки этого мира. Он знает лишь одну науку — разрушение». Террорист-революционер, то есть терро­рист, легитимированный революционной идеей (безотносительно к ее содержанию), «уничтожает всех, кто мешает ему достигнуть цели. Тот не революционер, кто еще дорожит чем-нибудь в этом мире. Революционер должен проникать даже в тайную поли1щю, всюду иметь своих агентов. Нужно увеличить страдание и насилие, чтобы вызвать восстание масс. Нужно соединяться с разбойниками, которые настоящие ре­волюционеры. Нужно сосредоточить этот мир в одной силе, всеразрушительной и непобедимой». Такая психология, по Нечаеву, требует полного отречения от мира и лич­ной жизни, исключительной работоспособности, исключительной целостности и со­средоточенности на едином (террористической деятельности), согласия на страдание и пытку, к перенесению которой нужно готовиться.

Таким образом, максимальная операционализация террористической деятельно­сти («террорной работы») обезличивает ее, делает максимально надличностной — во всяком случае, в идеале самих террористов. Жизнь, однако, берет свое: нет и не может быть надличностной деятельности. Террорист — это далеко не бездушный робот. Это не просто разрушительная машина, способная осуществлять свои деструктивные функ­ции бессмысленно и безличностно. Главное, без чего никогда не может действовать человек, — это мотив его деятельности, придающий ей личностный смысл.